«Социопат осознаёт, где добро, а где зло, но предпочитает действовать по своим правилам и в собственных интересах». Пожалуй, Леонид Эдуардович изобразил собственный портрет. И как далеко он намеревается зайти? Вилла на замке. Открыть её может только хозяин. Или хозяйка. Только её не видать и не слыхать. Телефон молчит.
Итак, придётся запастись терпением. Это трудно, когда тебя лишают сна. Стоит мне ненадолго задремать, как меня будят елейным голосом:
— Ты ещё здесь, Мариам? — Я молчу, силясь отвоевать мгновения неподвижности. — Поднимайся, гюнешим!
Гюнешим по-турецки — моё солнышко.
— Гюнешь хочет спать! — бормочу я, не отрываясь от подушки.
Тогда он склоняется ниже и начинает теребить мочку уха. Я рефлекторно сжимаю кулаки, но подчиняюсь. Правда, несколько секунд остаётся за мной: ноги успевают вытянуться. Им вторят руки. Потягушки запускают работу сознания. Надо признать: его выводы не внушают оптимизма. Чужая территория. И хотя вид из панорамного окна — такой, что захватывает дух, меня не оставляет чувство: самостоятельно отсюда не выбраться.
А хозяин тем временем бодрячком хлопочет на кухне. Ему всё нипочём. Моего носа достигают запахи кофе, корицы и цитрусовых. Я на цыпочках двигаюсь к панорамному окну и пытаюсь раздвинуть створки. Заблокировано! Найти нужную кнопку не позволяют приближающиеся хозяйские шаги. Лицо мужчины так чисто выбрито, что отливает краснотой.
— А что это за крепостная стена во дворе? — Вопрос призван завуалировать мой интерес к панорамному окну.
— У неё скорее декоративная функция. Если не считать, что она защищает от любопытных взглядов соседей сверху.
— А там есть любопытные?
— Господин Эрдал с женой. Турецкие пенсионеры.
«Интересно, заметили ли соседи моё присутствие на вилле?»
Господин Лео любезно провожает меня в ванную, по дороге декламируя:
— Зеркало любит чистые лица,
Зеркало скажет: «Надо умыться!»
В санузле привожу в порядок рот с помощью указательного пальца и позаимствованной здесь же зубной пасты. Хозяин забыл предложить мне зубную щётку. Или сделал это намеренно. Чтобы не оставлять следов.
Вообще Нэйхин держится напряжённо, словно в ожидании подвоха. Но последствий пережитого вчера шока не отмечается. Это настораживает. Впрочем, реакция на стресс у всех разная.
За трапезой — булочки с корицей и кофе со сливками — он задаёт всё тот же вопрос:
— Вы были знакомы с Окуевыми раньше?
— Нет.
— Вы полагаете, что Муса причастен к преступлению?
— Давайте предоставим полиции решать это…
По его лицу непонятно — принято ли это моё предложение или…
Может попробовать восстановить доверительность? Но как, если он стал догадываться о главном? Особенно цитаты из Корана об убийстве мальчика. Ему осталось только сложить два и два.
Пожалуй, он не двинет снова к Окуевым, чтобы вызнать детали. Но при этом может действовать чужими руками. И как далеко они зайдут?
Луиза — особа с железным характером, хотя и облачена в хиджаб. По слухам, в криминальных делах участвовала в связке с братцем. По этой причине и уехали с Украины, а до того покинули Кавказ. В Турции, где чеченская диаспора довольно многочисленна, любые напасти можно переждать с комфортом, особенно имея доллары. Благодаря мне, финансами они разжились, и на первое время хватит. А болтать об источнике этих поступлений Окуевы не будут. Нет им резона. В противном случае… Ну да хватит об этом.
Нет, я не чувствую себя пристыженной. Во мне снова пробудился мятежный дух. И он командует голосом отца: «Ну, Маня, кумекай, как выпутаться из ситуации!»
— А можно задать вам вопрос?
— Валяй!
— Вы мудрый человек, Леонид Эдуардович. Это очевидно. Но почему вы не приняли соответствующих мер в отношении близкого вам человека?
— Ты имеешь в виду Тихона?
— Он ведь ваш внук?
— Ошибаешься! — На лице моего визави — самодовольная улыбка. — Тихон — мой сын.
— Тем белее странно. По какой причине вы не пригласили его пожить на вилле? Ведь это удобно во всех отношениях.
— Натка поначалу не соглашалась.
— Но вы убедили её?
— Ей было поставлено условие — либо она отдыхает на вилле с сыном, либо этот вертеп…Она заупрямилась. Но когда оказалась на мели, одумалась.
— Получается, в тот вечер Муса и поднимался в номер, чтобы поставить точку в вашем договоре?
— У меня создаётся впечатление, что ты знаешь больше, чем говоришь.
Инга будет недовольна. Но ещё одна таблетка мне не помешает. Мозг функционирует, как компьютер. Все пазлы складываются. Но без железных доказательств не обойтись.
А пока мы морочим друг другу головы, старательно делая вид, что ни о чём не догадываемся. Она затихла сейчас там — на диванчике. Кемарит? Или обмозговывает, как меня обхитрить. Да так напряжённо, что слышно, как крутятся шестерёнки в её хорошенькой головке. — Копия чокнутой матери. Чтобы преодолеть жалость — дань уважения памяти Жасмин, я на цыпочках крадусь к постели моей гостьи, а потом кричу на ухо: «Проснись, красавица!» У неё ошарашенный вид. Так тебе и надо! Будешь знать, как хитрить с Леонидом Нэйхиным!
— Манюся, спешу уведомить тебя, что я сбросил груз ошибок прошлого, а потому вправе рассчитывать на то, что сделаешь то же самое.
— Во-первых, не хочу, чтобы меня называли Манюсей. Во-вторых, поясни, что имеешь в виду…
«О, да мы перешли на „ты“, хотя на брудершафт так и не выпили».
— Желательно, чтобы ты, Манюся, сделала заявление.
— О чём?
— Об убийстве ребёнка.
— Но я не знаю ничего!
Так ли, сударыня? Позвольте выразить вам недоверие.
— Я хочу домой!
— Может, вы, сударыня, рассчитывали стать неуловимым Купером?
— Не понимаю.
— В 1971 году мужик угнал самолёт, угрожая взорвать его. По требованию угонщика на борт доставили 200 тысяч долларов, с которыми он и спрыгнул на парашюте. После этого его никто не видел.
— У меня нет парашюта, господин Нэйхин.
— Это и обнадёживает.
— Что вы собираетесь сделать?
— Сдать полиции.
— В таком случае проявите милосердие.
— В чём оно должно заключаться?
— Позвольте принять душ и поспать.
— Хорошо, я подумаю над вашим предложением.
У меня одна надежда — его жена. Та самая — Шахиня.
Что держит её в Москве? И почему он не торопится связываться с ней?
Странная пара. Какая-то непарная…
От недосыпа в голове будто металлический брус. Мысли сталкиваются с ним и разбиваются вдребезги.
Сколько дней и ночей я нахожусь на этой проклятой вилле? Напрасно я дала ей это название — «Жасмин!» Его и в помине нет здесь.
— Ты всегда отличалась буйной фантазией! — слышу я знакомый голос. Это ещё кто?
Я не могу полностью разлепить век, но сквозь щёлочки в них вижу дородную деваху, восседающую в кресле напротив.
— Ты кто?
— Папа называет меня Манюсей, а мама — Марьей.
— Врёшь!
— С чего бы мне врать? — Пожимает округлыми плечами акселератка.
— И зачем ты сюда припёрлась? — не отстаю я.
— Тебя не спросила!
Воцаряется молчание. Каждый из нас находится в своём прошлом. На лице каждой читается вопрос: «И эта особа напротив и есть я?» Похоже, мы не в восторге друг от друга. Но нельзя же молчать бесконечно. Тем более что ночь или что там за окнами — длится и длится.
— А ты, кажись, схуднула, — первой не выдерживает Марья, она же Манюся. — Как тебе это удалось?
— Фитнес и диета.
— Но выглядишь ты не так чтобы хорошо…
— Ну спасибочки!
— Считается, что детские психические травмы остаются навсегда! — с важностью объявляет непрошенная гостья. — Твоя жизнь была направлена в прошлое. Смени курс, подруга.
— Хочу напомнить тебе, если ты забыла, о своём детстве я вспоминаю как о потерянном Эдеме. И только начала пубертатного периода всё омрачило.
— Хочешь сказать, что во всём виновата половая система?
— В детстве не давят руины прошлого. Его просто не было. Наша жизнь умещалась в один день — от мига пробуждения до часа, когда велено было идти спать.
— Да хватит уж этих воспоминаний. Вернись на землю, Марья! Ты опять вляпалась в историю.
«Почему опять?» — думаю я, но озвучить вопрос не решаюсь, а вместо этого не без горячности возражаю:
— Если ты считаешь, что восстановить справедливость — это вляпаться в историю, то здесь мы расходимся во мнениях.
— Видать, пример нашей мамочки не послужил тебе уроком.
— А вот маму не трожь!
— Да я и пальцем её не задел! — следует ответ.
Но это уже мужской голос. Господин Лео в банном халате нависает надо мной. — Ещё раз повторяю: — Женя спровоцировала моего охранника.
— Я уже слышала эту версию, — бормочу я. По правде говоря, у меня зуб на зуб не попадает.
Видя это, господин Лео присаживается напротив и заглядывает в глаза:
— Хочешь горячего чаю?
Я ограничиваюсь кивком.
— Ну вот и славно. Как говорила моя бабушка, сядем рядком и поговорим ладком.
Этот елейный тон вместо отвращения вызывает у меня слёзы. «Только не раскисать, Мариам! Ты видишь, он даёт задний ход. И глянь на его ладони. Они снова приняли прежнюю позицию — по швам. А это кое о чём говорит. Если сбить его с ног и…»
— О чём задумалась, гюнешим? — раздаётся голос над ухом. — Пора пить чай!
Судя по свежезаваренному напитку, он не потерял контроль над руками окончательно.
«Ты дрейфишь?» — слышится голос за кадром. Вообще — то это папино словечко, но на этот раз его транслирует та девчонка. — «А ведь когда — то ты умела постоять за себя».
— Это было в отрочестве. А с того времени много что поменялось.
— Что именно? — не унимается мой фантом из прошлого.
— Теперь я предпочитаю быть жертвой, а не палачом.
— Чё-чё? — прыскает Марья-Манюся. — Эй, подруга, имей в виду: я таких слов ещё не выучила. — Слышится сдавленное хихиканье, а потом она и вовсе затыкается.