ружбы у нас не получилось».
Молчаливый, необщительный, вечно «в себе», в своих мыслях, закрытый для окружающих… Вилена вспоминают и таким. О нем судили: талантливый человек, разнообразно талантливый, кто же спорит? Только непонятно, что у него на уме. Эти настороженность, подозрительность, пристрастие к распространению неправдоподобных сведений о себе… Оригинальный характер с большими странностями. Его нельзя не уважать, но вот любить — за что?
И близкие Вилену люди нередко досадовали, когда выяснялось, что он не был с ними полностью откровенен. С ними-то — почему?!
Давайте вспомним еще раз, что наш герой рос среди малолетних преступников в давящих условиях зоны. Вспомним, что он и сам был сыном «врага народа». Лишь на восемнадцатом году жизни Вилен получил право поселиться в большом городе. Такие «университеты» мало кому удавалось забыть. Они не добавляли характеру человека открытости, они прививали ему привычку быть постоянно настороже. Никто не должен знать о тебе всей правды — на всякий случай. Постоянную готовность встретить во всеоружии агрессию мира ты должен скрывать под маской легкости и общительности…
Окружающим такие люди часто кажутся двуличными, опасными. Однако опасности они не представляют. Это их способ самозащиты. Этим, возможно, объясняются немалые странности характера Вилена Апакидзе (к которым следует отнести и творческое отношение к изложению фактов его биографии).
Поднимаясь все выше и выше по карьерной лестнице, наш герой не переставал допускать, что удача когда-нибудь от него отвернется, да так, что он опять окажется «без пяти минут зеком». И в этом, увы, не ошибался.
9. Мастер на все руки
В конце жизни, испытав множество разочарований, Апакидзе в разговоре с одним из друзей начнет вспоминать годы, когда он работал инженером в институте метрологии в Тбилиси. Это было безмятежное и счастливое время, скажет он. Почти пожалеет, что сменил тогда профессию.
Любовь к механизмам ничуть не ослабевала в нем с годами. В свободное время Вилен обычно что-то мастерит. Приходя к нему в дом, друзья застают его за этим занятием. Он ворочает стиральную машину, подпаивает детали к телевизору, колдует над часовым механизмом…
Амиран Джавахадзе: «Он доставал японскую технику, когда она только стала появляться. Полностью ее разбирал и собирал. Таким его и помню: волосы растрепанные, взгляд азартного игрока. Однажды Виля попросил меня принести вентилятор — в телевизоре не работала система охлаждения. При мне подсоединил, телевизор включился!»
Библиофил Аркадий Шварцер (по образованию инженер-металлург) в 1970-х не раз навещал Вилена в Тбилиси. В один из таких визитов Аркадий Михайлович узнал о существовании нового чуда техники: «Приезжаю, а у него видеомагнитофон. Редкая диковина в те времена и для Москвы. К нему приходили друзья смотреть видео».
Сыщик Сергей Бутенин: «Вилен разбирался в электронике, в часах, в столярном, слесарном деле. В Москву из Тбилиси он приезжал на автомобиле „ГАЗ-24“. Тогда на дорогах пробки стали появляться. Вилена угнетало переключение скоростей. Он собрал автоматическую коробку и поставил ее на свою „Волгу“. Немного дергалась машина, плавности хода не хватало. Но это была полноценная коробка-автомат!»
Об умении нашего героя починить практически любой часовой механизм ходили легенды. Когда он успел освоить это тонкое ремесло — непонятно. Изловчился как-то. Футболисты тбилисского «Динамо» несли свои «ходики» на починку к Вилену. Московский (с начала 1990-х живущий в Париже) художник Владимир Михайлович Березкин вспоминает, как его однажды удивило мастерство Апакидзе: «У меня от мамы остались английские часы со сложнейшим механизмом. С репетиром — приспособлением, позволяющим узнавать время, если дернуть за шнурок, с оригинальными мелодиями, исполнявшимися каждые четверть часа. С прессовой посадкой шестеренок на валу. Часы много лет не ходили. Я смирился с тем, что они остановились навсегда. Подарил их Вилену. Он хотел заплатить, но мне неудобно было брать деньги за испорченную вещь. И что же? Он запустил эти часы — с репетиром, остальными функциями».
Аналогичная история случилась с Сергеем Бутениным. В его семье хранилась реликвия: швейцарские часы в красивом белом корпусе — спортивный трофей отца, выступавшего в молодости за дубль московского «Динамо». Мальчишкой Сергей их сломал по неосторожности. Поделился своей досадой с Виленом. «Приноси» — сказал тот. Через пару недель возвращает — ходят!
Другое свое увлечение Вилен также пронесет через всю свою жизнь. Он собирает книги. Первыми экземплярами в его коллекции («прекрасной» — свидетельствовали авторитетные библиофилы в 1980-х) стали издания, унаследованные от отца, подаренные его родственниками из Зугдиди. В Грузии коллекционеру есть где развернуться. В букинистическом магазине, на толкучке, а иногда в бабушкином чулане среди старых вещей можно обнаружить уникальную книгу — на зависть знатокам. Эти находки нередко приобретались за символические суммы. Сыщик Бутенин видел в библиотеке Апакидзе, например, собрание сочинений Дюма-отца, выпущенное в начале XX века маленьким тиражом, со страницами, переложенными пергаментом. Вилен эту редкость привез из Тбилиси. У него в коллекции имелись и более ценные издания.
Библиофил с большим стажем Аркадий Шварцер, многолетний друг Апакидзе, удивляется: «Я терялся в догадках, наблюдая, с какой страстью отдавался он коллекционированию книг. Пытался понять: откуда в нем это увлечение? Он ведь не из аристократов. Кстати, министр Щёлоков тоже был заядлым библиофилом. Наверное, их и это сближало. Вилен читал запоем. Он любил Лермонтова, Ломоносова за их, как он выражался, „космическое мышление“. Ломоносов — нетривиальный выбор. Апакидзе мог проявить прекрасную осведомленность в совершенно неожиданной области — в византийской живописи, оккультизме, истории освоения Америки. Правда, его познания мне казались мозаичными. Поскольку книги были в дефиците, он читал то, что попадалось ему под руку».
Из более традиционных хобби нашего героя заслуживает упоминания его увлечение футболом. Живя в Грузии, работая в ведомстве, курировавшем спортивное общество «Динамо», Вилен не мог не стать заядлым болельщиком и игроком. Он со страстью участвует в баталиях, которые его коллеги по управлению БХСС проводят на динамовской базе. Похвастаться умением владеть мячом наш герой, однако, не может. Он полноват, малоподвижен (что, вообще говоря, нетипично для мужчин-мегрелов, по преимуществу худощавых, ловких, давших грузинскому футболу немало талантливых вратарей).
Амиран Джавахадзе, смеясь, показывает, как «Виля» играл в футбол: приседает, разводит руки, делает страшные глаза и часто перебирает ногами. Товарищи по команде обычно отводили заядлому футболисту, не владеющему дриблингом и скоростью, позицию на воротах или в защите.
В середине 1970-х у супругов Апакидзе родился долгожданный сын. Прожив несколько недель, мальчик умер. Это стало ударом для родителей. Шура около двух лет тяжело болела. Полностью она так и не восстановилась — с того времени больше не работала. Моральное состояние Вилена тогда вызывало беспокойство у близких ему людей. Он лишился надежды иметь наследника. В эти дни многие друзья Апакидзе в Тбилиси и Москве узнали, что их товарищ, практически никогда не употребляющий спиртное, оказывается, обладает способностью пить, не пьянея.
В Москве в то время ему особенно близок Александр Братчиков. «Неожиданно звонит Вилен, — вспоминает Александр Сергеевич. — Предлагает встретиться в кафе. Сели за столик. Он заказывает водку — единственный раз на моей памяти. Наливает фужер до краев и, не морщась, выпивает. Потом еще раз. Никакого эффекта, только пот со лба вытирает. Так я узнал о несчастье, которое случилось у них с Шурой в Тбилиси».
Начиная со второй половины 1970-х, сотрудник грузинского БХСС Апакидзе регулярно участвует в раскрытии крупных преступлений за пределами республики. Наступит момент, когда он станет организатором таких раскрытий. Этот талантливый человек не мог долго оставаться в тени. Путь к вершине карьеры Вилен Апакидзе проделывал по-своему, оригинально. Немало загадок загадает он тем, кто возьмется писать его биографию. Рассказ о нем — обязательно расследование с отсечением вольных трактовок, баек, мистификаций. К этому приходится привыкать.
II. Восхождение
1. За праздничным фасадом
Грузинское гостеприимство, грузинское застолье, грузинское многоголосье… Грузия — республика-праздник. Такой ее воспринимают в остальной части Советского Союза.
Если человек в стране (до тех пор, пока Грузия входила в ее состав) добивался каких-нибудь высот, это автоматически означало, что у него рано или поздно сложатся особые отношения с Грузией. Он будет бывать в Тбилиси, у него там появятся кунаки, которые «та-а-ак встречают!».
Грузия занимала в Союзе первое место по уровню жизни. Уроженцы республики снискали известность и иного рода. «Грузинские воры в законе», «грузинские цеховики» — также хорошо известные в Советском Союзе понятия. Мы вынуждены говорить главным образом о них.
Первые крупные состояния предприимчивые жители Грузии сумели сколотить на сущей ерунде — на лавровом листе. Этот товар, пользовавшийся спросом у домохозяек и поваров, был, как и многое в СССР, в большом дефиците. И вот сразу после войны в центральных и северных регионах страны появились смуглые люди с наволочками (мешок — более подозрительная ноша в глазах милиционеров), набитыми чем-то легким и душистым. Наволочки пустели быстро, но товар не иссякал. Организаторы этой схемы разбогатели, набрались опыта и вскоре взялись за более серьезные дела.
Из «лавровых» денег складывались первые общаки местных криминальных группировок. С того времени на уголовном сленге грузинских воров стали называть «лаврушниками».
В конце 1960-х в стране уже массово начинают появляться подпольные миллионеры — дельцы теневой экономики. Они создают нелегальные цеха, порой целые предприятия, в которых производят дефицитную продукцию. Складываются теневые цепочки с обязательным участием криминала; в эти структуры входят коррумпированные представители власти и правоохранительных органов. В спайке с цеховиками — расхитители, фальсификаторы разных видов продукции, мошенники и так далее. На больших деньгах теневой экономики быстро поднимается и организованная преступность. Появляются криминальные авторитеты, воры-«законники» (позднее получившие название «воров в законе»). Многие такие явления впервые обозначились именно в Грузии.