Доктор Джон остановился, и как раз вовремя, ибо разволновался больше, чем того требовал повод. Тогда я еще не знала, что он заметил очередной важный повод для разочарования в мисс Фэншо. Жаркий румянец, трепет ноздрей, презрительный изгиб красиво очерченных губ представили его в новом впечатляющем образе. И все же внезапный порыв страсти человека, по природе обходительного и мягкого, – зрелище не из приятных. Охвативший сильное молодое тело мстительный трепет мне не понравился, и он это заметил:
– Я испугал вас, Люси?
– Не понимаю, в чем причина вашего гнева.
– Вот в чем, – прошептал он мне на ухо. – Выяснилось, что Джиневра не только не чистый ангел, но и помыслы ее совсем не чисты.
– Чепуха! Преувеличиваете! Никакого зла в ней нет.
– Для меня больше чем достаточно: я замечаю то, что вам недоступно. Позвольте развлечься, слегка подразнив матушку. Кажется, она немного заскучала.
Обратившись к миссис Бреттон, Грэхем шутовски прижал руки к груди:
– Мама, умоляю, взбодритесь!
– Джон, веди себя прилично. Неужели нельзя помолчать хотя бы во время исполнения?
Как раз в это время гремел хор, надежно прикрывая любые замечания.
– Все и так прекрасно слышно, мама! Готов поставить мои настоящие запонки против вашей фальшивой броши…
– Фальшивая брошь, Грэхем? Глупый мальчик! Сам знаешь, что это драгоценный камень!
– О, это всего лишь заблуждение. Вас обманули.
– Меня не так легко обмануть, как ты думаешь. Каким образом тебе удалось познакомиться с молодыми леди из королевской свиты? Две из них вот уже полчаса не сводят с тебя глаз.
– Лучше бы вы их не видели.
– Почему же? Потому что одна из них насмешливо направила на меня лорнет? Хорошенькая, но глупая. Неужели ты думаешь, что ее хихиканье хоть как-то повлияет на настроение пожилой леди?
– Это кто здесь пожилая леди? Матушка, вы затмите десяток дам гораздо моложе!
– Успокойся, Джон, а не то упаду в обморок от избытка комплиментов и придется выносить из зала.
Концерт закончился, пришел черед лотереи в пользу бедных, и перерыв стал временем всеобщего отдыха и самого приятного оживления. Белая стайка учениц упорхнула со сцены, сменившись группой деятельных джентльменов, занятых приготовлениями к следующему действу. Среди них – самый деятельный – вновь появился хорошо знакомый, невысокий, но чрезвычайно активный человек, сосредоточивший в себе энергию и подвижность трех рослых мужчин. Как самозабвенно работал месье Поль! Как властно раздавал указания, в то же время собственноручно налегая на всевозможные рычаги! С полдюжины помощников по его команде двигали рояли, однако он считал необходимым добавить к их силе свою собственную. Избыточность его расторопности раздражала и смешила. Неуместная суета казалась мне жалкой. Однако, даже уступая предубеждению и досаде, я не могла не заметить в его действиях и словах доли симпатичной наивности, как не могла пропустить мимо внимания некоторых ярких черт смуглого лица, особенно заметных по контрасту с другими, менее выразительными физиономиями. Я увидела остроту и напряженность взгляда, мощь высокого широкого бледного лба, подвижность гибкого рта. Он не обладал спокойствием силы, однако в полной мере владел ее подвижностью и энергией.
Тем временем весь зал пришел в движение. Многие зрители поднялись с мест и для разнообразия остались стоять; другие прогуливались; все разговаривали и смеялись. В алой ложе царило особое оживление. Длинная туча джентльменов распалась на отдельные части и смешалась с радугой дам. Двое-трое военных подошли к королю и вступили в беседу. Королева покинула кресло и направилась вдоль вереницы молодых леди, которые при ее появлении дружно встали. Я заметила, что для каждой у ее величества нашелся знак симпатии: доброе слово, милостивый взгляд или дружеская улыбка. Двум очаровательным английским девушками – леди Саре и Джиневре Фэншо – она адресовала несколько фраз, а когда отошла, обе – особенно вторая – просияли от радости. Затем к ним подошла стайка дам в окружении джентльменов, среди которых – рядом с Джиневрой – оказался и граф Альфред де Амаль.
– Как здесь жарко! – заявил доктор Джон, поднимаясь с места и пребывая в раздражении. – Люси, дорогая, не выйти ли нам на воздух хотя бы на пару минут?
– Да, прогуляйтесь, – поддержала сына миссис Бреттон, – а я, пожалуй, посижу.
Я бы тоже предпочла остаться на месте, однако желание Грэхема всегда обладало правом закона, поэтому пришлось отправиться вместе с ним.
Вечерний воздух показался холодным – во всяком случае, мне. Мистер Бреттон не замечал ничего вокруг, но было очень тихо, а на безоблачном небе мерцали звезды. Закутавшись в теплую шаль, я покорно пошла по аллее, но под фонарем Грэхем поймал мой взгляд и спросил:
– Вам грустно, Люси. Это из-за меня?
– Беспокоюсь, не опечалены ли вы.
– Нисколько, так что взбодритесь по моему примеру. Когда бы я ни умер, Люси, уверен, что это произойдет не от сердечных страданий. Могу чувствовать себя уязвленным, могу на некоторое время поникнуть духом, но до сих пор ни одна боль, ни одно страдание не проникли в мой организм. Дома вы всегда видели меня веселым?
– Как правило.
– Я даже рад, что она насмехалась над матушкой. Не променяю свою старушку и на дюжину красавиц. Эта презрительная ухмылка подействовала благотворно. Спасибо, мисс Фэншо! – сняв с кудрявой головы шляпу, он театрально поклонился и продолжил: – Да, я ее благодарю. Она заставила понять, что из десяти частей моего сердца девять неизменно оставались здоровыми и лишь десятая кровоточила от небольшой раны: пустячного прокола ланцетом, который мгновенно заживет.
– Сейчас вы раскалены, разгневаны и возбуждены. Завтра все изменится.
– Раскален и разгневан! Плохо вы меня знаете. Напротив, накал прошел: я холоден как ночь, которая, кстати, может оказаться слишком свежей для вас. Пойдемте обратно.
– Доктор Джон, как вы переменились!
– Ничего подобного. А если и так, то на это есть уважительная причина, даже две. Одну я вам изложил. А теперь давайте вернемся в зал.
Мы с трудом добрались до своих мест; началась лотерея, а вместе с ней возникла сумятица. Толпа заблокировала подобие коридора, по которому нам предстояло пройти, и пришлось остановиться. Вдруг мне показалось, что кто-то произнес мое имя. Оглянувшись, я увидела рядом вездесущего, неотвратимого месье Поля. Он смотрел мрачно и сосредоточенно: не столько на меня, сколько на розовое платье, – и во взгляде застыл сардонический комментарий. Надо заметить, что профессор имел обыкновение подвергать критике наряды учительниц и учениц пансионата мадам Бек, и эту его привычку если не все, то по крайней мере некоторые считали оскорбительной. До сих пор я была избавлена от нападок просто потому, что серые, унылые повседневные платья не привлекали внимания. Сегодня я не желала пасть жертвой агрессии, и вместо того чтобы встретить нападение, предпочла игнорировать присутствие противника, для чего намеренно повернулась к рукаву доктора Джона. Рукав этот показался куда более симпатичным, приятным, добродушным и дружелюбным, чем непривлекательная внешность маленького смуглого профессора. Доктор Джон неосознанно одобрил мое предпочтение, посмотрев сверху вниз, и произнес своим добрым голосом:
– Да, держитесь поближе, Люси: эта толпа бюргеров не готова проявить уважение.
Однако твердости характера мне не хватило. Поддавшись неведомому воздействию – возможно, гипнотическому, – но явно недоброму, нервирующему, непреодолимому, я все-таки обернулась, чтобы посмотреть, не ушел ли месье Поль. Нет, он продолжал стоять на том же месте – неподвижно, но с иным выражением лица, словно проникнув в мои мысли, прочитал стремление избежать встречи. Насмешливый, но все-таки добродушный взгляд сменился хмурым прищуром, а когда я поклонилась в надежде на примирение, то в ответ получила лишь едва заметный, леденяще суровый кивок.
– Кого вы так рассердили, Люси? – с улыбкой прошептал доктор Джон. – Кто этот свирепый друг?
– Один из профессоров пансионата мадам Бек, причем крайне строгий.
– Сейчас он действительно выглядит устрашающе. Что такое вы с ним сделали? Что все это значит? Ах, Люси, Люси! Умоляю, объясните!
– Уверяю вас, никакой тайны нет. Месье Эммануэль чрезвычайно требователен. А поскольку, вместо того чтобы поклониться и сделать книксен, я уставилась на ваш рукав, он решил, что недополучил свою долю уважения.
– Этот маленький… – начал доктор Джон, однако договорить не смог, так как в этот момент меня едва не смяла толпа.
Месье Поль грубо двинулся вперед и начал с такой бесцеремонностью расчищать себе путь локтями, что в итоге образовалась настоящая давка.
– По-моему, он один из тех бесцеремонных персонажей, кого сам бы назвал злодеями, – заметил доктор Бреттон.
Я тоже так думала.
Медленно, с большим трудом мы добрались до наших кресел. Веселый, занимательный процесс вытягивания билетов продолжался около часа, а потом настал кульминационный момент: каждый поворот колеса рождал всеобщую надежду и всеобщее волнение. Номера вытаскивали две девочки пяти и шести лет, а затем во всеуслышание объявлялись призы – многочисленные, однако незначительные по ценности. Мы с доктором Джоном тоже получили трофеи. Мне достался портсигар, а ему – дамский головной убор: чрезвычайно легкомысленный, голубой с серебром тюрбан с напоминающим снежное облако пучком перьев. Грэхем упорно убеждал обменяться, но я отказалась наотрез и по сей день храню свое сокровище. Глядя на милую вещицу, вспоминаю прежние времена и тот счастливый вечер.
Что же касается доктора Джона, то он двумя пальцами держал тюрбан на расстоянии вытянутой руки, разглядывая с вызывающим неудержимый смех почтительным недоумением. Закончив изучение, собрался положить хрупкое украшение на пол, между ног, очевидно, не представляя, что с ним делать дальше. Если бы матушка не пришла на помощь, скорее всего, просто сунул бы под мышку, как складной цилиндр. К счастью, миссис Бреттон вернула головной убор в шляпную коробку, откуда тот и явился.