ь в целом. Мы расстались...
Я был полон решимости той же ночью в последний раз поставить фюрера перед альтернативой: или покинуть Берлин, или передать командование в северном районе Дёницу, а в южном — Кессельрингу, в распоряжении которого уже находился штаб ОКБ во главе с генералом Винтером [заместителем начальника штаба оперативного руководства вермахта]. Но тогда следовало дать обоим главнокомандующим полную свободу действий — так, как сейчас, дело дальше идти не могло!
Когда я снова принял все меры для подготовки моего полета в Берлин, в последний момент и от этой попытки тоже пришлось отказаться. В эту ночь какой-либо полет в Берлин с посадкой прямо на шоссе был полностью исключен. Не только транспортные самолеты, но и истребители и разведчики поворачивали от Берлина назад; все было покрыто густой пеленой дыма, тумана и низких облаков; даже с небольшой высоты нельзя было сквозь них различить Бранденбургские ворота. Пришлось отказаться от полета и только что произведенному в фельдмаршалы генерал-полковнику фон Грайму.
В этой ситуации я по телефону предложил фюреру хотя бы разделить командование. Фюрер отклонил такую меру как необоснованную; он и не помышляет выпускать руководство из своих рук до тех пор, пока линии связи не перерезаны. Отклонил он и подчинение Восточного фронта (групп армий Шёрнера, Рендулича и Лёра) и Италии Кессельрингу — тому и так хватает дел со своим Западным фронтом. Берлин он будет удерживать, пока командует здесь сам, а я должен заботиться о снабжении боеприпасами, ничего большего он от меня не требует. На сей раз я воздержался от предложения, чтобы фюрер покинул Берлин; Гитлер и без того понял его, а по телефону я к этому вопросу возвращаться не решился.
После отъезда Дёница и Гиммлера542 я отправился к генерал-полковнику Хайнрици — командующему группой армий ♦Висла»543, чтобы иметь данные о положении с обороной по Одеру, которую он возглавлял от Шофхайде до Штеттина. Командование на всем этом участке до тех пор находилось в руках генерала Кребса и осуществлялось из Имперской канцелярии во взаимодействии с обороной Берлина (которая первоначально возглавлялась командованием данной группы армий, а затем была отделена и подчинена командующему войсками Берлина)544. Тот получал приказы непосредственно от фюрера.
Генерал-полковник Хайнрици вот уже несколько дней настойчиво требовал подчинить ему танковую группу Штайнера и особенно корпус Хольсте, чтобы, по крайней мере, использовать их для прикрытия своего фланга. Генерал-полковник Йодль снова отклонил это требование, причем по вполне понятным причинам: тогда армия Венка лишилась бы всякого прикрытия с флангов и тыла. Хайнрици и начальник его штаба генерал [-майор] Трота подробно доложили мне о положении, значительно обострившемся в результате прорыва русских южнее Штеттина, поскольку достаточных сил, для того чтобы отрезать прорвавшиеся соединения противника, под рукой не было. Я согласился еще раз вернуться к вопросу о возможности оказания нами помощи и с подробным обоснованием снова и на сей раз окончательно отклонил ходатайство Хайнрици о подчинении ему корпуса Хольсте. Я потребовал подчинения группы армий «Висла» непосредственно ОКВ и приказал непосредственно докладывать обстановку на наш командный пункт. Мы расстались в полном согласии как старые друзья.
Вечером Хайнрици позвонил мне и доложил о серьезном ухудшении положения в результате прорыва. Он запросил о передаче ему танковой дивизии из группы Штайнера. Я обещал ему принять решение, как только переговорю с Йодлем и
Штайнером. Выяснилось, что Штайнер лишь предстоящей ночью собирается ввести в бой для приказанного ему наступления 7-ю танковую дивизию, еще находящуюся на подходе. Я приказал оставить эту дивизию в моем распоряжении в состоянии боевой готовности, чтобы в случае необходимости двинуть ее в другом направлении. Отказаться от наступления Штайнера, на которое фюрер возлагал свои самые большие надежды, было мне по-человечески особенно тяжело. Но и Йодль и я были убеждены, что ввиду положения у Хайнрици, где противник, возможно, через два-три дня выйдет в тыл Штайнера и южного фланга группы армий «Висла», необходимо бросить 7-ю танковую дивизию с юга на участок вклинения противника для удара во фланг русским. Поэтому я высвободил эту танковую дивизию для Хайнрици, однако категорически связав ее с направлением наступления и с целью при любых обстоятельствах использовать ее в качестве резерва. Приказ был подтвержден самим Хайнрици. Йодль доложил об этом фюреру, сколь ни разочаровывающим этот приказ явился для него.
В 6 часов утра 28.4.1945 г. я выехал к Штайнеру, надеясь при его помощи найти штаб 7-й танковой дивизии. Я хотел обсудить со Штайнером возможное проведение наступления и без участия 7-й танковой дивизии. Обнаружилось, что дивизия была перехвачена группой армий до ее прибытия в исходный район, где она должна была находиться согласно моему приказу, и никто за получением этого приказа к Штайнеру не явился.
После того как Штайнер сообщил мне, каким образом он после перегруппировки возобновит наступление и без 7-й танковой, я выехал по установленному мною маршруту ее продвижения, не встретив там ни одной души. Мне стало ясно: дивизия либо запаздывает, либо используется где-то в другом месте.
Когда я поехал по другому маршруту, мне повстречались в конном строю штабы артиллерии и пехоты. На мой вопрос о 7-й танковой дивизии и о том, что здесь происходит, я узнал: южное крыло группы армий Хайнрици вот уже вторую ночь, не имея никакого соприкосновения с противником, целиком отступает на запад через Шорнхайде и в течение 27.4 уже вышла в район по обе стороны Фюрстенберга, где артиллерия намерена встать на позиции.
Я думал: сейчас меня хватит удар! Ведь во второй половине вчерашнего дня Хайнрици ни единым словом не доложил мне о своем уже осуществляемом планомерном отступлении! Сама же 7-я танковая дивизия по настоянию Хольете, требовавшего ее подчинения себе, находилась в другом месте.
В 8 часов утра я уже снова был на нашем командном пункте, где застал совершенно изменившееся положение лагеря, который в ближайшие дни мог беззащитным и ничего не подозревающим оказаться в руках русских. Я обсудил все это с Йодлем и приказал Хайнрици и генералу фон Мантейфелю545 встретиться севернее Ной-Бранденбурга и снова выехал туда. Тем временем Йодль весьма жестко сделал внушение начальнику штаба группы армий.
Во время моей поездки на север я наконец встретил 7-ю танковую дивизию и после долгих поисков нашел ее штаб. Там как раз находился и офицер связи из группы армий, старший офицер саперных войск, которому командир дивизии в тот момент показывал на карте маршрут дальнейшего отступления. Этого только недоставало! Пришлось и мне поневоле выслушать общий план отхода группы армий, о котором ни ОКВ, ни, самой собой разумеется, фюрер и генерал Кребс не могли иметь ни малейшего представления. Этот приказ был отдан вечером, после моего отъезда с командного пункта группы армий, т.е. уже тогда был делом решенным. Его отдача без утверждения ОКВ и лично фюрером явилась результатом моего откровенного разговора с Хайнрици, который заключил отсюда, что фюрер вмешаться в обстановку уже не в состоянии, а потому он может действовать по собственному усмотрению, намереваясь сдать свою группу армий американцам на Эльбе546. Правда, об этом я узнал позднее от преемника Хайнрици; сегодня мне известно, что его начальник штаба, генерал фон Трота, инициатор этого плана, был тоже смещен с должности в тот же вечер...
Итак, 7-я танковая дивизия, согласно приказу, отправилась в район сосредоточения с целью только обороны, чтобы в течение дня облегчить отступавшим частям отрыв от противника. Такое использование танковой дивизии сильно возмутило меня к удивлению командира дивизии. К тому же я не принял невероятно трудного решения снова забрать эту танковую дивизию у корпуса Штайнера в тот момент, когда она была предназначена для решающего наступления на юг, на успех которого, учитывая достигнутое генералом Венком с его 12-й армией, не только фюрер, но и мы возлагали такие большие надежды. <...>
Приказав командиру 7-й танковой дивизии доложить мне обстановку, возникшую в результате отхода фронта (это было во время прорыва русских через Одер), я разъяснил ему, что чистая оборона для танкистов здесь неуместна и сила его — только в контрнаступлении. Он, само собой разумеется, видел это и сам, но считал, что занятие исходной позиции его дивизией потребует слишком много времени, а потому сегодня это большого результата не даст. Тем не менее я приказал ему действовать сообразно характеру его рода оружия, ибо все остальное — бессмысленно. <...>
В первые послеполуденные часы у меня состоялась встреча с генерал-полковником Хайнрици, на которой присутствовал и генерал фон Манпггейн547. Беседа наша носила очень серьезный характер, ибо в крайне резкой форме я обвинил Хайнрици в том, что он утаил свой план отступления и от меня и от О КВ. Он признал наличие такого плана, но объяснил отвод своего южного крыла через и за Шорнхайде, подчеркнув, что этот маневр и сокращение линии фронта он твердо держит в своих руках. Показанный мне в штабе 7-й танковой дивизии план служит лишь для введения в курс дела штабов саперных частей с предположительной целью установки заграждений и взрывов на случай отступления и т.п. После того как я проинформировал Хайнрици о положении 12-й армии (Венк), эсэсовского танкового корпуса Штайнера и корпуса Хольсте, а также обрисовал крайне критическую обстановку севернее и северо-восточнее Берлина (сложившуюся в результате самоуправного отвода левого крыла, что угрожало с тыла Штайнеру), он обещал впредь следовать моим приказам и упорядочить общее руководство действиями подчиненных ему войск. Мы попрощались внешне корректно, при этом я напомнил ему о нашей старой дружбе и о данном мне слове.