«Быть жертвой, а не палачом… Откуда это в моей голове?»
В какой-то момент нашего чаепития дал слабину.
Больно жалкий вид у моей сотрапезницы. Однако глазки её медвежьи выдают её. Это когда она изучающе смотрела на мои пальцы. Наверняка, прикидывая про себя, как получше заломить их мне за спину.
Она вымотана до предела. Но не сдаётся и всё отрицает. Но меня не проведёшь. Во-первых, ей известно, что я — Нэйхин. Немногие в Каргыджаке в курсе моих паспортных данных. А с чего бы это простой сотруднице захудалой гостиницы владеть такой инфой?
Но самое существенное — её походка. Многое можно скорректировать, но только не походку. А она движется как молодая медведица. Я убедился в этом, когда она сняла туфли. Так ходил её папаша. Кроме этого, она наследовала его настырность. Сколько воды утекло, а девушке всё неймётся. Однако расчёт её неверен. Не на того напала.
Сейчас меня заботит, что с ней делать, когда она во всём признается. Сдать полиции? — Не хотелось бы засветиться. Отпустить с миром? — Вряд ли получится. После недели лишения полноценного сна, она станет развалюхой. Это привлечёт к ней внимание. И как говорил охранник Витя, мы огребём ворох проблем.
Остаётся ещё один вариант — дать ей возможность пройти все фазы сна. Она молода. Организм может восстановиться.
Одно настораживает: не задумала ли ещё что-нибудь? Надо пойти и удостовериться. Только вот сил нет. Действие таблетки замедлилось. Голова кружится. Не оторвать от подушки.
Надо дать себе отдых. Но мысли вертятся, как докучливые насекомые.
Тихон — это её рук дело. Не в буквальном смысле. Она — заказчик. Только вот просчиталась.
Да, боль была. В первую минуту. Но потом…
Кто вырастет из мальчика — неизвестно. Он похож на меня. Но другую часть генов он унаследовал от Натки. А она далеко не лучший образец рода человеческого.
Так что, может, и к лучшему, что мальчик не успел нагрешить. И ныне где-нибудь в раю играет со своей плюшевой собачкой. А может статься, и с настоящим щенком, в котором ему было отказано при жизни.
Слов нет, как всё это печально. Но такова жизнь. Се ля ви! — Выражаясь языком французского народа.
После смерти мамы меня приютили дальние родственники. Жизнь в их доме лёгкой не назовёшь, но это были родные люди. Перелом произошёл после смерти дяди Вани. Его жена не могла прокормить лишний рот, и меня отослали в детдом.
А дяде Ване я признательна. Во-первых, за время, проведённое в семье. Во-вторых, за науку о смерти. Папин брат имел обыкновение повторять: «Смерть — дело одинокое». Это потом я узнала, что у Рэя Бредбери есть роман с таким названием. Не уверена, что он был известен дяде, но тем не менее американский писатель и русский слесарь сошлись во мнении: смерть — дело одинокое. А дядя Ваня ещё и добавлял: каждый волен решать — оставаться на земле или прервать нить жизни доступным ему способом.
И стоило ли ерепениться? Выражение моего охранника. Нет, не Мусы. У этого не такой богатый запас русских слов.
Стоило ли лишаться психического здоровья только ради того, чтобы насолить мне — Леониду Нэйхину?!
Короче, она во всём призналась. Заказала Тихона она. А Муса был подкуплен. Его задача — просто испариться. Кто убийца — выяснить не удалось. Пусть этим полиция занимается. Так что не видать Мариам — Марии ни Москвы, ни сердечного друга, ни сосулек. О последнем она мне в припадке откровенности тоже поведала.
Мой метод показывает свою эффективность.
А вообще даже нормальному человеку приятно сознавать, что кто-то страдает больше его. Это не я сказал, а Шопенгауэр.
Сколько прошло дней?
Он нацепил на нос солнцезащитные очки и стал похож на какое-то насекомое. Кажется, богомол называется.
— Чего ты хочешь, Маня?
— Поспать.
— Сколько?
— Три часа.
— Два!
— Но…
— Сударыня, это окончательная цифра. — У него лицо человека, который не потерпит всяких там глупостей.
«Лучше не спорить …»
— Тешкюр эдерим! (Спасибо!) Могу принять душ?
— А это зачем?
— Привычная для нормального человека гигиеническая процедура.
— Обойдёшься.
— Я настаиваю, эфендим Лео. Буйрун! — Турецкий и русский путаются в голове. — Вы должны понимать, что в полицейском участке мне будет не до омовения.
— Это точно! — Его ухмылка обнажает неестественно белые искусственные зубы. — Но у тебя нет с собой банного халата. — Он провожает меня до ванной комнаты: — В твоём распоряжении — три минуты.
В прострации сажусь на бортик джакузи и чувствую себя цирковой слонихой, которой надо встать на натянутый канат.
Спать!
Сон накидывается, как зверь из-за засады. Провалившись в него, лечу вниз и ударяюсь копчиком.
— Что происходит? — несётся из-за двери.
— Поскользнулась.
— Осторожно, дорогуша! Ты нужна правосудию живой.
— Мне требуется помощь!
— Потереть спинку?
— Просто подайте руку!
Дверь отворяется и навстречу мне вытягивается жилистая рука, покрытая редкими седыми волосками.
Хайде! — говорит он по-турецки, что означает: «Давай!».
— Не могу дотянуться!
Он склоняется надо мной. Хороший шанс повалить его вниз. Но сил нет даже на то, чтобы как следует ухватиться за его шею.
Его когтистые пальцы впиваются в мою кожу.
Эта боль несколько взбадривает.
Он сажает меня на бортик, а потом тычет куда-то в угол: — Халат там.
— А полотенце?
Он молча уходит. У меня есть пара секунд, чтобы оглядеться. На вешалке — действительно висят халаты. Какой выбрать? Пока я задаюсь этим вопросом, решается проблема с полотенцем. Он бросает его мне на голые плечи, не удержавшись при этом от взглянуть на мою грудь и то, что ниже.
— Ты это брось, дорогуша! — бормочет он. — Я останусь верен своей супруге. Даже в этих обстоятельствах. — В его интонациях слышится нескрываемый сарказм.
Или мне только кажется?
Натянув самый просторный халат, замечаю пластиковый короб. Обычно, в нём хранят грязное бельё. Открытая крышка охотно демонстрирует содержимое. Ага, в него складируют использованные полотенца. Наличествует одно банное. А вот это — скорее всего для ног. Тонкое, из хорошо впитывающего влагу хлопка. Я хватаю его и едва успеваю сунуть в накладной карман, как распахивается дверь.
— Готова?
— Н-н-ет.
Он хватает меня и тащит куда-то, предварительно натянув на меня шапочку для душа.
Водные струи бьют по плечам, по голове, а он приговаривает.
— Водичка, водичка!
Умой моё личико!
Чтобы глазки блестели,
Чтобы щёчки краснели.
Я становлюсь мокрой, а значит, скользкой.
Вырваться и бежать!
Кажется, я заснула. Как лошадь. Или как измученный солдат на марше.
Очнулась от прикосновения его пальцев.
Он мягко подталкивает меня к выходу, дурашливо приговаривая на ходу:
— Просыпайся, мой дружок!
Открывай скорей глазок!
Лично мне не помешала бы прежняя встряска: физическая боль возвращает ясность сознанию. Правда, на короткое время.
— Вот твоё спальное место! — Длинный палец с отполированным ногтём указывает на кожаный диван в гостиной. Постельное бельё на нём отсутствует.
Я валюсь на него и складываюсь в позу зародыша. Затем начинаю дышать по-собачьи: короткий вдох-выдох-вдох. Это должно дать хоть чуточку энергии.
Потом вытягиваюсь вдоль, чуть распахнув полы халата.
Ещё есть надежда, что в нём пробудится похоть, и он заглянет сюда, чтобы удовлетворить её. Действительно, слышны осторожные шаги. Он склоняется надо мной, и мои ноздри щекочет запах парфюма. Я даже узнаю его. Это «Аква ди Парма». Он что использовал его, чтобы возлечь со мной на ложе и ублажить свои чресла?
Мои догадки подтверждаются.
Он нежно касается моих плеч, затем проникает за отвороты халата и…далее следует рывок.
Пушистое полотенце сорвано с моей шеи.
— Это лишнее, — бормочет он. — И тебе оно больше не потребуется.
Он уходит, победно помахивая моим последним шансом на спасение. А мои пальцы скользят под халат. Ниже, ещё ниже. Там на уровне груди можно нащупать простую шероховатую ткань — ножное полотенце из короба.
Это уже реально последняя возможность.
Только бы не вырубиться! Я поднимаюсь с дивана и ковыляю в направлении кухни.
— Что тебе? — нависает надо мной его тень.
— Всего лишь стакан воды.
— Ступай на место — я принесу.
Я без сил валюсь на диван. Так хочется скукожиться, но я делаю усилие и вытягиваюсь в призывной сексуальной позе. Жалкое зрелище. И соответственно — ноль мужской реакции. Вернее, унизительное замечание:
— От тебя всё ещё дурно пахнет, дорогуша!
В ответ мне хочется выкрикнуть что-то типа: — «Твои деньги пахнут ещё отвратительнее!»
Но из опасения, что он лишит меня воды, я молчу, а лишь кусаю себя за внутреннюю часть щеки. После его ухода, вытаскиваю полотенце и выливаю на него всю имеющуюся воду. Её оказывается чересчур много. Приходится сделать ещё одно усилие и дотащиться до кадки с пальмой. Сухая земля с жадностью впитывает выжатую из полотенца влагу. Но тут из засады на меня снова набрасывается сон-зверь. Так что я едва успеваю больно дёрнуть себя за сосок. Боль возвращает меня в реальность, и я со скоростью астронавта на Марсе двигаюсь к дивану, чтобы рухнуть на него уже в сумеречном состоянии сознания.
— Эй, только не отключайся! — Я стараюсь говорить как можно твёрже, но издаю лишь сипенье.
Новое усилие — и мне удаётся совершить следующий захват и выворот кожи на груди. От боли одинокая слеза выкатывается из глаза. На остальные не осталось энергии. А мне ведь ещё надо обмотать полотенце вокруг шеи. Я снова тянусь к своей груди. Увы, кожа здесь утратила прежнюю чувствительность. Тогда я прикусываю щеку изнутри и в краткий миг болевого импульса успеваю набросить полотенце.