Удавка готова.
Остаётся затянуть.
Это заключительный шаг.
Удалось ли мне завершить начатое?
Неизвестно.
Тьма поглощает меня.
Она спит.
Уголок её рта — чуть влажен от слюны. Как у ребёнка.
«Баю-баюшки-баю! Не ложися на краю!» Дальше — забыл.
Я становлюсь старчески сентиментален. От таблетки отказался.
Надо отдохнуть и мне!
Глава 5Смерть — дело одинокое
Дядя Ваня, заболевший раком и не пожелавший стать для семьи обузой, смерти не боялся. Не потому что обстоятельства заставили смотреть на жизнь и её завершение философски. По-моему, он просто хорошо и полно провёл на земле отведённый ему срок.
Был ли способ припасён заранее, подобно дровам на зиму? Не знаю.
Возможно, он возник в его сознании после того, как в поликлинике ему сообщили диагноз. А дядя Ваня, всю жизнь тянувший жилы и из гордости отказывавшийся от помощи моего отца, иллюзий был лишён. Как в отношении своего организма, так и возможностей районной медицины. Не разделял он и надежды жены на Божье милосердие.
День был будний. Тем не менее войдя во двор их домишка — пятистенка, я обнаружила, что топили баню. А когда вошла в горницу, то явственно почуяла запах одеколона, подаренного дяде Ване на 23 февраля. Всё это было несвоевременно. Ибо, повторюсь, день-то был четверг.
Нашла я его на диване. И не абы как, а при полном параде, облачённого в костюм. На ногах — носки новые. На шее — шарф зачем — то повязан. Впрочем, и не шарф вовсе, а вафельное полотенце. У меня тогда ещё мысль возникла, что он после бани так взмок, что утирался этой тряпицей. Глупая мысль. Это полотенце не для помывки предназначалось. Им тётка посуду вытирала.
— Дядя Ваня, вы спите?
Нет ответа.
Я наклонилась совсем близко, но запаха спиртного не почувствовала. Хотя всякое бывало. Не без греха был дядя Ваня по этой части.
Видимо, некая догадка всё — таки посетила мою башку, потому что стала я это самое полотенце разматывать и шею его освобождать. Помню, как голова его из стороны в сторону моталась от тех моих усилий.
Кожа под тряпкой оказалась голубой. Это сказало мне всё остальное.
Да, папин брат, не закончив толком школы, знал кое — что о сонной артерии. А ещё о том, что смерть — дело одинокое.
Спустя много лет настала очередь племянницы убедиться в этом. А заодно поквитаться с моим тюремщиком. За всё. Хотела бы я посмотреть на него, когда в полиции ему придётся объяснять появление у него дома бездыханного трупа.
До меня доносится треньканье пришедшей эсэмэски.
От Инги?
Надо бы прочесть. Но голова срослась с подушкой.
Сон — одно из главных удовольствий жизни.
А ещё она сродни маленькой временной смерти.
Глава 6Просветление по-турецки
На женщине короткий сарафан из шотландки и белая блузка. Этакая эротичная версия школьной формы. Она молодит владелицу лишь с первого взгляда: усталый и сердитый взгляд предательски выдаёт возраст. Ей хорошо за сорок.
— Что вы делаете в моём доме?
Я приподнимаюсь с ощущением, что меня извлекли из-под бетонной плиты. Силясь сохранить остатки достоинства, сиплым голосом заявляю:
— Вы не поверите… Но я здесь сплю.
Нужно обладать известной уверенностью в себе, чтобы при виде этой дамы из ящика не пожелать слиться с обоями. Но после всего я, видимо, стала конченной пофигисткой.
Как вы здесь оказались? — Женский ротик открывается и закрывается, потом снова открывается и… Этакая рыбка за стеклом аквариума.
— Из-за несчастья… — С трудом артикулируют мои замороженные губы. А глаза стараются сфокусироваться… На сумочке.
— Несчастье? С Лео?
Лицо женщины, в которой я узнаю звезду российских ток-шоу Ингу Шах, покрывается красными пятнами. Она бросается в спальню. Оттуда раздаётся пыхтенье, звуки возни и даже шлепки. В итоге до меня доносятся жалобные возгласы:
— Пусенька, ну дай мне поспать! Ещё секундочку.
Среди скопища чужих предметов зрение идентифицирует своё — сумочку. Руки тянутся к ней, как к спасительному кругу.
Но тут возвращается хозяйка и принимается за меня:
— Кто вы такая?
— Я Мариам из отеля.
— Что вы делаете здесь?
— Я уже говорила. Произошло несчастье…
— С кем несчастье?
— С Тихоном.
— А-а-а, этот… — Женщина вздыхает с явным облегчением. А я тщетно пытаюсь вспомнить её имя. Какая-то смесь несочетающихся элементов.
Женщина, тем временем, подвергает меня пристальному изучению посредством своих серых славянских глаз. Пытаясь избавиться от вселяемого ими дискомфорта, я начинаю своё повествование о случившемся в отеле.
Она слушает молча, но с явным недоверием.
Тогда я извлекаю из сумочки телефон.
Да, можете обвинять меня в кощунстве, но я сфоткала Тихона. Причём на снимке хорошо различим коллекционный галстук на детской шейке.
Поначалу женщина отшатывается. От меня или от ужасного зрелища? Но потом берёт себя в руки и сосредотачивается на изображении. Узнавание вызывает видимое возбуждение. Эти эмоции сродни тому волнению, которое мы испытываем, проезжая мимо места дорожной аварии: «Злой рок миновал меня!» Видимо, осознав свою реакцию, Шах (ага, кое-что мозг выдаёт!) произносит уже мягче: «Я сварю вам кофе!»
Вернув телефон на место, оглядываю пространство. Пакет и полотенце валяются на валике дивана. Я подбираю их и тоже сую в сумку. Здесь не должно остаться никаких следов. Скинув хозяйский халат, подхожу к зеркалу и отмечаю гематомы на шее и груди. Что ж, какая-никакая страховка. Если всё — таки придётся объясняться с полицией.
Преодолевая скованность мышц, натягиваю юбку и блузку. Они явно нуждаются в основательной глажке.
Хозяйка приносит поднос с чашкой растворимого кофе. Видимо, желания варить настоящий у неё отсутствует.
— К сожалению, Лео не сможет выпить с вами кофе. Спит!
«Не очень и надо!»
Надо отдать должное хозяйке, напиток не так плох, как ожидалось.
Уже через непродолжительное время я, готовая к встрече с наступившим днём, сую сумочку подмышку. В глазах Шахини — настороженность. Не желая ставить популярного телеэксперта в неловкое положение, я предлагаю:
— Вы можете обыскать меня! — Для пущей убедительности протягиваю ей открытую сумку.
Кто бы удержался на месте этой женщины, даже не будучи экспертом?
— Телефон, удостоверение личности, связка ключей, кошелёк и влажные салфетки, — вслух перечисляет она, словно сотрудник следственного изолятора, возвращающий вещи перед выходом «клиента» на волю.
— Полный порядок! — Её славянские глаза сужаются до щёлочек, а растянутость губ намекает на улыбку. Обстановка заметно разряжается.
— Мне пора! — Сумочка повисает через плечо. — Вы проводите меня?
— С превеликим удовольствием! — Её каблучки делают оборот, и мыски туфель устремляются к выходу.
— Предайте привет Леониду Эдуардовичу! — бормочу я, едва поспевая за хозяйкой. И уже в сужающийся на глазах проём закрывающихся ворот кричу:
— Гёрущурюз!
Ответного «до свидания» не последовало. А может, его заглушили птичьи трели, унесло прочь дуновенье ветерка.
Когда створки ворот сомкнулись, я от навалившейся слабости прислоняюсь к ним спиной. Пришлось прибегнуть к «собачьему» дыханию. После минуты таких коротких вдохов и выдохов тащусь вниз, шарахаясь от собственной тени, которая то и дело бросалась мне под ноги.
Земля здесь идёт под уклон, поэтому конечностями перебираю с осторожностью. Не хватает ещё навернуться.
Время от времени моему вестибулярному аппарату требуется передышка. Даёт о себе знать хомут из турецкого полотенца. Меняю способ дыхания. Вдох на счёт четыре, задержка дыхания на семь и протяжённый выдох мало — помалу приводят в чувство, но не способны придать ногам ускорения.
В последний раз оглядываюсь на виллу «Жасмин». Название взято из так и нереализованной семейной мечты. Домик у моря, а под окном — цветущие кусты с белыми чашечками и жёлтый кружком в серёдке. И когда луна будет выбираться из крон деревьев, их белизна непременно бы фосфоресцировала.
Кто спорит, вилла господина Нэйхина изумительна. Но только жасмин там не растёт.
Я семеню, комично переступая ногами. Со стороны посмотреть, так у девушки конечности — полые внутри. Но хуже всего — синяки на теле. Они, должно быть, сойдут не скоро. Это огорчит моего друга.
«Предпочтительнее быть жертвой, чем палачом!» — Разделяет ли он мнение моей матушки? В наших разговорах по телефону эта тема не обсуждается.
Следующая остановка — у трассы. Дыхание по системе йогов исчерпало свои возможности. В моей голове — полный разброд и шатания. Вроде и имеются кое-какие мысли, но мозги отказываются фокусировать на них внимание. Наверное, сосредоточены на программе — минимуме — сохранять равновесие и удерживать дорогу в поле зрения. Скорость здесь приличная, и вырвавшись от своего тюремщика, им (моим мозгам) не улыбается превратиться в кашу от столкновения с каким-нибудь «Бентли», «Ауди» или что там ещё бегает вдоль побережья.
Но вместо «Бентли» и «Ауди» в моём направлении движется полицейская машина. А при таких обстоятельствах искушать судьбу — верх наивности. И я ныряю под сень апельсиновой рощицы.
Судя по натужному звуку и шуршанию шин, интуиция меня не обманула. Стражи порядка держат путь на виллу. Но кому из господ Нэйхиных принадлежит инициатива? Скорее всего Лео. И чтобы непременно задержание преступницы проходило не на вилле, а на нейтральной территории.
Я ложусь на бугристую сухую почву и смотрю на оранжевые шарики над головой. На вкус скорее всего кислятина. Да какая разница? За время работы в Каргыджаке я успела отведать их во всех видах. Свежевыжатыми и засахаренными. Цельными и в дольках. Так что мой папа на небесах может за меня порадоваться. В его детстве апельсины появлялись на столе раз в году. Из мешка Деда Мороза.