Она погнала бедного доктора перед собой и вскоре поместила за кордон.
Очевидно, устав от танцев, Джиневра нашла меня в укромном уголке, бросилась на скамейку рядом и обняла за шею, хотя вполне бы обошлась без подобной демонстрации чувств.
– Люси Сноу! Люси Сноу! – едва сдерживая истерические рыдания, воскликнула девица.
– Ради бога, что случилось? – сухо осведомилась я.
– Как я выгляжу? Как я сегодня выгляжу?
– Как обычно: до нелепости самодовольной.
– Язвительное существо! Ни единого доброго слова! И все же вопреки вам и другим завистливым особам я знаю, что необыкновенно хороша собой. Чувствую это, вижу. К счастью, в гардеробной стоит большое зеркало, так что можно рассмотреть себя с головы до ног. Давайте сейчас же отправимся туда, встанем рядом и полюбуемся собственным отражением.
– Пойдемте, мисс Фэншо, – неожиданно для себя согласилась я. – Обещаю, что испытаете глубокое удовлетворение.
Гардеробная располагалась неподалеку, и уже через минуту она схватила меня под руку и потащила к зеркалу. Без видимого сопротивления, молча, я повиновалась и позволила самовлюбленности насладиться триумфом. Занятно было наблюдать, как много эта безмерная самовлюбленность могла проглотить, каким ненасытным аппетитом обладала, насколько глухой оказывалась к любому шепоту, готовому ограничить тщеславную экзальтацию.
Мисс Фэншо, не замечая ничего вокруг, то и дело поворачивалась сама и поворачивала меня, чтобы осмотреть нас обеих со всех сторон, улыбалась, трогала локоны и пояс, расправляла юбку. Наконец, выпустив мою руку и присев в насмешливо-почтительном реверансе, заключила:
– Даже в обмен на королевство не согласилась бы стать вами.
Замечание показалось слишком наивным, чтобы рассердить, и я ответила просто:
– Очень хорошо.
– А что вы готовы отдать, чтобы стать мной? – спросила Джиневра.
– Не хочу вас обидеть, но и ломаного гроша не отдала бы, – честно призналась я. – Вы всего лишь пустышка.
– В глубине души вы так не думаете.
– Нет, потому что вас нет в моей душе.
– Однако только представьте различие наших обстоятельств, и сразу поймете, насколько счастлива я и насколько несчастны вы, – возразила она тоном дружеского увещевания.
– Правда? Продолжайте, любопытно.
– Во-первых, я дочь джентльмена. Хоть отец мой и небогат, зато есть перспективный дядя. Во-вторых, мне всего восемнадцать лет – лучший возраст трудно представить, – и я получаю европейское образование. Пусть пока с трудом пишу, зато обладаю многими светскими навыками. И вы не станете отрицать, что я хороша собой и могу иметь столько поклонников, сколько пожелаю. Сегодня вечером разбиты сердца сразу двух джентльменов. Только что один из них послал предсмертный взгляд, повергший меня в состояние бурного восторга. До чего же люблю наблюдать, как они краснеют и бледнеют, хмурятся, испепеляют друг друга огненными стрелами, а потом томно смотрят на меня. Это я безмерно счастливая. А теперь о вас, несчастная душа! Полагаю, вы из низшего сословия, раз приехали в Виллет и взялись присматривать за детьми, у вас нет родственников. Вам двадцать три – это уже не юность и даже не молодость. Вы не блещете ни привлекательностью, ни светским лоском. Что касается поклонников, то едва ли вы вообще знаете, что это такое, даже говорить на эту тему не умеете: когда другие учительницы хвастаются своими победами, сидите молча. Думаю, вы вообще никогда никого не любили и не полюбите. Чувства вам незнакомы, и это к лучшему: даже если кто-то разобьет ваше сердце, сами вы не сможете разбить ни одного. Разве все это не правда?
– Бо́льшая часть сказанного – истинная правда, к тому же глубокая. Вы должны быть доброй, Джиневра, раз говорите с такой прямотой и честностью. Змея Сен-Пьер не смогла бы прошипеть ни слова из произнесенного вами монолога. И все же, мисс Фэншо, какой бы несчастной я вам ни казалась, даже за шесть пенсов не купила бы ни ваше тело, ни вашу душу.
– Всего лишь потому, что я не умна. Это единственное, о чем вы думаете. Никто в мире, кроме вас, не ставит ум во главе угла.
– Напротив, вы по-своему умны, очень сообразительны. Но вы упомянули об искусстве разбивать сердца – поучительной забаве, достоинства которой я не до конца понимаю. Умоляю, откройте, кого сегодня ваше тщеславие представляет объектами для расправы?
Джиневра склонилась и шепнула на ухо:
– Здесь оба: Исидор и Альфред де Амаль.
– Неужели? Хочу их увидеть.
– Вот и славно! Наконец-то ваше любопытство проснулось. Следуйте за мной, покажу.
Она гордо вывела меня из гардеробной и предупредила, обернувшись:
– Только из классов никого не разглядите. Мадам не подпускает их ближе. Давайте пройдем по саду, потом по коридору и подойдем с той стороны, совсем близко. Если нас и заметят, то всего лишь отругают, так что ничего страшного.
Я не стала возражать. Мы пересекли сад, вошли в коридор через небольшую дверь и, приблизившись к холлу, но оставаясь в тени коридора, смогли рассмотреть всю компанию молодых джентльменов.
Полагаю, победителя Амаля я смогла бы узнать без подсказки. Это был маленький франт с прямым носом и правильными чертами лица. Я так его назвала, хотя он в полной мере соответствовал стандарту среднего мужского роста, потому что очертания фигуры выглядели миниатюрными, равно как руки и ноги. Весь он казался милым, гладким и аккуратным словно кукла: так хорошо одет, так старательно завит, в таких модных ботинках и перчатках, в таком модном галстуке – само очарование, а не кавалер. Я не могла этого не признать, поэтому воскликнула почти искренне одобрив вкус Джиневры:
– До чего милый персонаж! А скажите, что он сделал с драгоценными осколками разбитого вами сердца? Неужели сложил в пузырек с розовым маслом?
С глубоким одобрением я заметила также, что кисти рук полковника едва ли больше ладоней самой мисс Фэншо, и предположила, что при необходимости он с легкостью может носить ее перчатки. Еще призналась, что восхищена его кудрями, а что касается низкого греческого лба и изысканной классической формы головы, то просто не нахожу достойных слов, чтобы описать степень совершенства.
– А если бы он был вашим поклонником? – осведомилась жестоко Джиневра, явно торжествуя.
– О небеса! Я была бы наверху блаженства! – отозвалась я. – Однако не будьте бесчеловечной, мисс Фэншо: внедрять в мою голову подобные мысли – все равно что показывать несчастному отверженному Каину недостижимый образ рая.
– Значит, он вам нравится?
– Конечно, так же как конфеты, джемы, засахаренные фрукты и тепличные цветы.
Джиневра восхитилась моим вкусом, поскольку обожала сладости, и с готовностью сделала вывод, что я разделяю ее любовь.
– Ну а теперь Исидор, – напомнила я.
Признаюсь, второй персонаж вызывал у меня более острое любопытство, чем соперник, однако Джиневра была сосредоточена именно на нем.
– Альфред попал сюда благодаря влиянию тетушки, баронессы Дорлодот. Теперь, увидев его, вы понимаете, почему весь вечер я пребывала в прекрасном настроении: так хорошо играла, так вдохновенно танцевала и вообще чувствовала себя счастливой. Ах, господи! До чего же приятно было смотреть сначала на одного, потом на другого и сводить с ума обоих.
– Но второй – где же он? Покажите, наконец, Исидора!
– Не хочу.
– Почему?
– Стыжусь его.
– По какой же причине?
– Потому что… – прошептала мне на ухо мисс Фэншо, – у него такие… такие бакенбарды… оранжевые, рыжие… Кошмар!
– Убийство раскрыто, – заключила я. – Но все равно покажите: обещаю в обморок не падать.
Джиневра посмотрела по сторонам, и как раз в этот момент за нашими спинами мужской голос проговорил по-английски:
– Вы обе стоите на сквозняке. Немедленно покиньте коридор.
– Никакого сквозняка, доктор Джон, – возразила я, обернувшись.
– И тем не менее. Здесь прохладно, а у мисс Фэншо слабое здоровье, – возразил доктор, с нежностью глядя на Джиневру. – Ей нужно накинуть шаль.
– Позвольте мне самой решать, – высокомерно заявила девица. – Не хочу никакой шали.
– Вы много танцевали, разгорячились, а сейчас стоите в тонком платье.
– Вам бы только поучать да нотации читать.
Доктор Джон ничего не сказал, но в глазах отразилась сердечная боль. Потемнев лицом, он отвернулся, но стерпел обиду.
Я знала, где поблизости хранятся шали, побежала, принесла самую красивую и накинула поверх муслинового платья, старательно прикрыв шею и руки самодовольной красавицы.
– Это и есть Исидор?
Джиневра выпятила губу, улыбнулась и кивнула:
– C’est lui-même[150]. Какой он мужлан по сравнению с полковником! К тому же эти… бакенбарды!
К этому моменту доктора Джона поблизости уже не было, и я решила высказать, что думаю о ней.
– Полковник, граф! Кукла, марионетка, манекен, бедное низменное существо! Рядом с доктором Джоном он выглядит лакеем, слугой, камердинером! Неужели возможно, чтобы этот благородный джентльмен – красавец! – предлагал вам свою достойную руку и галантное сердце, обещал защитить вашу хлипкую персону и беспомощный ум от бурь и испытаний жизни, а вы капризничали, обливали его презрением, жалили, терзали! У вас хватает на это сил? Откуда они? Где таятся? Прячутся ли в этом бело-розовом личике, в золотистых волосах? Неужели именно это склоняет его душу к вашим ногам и сгибает шею под ваше ярмо? Неужели это покупает его преданность, нежность, мысли, надежды, интерес, благородную чистую любовь? И вам ничего не нужно? Испытываете презрение? Наверное, всего лишь ловко притворяетесь, а на самом деле любите его и мечтаете о нем, а с возвышенным сердцем играете, чтобы привязать еще крепче?
– Ишь как разговорились! Не поняла и половины.
К этому времени я уже увлекла мисс Фэншо в сад, а сейчас усадила на скамейку и велела не двигаться до тех пор, пока не признается, кого из двух поклонников все-таки выберет в конечном итоге – человека или обезьяну.