– Напротив, дочка: мне он доставит массу неудобств, – возразил мистер Хоум. – Не хочу его видеть. Он слишком высокий: будет постоянно загораживать свет, – так что вели ему уйти.
– Быстро привыкнешь, папа. Сначала он и мне казался невероятно высоким – почти как башня, на которую приходится смотреть снизу вверх. И все же я не хочу, чтобы он был другим.
– Решительно возражаю, Полли. Зять мне не нужен, прекрасно обойдусь без него. Не пригласил бы на эту роль даже самого лучшего из всех возможных женихов. Отвергни этого джентльмена.
– Но он так давно с тобой знаком, папа, и так хорошо тебе подходит!
– Подходит, еще чего! Да, он притворился, что разделяет мои взгляды и вкусы, и втерся в доверие. Думаю, Полли, нам следует с ним попрощаться.
– Но только до завтра. Пожми Грэхему руку, папа.
– Нет, не стану этого делать. Не хочу с ним дружить. И не надейтесь меня уговорить – вы оба.
– Нет-нет, вы друзья. Грэхем, протяните правую руку. Папа, и ты тоже, пусть ладони соприкоснутся, да не притворяйся каменным, согни пальцы, вот так! Но это не пожатие, а хватка. Папа, ты сдавил Грэхему руку словно тисками! Ему же больно!
Должно быть, боль действительно оказалась ощутимой: граф носил на пальце массивное кольцо с бриллиантами. Острые грани врезались в кожу и поранили до крови, но Грэхем лишь рассмеялся – тревога сменилась улыбкой.
– Пойдемте в кабинет, – наконец обратился мистер Хоум к доктору, и оба удалились.
Состоялся недолгий, но, полагаю, очень важный разговор. Претенденту пришлось пройти испытание по многим пунктам. Даже если порой доктора Бреттона и можно было уличить в лукавстве и неискренности, натура его основывалась на прочном фундаменте. Как я поняла впоследствии, ответы продемонстрировали не только мудрость, но и честность. Он умно управлял собственными делами. Сумел преодолеть трудности. Состояние его находилось в процессе восстановления. Он доказал свое право жениться.
Отец и возлюбленный Полины вернулись в библиотеку. Месье Бассомпьер закрыл дверь и, указав на дочь, торжественно произнес:
– Берите ее, Джон Грэхем Бреттон, и пусть Господь обойдется с вами так, как вы обойдетесь с ней!
Спустя некоторое время – возможно, недели через две – я увидела, как граф Бассомпьер, юная графиня и доктор Бреттон мирно сидят на одной скамейке в тени раскидистого дерева в парке Буа л’Этанг. Они приехали сюда, чтобы насладиться летним вечером. Возле величественных ворот стоял экипаж; вокруг простирались безмятежные зеленые поляны, а вдали, подобно белому утесу, возвышался дворец. Пейзаж освещала первая звезда, цветущие кусты наполняли воздух волшебными ароматами. В этот сладостный, безмятежный час вокруг никого не было.
Полина сидела между двумя джентльменами. Они разговаривали, а ее маленькие руки были заняты каким-то рукоделием. Поначалу мне показалось, что она собирает миниатюрный букет, но нет: выяснилось, что лежавшими на коленях крошечными ножницами она сре́зала локоны с обеих голов и теперь старательно сплетала седую прядь с золотистой волной. Поскольку под рукой не оказалось ни ленты, ни даже нитки, косу пришлось перевязать завитком собственных волос. Полина свернула произведение в клубок, заключила в медальон и, приложив к груди, заявила уверенно:
– Теперь у меня есть амулет, навсегда скрепивший вашу дружбу. Пока он со мной, вы не поссоритесь.
Амулет действительно создал чары, сделавшие вражду невозможной. Полина черпала счастье в обоих, а потом щедро, с избытком возвращала все, что брала, став связующим звеном, залогом согласия.
«Неужели на земле возможна такая гармония?» – подумала я, глядя на объединенных общим благословением отца, дочь и будущего мужа.
Да, возможна, причем без романтического флера и преувеличения. Некоторые земные жизни действительно в течение некоторого времени – будь то дни или годы – предвосхищают небесное блаженство. А если совершенное счастье доступно хорошим людям (к плохим оно никогда не приходит), то его благие последствия никогда полностью не исчезают. Какие бы испытания ни пришлось пережить – страдания, болезни, холод смерти, – луч счастья пробивается сквозь мрак, успокаивая и даря надежду.
Я пойду дальше. Верю, что некоторые люди так рождены, так воспитаны, так защищены от колыбели до спокойной поздней могилы, что ни единое тяжкое страдание не омрачает их судьбу, ни одна грозовая туча не отягощает их путь. Часто это не изнеженные эгоистичные существа, а избранные природой гармоничные и благородные личности: мужчины и женщины искреннего милосердия, добрые исполнители доброй воли Бога.
Не стану умалчивать счастливой правды. Джон Грэхем Бреттон и Полина Мэри Хоум де Бассомпьер обвенчались, и доктор Бреттон проявил себя именно таким исполнителем. С возрастом он не стал хуже. Недостатки характера растворились, а добродетели созрели. Он возвысился в интеллектуальном совершенстве, приобрел высшие моральные ценности. Примеси выпали в осадок и отфильтровались, а настоящее вино осталось ясным и спокойным. Судьбу его чудесной жены также можно смело назвать чистой и ясной. Она сохраняла любовь мужа, помогала ему, поддерживала на пути восхождения, неизменно оставаясь основой семейного счастья.
Эта пара воистину познала благословение, ибо вместе с великим процветанием годы принесли обоим великую доброту. Они отдавали щедрой рукой, но мудро. Несомненно, и на их долю выпали испытания, разочарования и трудности, но вместе эти двое сумели выдержать все. Не раз довелось им заглянуть в лицо того, кого смертный редко способен увидеть и остаться в живых: пришлось отдать дань царю ужаса. В преклонных годах их покинул месье Бассомпьер, в глубокой старости ушла Луиза Бреттон, однажды даже послышались стенания Рахили, но утрату восполнили другие – здоровые и цветущие – дети. Доктор Бреттон повторил себя в прекрасном сыне, унаследовавшем внешность и характер отца. Господь послал ему и дочерей – таких же статных, как он сам. Детей он растил проникновенно, но твердо, и те сумели взять все лучшее и от природы, и от воспитания.
Иными словами, не скажу ничего, кроме правды, если заключу, что, подобно любимому сыну Иакова, Грэхем и Полина познали «благословение небес и благословение бездны, что лежит под ними»[338]. Так было, потому что Господь счел это добром.
Глава XXXVIIIТуча
Однако счастье послано не всем. Что же тогда? Воля его должна быть исполнена независимо оттого, готовы ли мы смириться. Импульс творения доносит ее до нас; видимые и невидимые мощные силы реализуются в неумолимом наблюдении. Требуется представить доказательство будущей жизни, причем при необходимости это доказательство должно быть написано огнем и кровью. Огонь и кровь оставляют следы в природе; огнем и кровью отмечен наш собственный опыт. Страдалец, не слабей от ужаса перед этим горящим свидетельством. Усталый путник, препояши чресла, подними голову и смело шагни вперед. Пилигримы и братья-плакальщики, соединитесь в дружеской компании. Большинство из нас бредут по темному лесу, доверившись узкой извилистой тропинке. Так пусть же шаг наш станет ровным и уверенным; пусть крест станет нашим знаменем, а посохом нам служит обещание того, чье «слово испытано, чей путь праведен». Он дарит нам надежду, протягивая «щит спасения», предлагая «великое добро». Тот, кто «обитает в небесной вышине», дает нам последнее пристанище у своей груди, а в качестве главной награды посылает вечную, безмерную славу. Так давайте же достигнем цели; выдержим испытания, как настоящие воины. Давайте завершим путь, сохранив веру, к любой трудности обратив взгляд победителя и воскликнув: «Разве не Предвечный Творец послал тебя для нашего испытания? Мы не умрем!»
В четверг утром все мы собрались на урок литературы. Час настал, но учителя пока не было. Ученицы первого класса сидели очень тихо, и перед каждой лежало аккуратно переписанное, прилежно приготовленное к занятию сочинение. Обычно профессор быстро проходил по рядам и собирал работы. Июльское утро обещало жаркий день: сквозь распахнутую в сад стеклянную дверь залетал легкий свежий ветерок, цветущие растения склонялись, раскачивались и заглядывали в класс, словно нашептывая приятные новости.
Месье Эммануэль не отличался пунктуальностью, так что небольшое опоздание никого не удивило, однако удивило другое: когда дверь наконец открылась, вместо порывистой, полной огня фигуры профессора появилась спокойная, если не сказать осторожная, фигура мадам Бек.
Она подошла к столу, остановилась и, запахнув укрывавшую плечи легкую шаль, глядя в одну точку, тихо, но твердо произнесла:
– Сегодня урок литературы не состоится.
Второй абзац обращения последовал после паузы продолжительностью в две минуты.
– Возможно, перерыв продлится неделю. Чтобы найти достойную замену месье Эммануэлю, потребуется время. Нам предстоит заполнить пустоту полезными занятиями. Профессор намерен лично попрощаться с вами, однако сейчас не располагает досугом, так как готовится к длительному путешествию. Внезапный и настойчивый голос долга призывает его в далекие края. Он решил покинуть Европу на неопределенное время. Возможно, сам он расскажет подробнее. А сегодня, леди, вместо обычного урока с месье Эммануэлем вам придется заняться английским языком под руководством мадемуазель Люси.
Мадам Бек любезно склонила голову, плотнее запахнула шаль и покинула класс.
Повисла тишина, а через некоторое время возник невнятный шум: кажется, многие заплакали.
Шум, шепот и рыдания становились все громче, и я поняла, что дисциплина уступила место возрастающему беспорядку, как будто ученицы ощутили отсутствие внимания и бдительности. Привычка и чувство долга приказали мне немедленно собраться с духом, встать перед классом, заговорить обычным голосом, призвать к порядку и восстановить спокойствие. Урок английского языка я вела долго и тщательно, посвятив чтению и переводу все утро. Помню свое раздражение при звуке приглушенных рыданий. Чувство не отличалось глубиной – это было всего лишь истерическое возбуждение, о чем я заявила с безжалостной прямотой и строгостью, едва ли