Отец засмеялся, покачал головой.
— В кого ж ты уродилась такая?.. — Он пошел к калитке. Внезапно обернулся и весело крикнул: — Как там у вас: браво-о-о! — и метнул цветы в Юльку.
Гвоздики широко рассыпались по крыльцу, на ступеньках, в грязи…
В маленькой комнатушке сестер было жарко натоплено. Юлька и Зоя сидели с ногами на кровати под ковриком с оленями, шептались, чтобы не будить спящую рядом Катю.
— Не пойму я чего-то, Юль, — хрипловатым баском говорила Зоя. — Письма твои читаю… Любишь — люби. Чем он тебе мешает-то?
— Не так всё просто, Зойчонок, — Юлька задумчиво отвернулась к темному окну, положив сигарету на край блюдца. — Если бы это не было так серьезно — все так легко было бы: хочешь — люби, не хочешь — не люби… Понимаешь, он слишком много места занимает у меня в жизни…
Сестра вытащила сигарету из красивой пачки, прикурила от Юлькиной, затянулась, повертела в пальцах, разглядывая золотой ободок.
— Света была — от бога, а мне пахать надо и больше не думать ни о чем. Будто в метро бежишь вверх по эскалатору, который вниз. И так всю жизнь… — Юлька обернулась. — Ты что это делаешь?
Она хотела выхватить сигарету у сестры, но та спокойно отвела руку.
— Да брось ты, Юль… — улыбнулась она. — Ты что думаешь, я все маленькая девочка? Я уж работаю давно.
— Где?
— На швейной. В райцентре.
— А школа?
— Вечернюю кончу… Осенью замуж пойду.
— За кого? — совсем растерялась Юлька.
— Да был сегодня, усатый, Витька, — она тихо засмеялась. — Напился опять… И с отцом ты зря. Он уж два года с нами. Мать тебе все сказать боялась… К соседям ушел, чтоб праздник не портить.
— Что же ты, — сказала Юлька. — Ты же старшая осталась…
— А что я? Мы без него не прожили бы, — спокойно сказала Зойка. — Зря ты, Юль. Не лезь. Только-только по-человечески жить стали… И в Хабаровск тебе не надо. Если в Москве оставят — оставайся. А мы к тебе приезжать будем, когда выберемся.
Юлька подавленно молчала, не глядя на нее.
— Сколько там времени? — нажала подсветку на часах. — У-у, спать пора… — помолчала еще, сказала: — Поеду завтра.
— Ты ж говорила — на три дня? — удивилась Зойка.
— Премьера скоро. Работать надо.
Тесный дощатый аэропорт райцентра был переполнен. Люди спали, сидя на скамьях плечом к плечу, на полу на расстеленных ватниках, на чемоданах. Юлька с трудом разомкнула опухшие веки, подняла голову с унылого, мятого коалы, который служил ей подушкой. Подошла к девушке в голубой форме, одной на три окошка: «Касса», «Почта», «Диспетчер».
— Сегодня тоже не будет? — сдерживаясь, спросила она.
— Ну что я могу сделать? — устало ответила та.
— Не знаю! Спецрейсы у вас какие-нибудь должны быть? Начальство у вас летает? Райком, милиция, пожарники, санитары!
— Нет ничего, девушка…
— У меня премьера в Большом театре! — заорала Юлька. — Вы понимаете, что вам будет? Где начальник?
— Да чем вам начальник поможет? Он же не Господь Бог!..
— Привет российскому балету! — улыбаясь, к ним подошел мокрый с ног до фуражки молодой летчик, который дал Юльке порулить в «кукурузнике». — А я так и знал, что вместе полетим!
— Когда?! Когда-нибудь вообще можно улететь из вашей мухосрани?
— Тоже мне, столица! — обиделся летчик. — Не видишь — циклон идет, — кивнул он за окно.
— Летуны… хреновы! — Юлька поняла, что сорвется сейчас на истерику, и выскочила на крыльцо, изо всех сил грохнув дверью. Сигареты кончились — и «Данхилл», и московская «Ява», она стрельнула у мужика «Приму». Тот чиркнул спичкой, собираясь завести разговор про жизнь, но Юлька прикурила от своей зажигалки и облокотилась на перила спиной к нему, сплевывая липнущий к губам табак, тоскливо глядя в серую пелену дождя.
Дождь лил стеной, с навеса над крыльцом хлестали мутные потоки. На летном поле, раскисшем, как перестоявший на столе студень, выстроились друг против друга «кукурузники» и вертолеты. Юлька безнадежно глянула в небо — ни просвета…
Она вторые сутки сидела в райцентре, изнывая от тоски, тесноты и неподвижности. от ненависти к сгрудившимся вокруг людям, терпеливым и покорным судьбе, как стадо баранов. Можно было переночевать дома — попутки на Рудник шли одна за другой, но возвращаться Юлька не хотела. Восемь лет жила мечтой о доме, от письма до письма, собиралась работать в Хабаровске, а выяснилось, что дома-то она давно чужая — хоть дорогая, но гостья, что и без нее жизнь худо-бедно наладилась. Самое удивительное, что Юлька теперь понимала отца: думал переломить судьбу, сбежать от этого убогого, тусклого существования, где все безнадежно и неизменно до гробовой доски. Но не сумел, вернулся. А Юлька уже не вернется.
А ведь Наталья Сергеевна все это знала заранее, когда отпускала ее домой. Может, потому и отпустила.
Юлька вдруг почувствовала, что смертельно соскучилась по своей комнате в интернате, раздевалке и гримерке, по каждой половице в каждом зале. Господи, когда же кончится этот дождь? Неужели на свете бывает солнце?..
Она вернулась в аэропорт:
— Хоть позвонить от вас в Москву можно?
— Можно. Только долго ждать.
Юлька стояла в одинокой переговорной кабине, прижимая трубку к уху, закрыв другое ладонью.
— Связь по радио… — оповестил космический голос.
— Алло!.. Алло!.. Наталья Сергеевна! Это Азарова! Наталья Сергеевна, я опаздываю. Здесь погода нелетная, вторые сутки уже!
— Двадцать пятого «Жизель»! Ты что, с ума сошла?!
— Я и так, и так пробовала — никто не летает! Циклон какой-то. Говорят, еще дня на три.
— Циклон, — раздраженно повторила Наталья Сергеевна. — Где ты находишься?
— Алексеевский район, аэропорт Алексеевка. Триста километров от Хабаровска.
— Хорошо. Позвони через два часа.
Юлька повесила трубку. Она не сомневалась, что Наталья сегодня же вытащит ее отсюда — хоть на ракете. В крайнем случае отменит циклон.
Она вышла из кабины.
— Все? — удивилась девушка. — У вас четыре минуты еще.
— А можно другой номер набрать? — неуверенно спросила Юлька.
— Давайте быстрее, пока линия свободна. Какой номер?..
— …Связь по радио, — напомнил космический голос.
— Да, — сказал Игорь.
Юлька молчала, у нее бешено колотилось сердце. Трудно было говорить вот так — неожиданно, не собравшись, через всю страну, из переполненного зала, за оставшиеся четыре минуты…
— Алло!.. Слушаю!
Девушка вопросительно кивала за стеклом: не слышно?
— Привет, — сказала наконец Юлька.
— Здравствуй.
Теперь они молчали вдвоем.
— Что же ты не пришел меня проводить? — спросила Юлька. — Я тебя ждала.
— Я тебя тоже ждал… в тот вечер…
— Меня не отпустили. Но это уже не важно, — торопливо сказала Юлька.
— Это действительно уже не важно. Юлька! Я хочу сказать тебе одну вещь, только это долго и не по телефону…
— Я тоже должна тебе сказать…
— Алло, — вклинилась хабаровская телефонистка. — Заканчиваем!
— Ты когда прилетишь? — закричал Игорь.
— Не знаю. У меня двадцать пятого спектакль, ты подожди меня потом…
— Конечно! Я обязательно приду! Юлька…
— Разъединяю, — равнодушно сказала телефонистка.
Яркое солнце било в окна автобуса, квадрига Аполлона рвалась с портика Большого в высокое чистое небо, и первые зрители уже толпились у колонн.
«Икарус» остановился перед служебным входом. Первым на нижнюю ступеньку автобуса соскочил Гёнка Демин и уперся руками, сдерживая остальных.
— Демин, — прикрикнула Галина Николаевна. — Детский сад, честное слово!
Демина выпихнули из двери, следом начали выходить старшеклассники.
— Не вижу репортеров, — Астахов в модных черных очках с лейблом вполовину одного стекла огляделся и скорбно поджал губы.
— Этикетку сдери — может, увидишь.
— А цветов корзину не хочешь?
— А вон цветы. И кому бы это?
Поодаль стоял с цветами в опущенной руке Игорь.
— Илья — фас!
— Это Азаровой мальчик, — равнодушно сказала Ленка.
— Смотри, — Ийка показала глазами на Игоря. Юлька кивнула.
— Иди. Я догоню. — Она отдала Ие сумку, сунула руки в карманы куртки и медленно пошла к Игорю.
— Азарова, после спектакля наговоришься, — крикнула Галина Николаевна.
— Я сейчас, — не оборачиваясь сказала Юлька. Она подошла к Игорю, остановилась напротив, глядя под ноги. — Я же просила после…
— Долго ждать. Понимаешь, я все это время думал, — быстро, сосредоточенно заговорил он. — Мне было очень плохо без тебя…
— Подожди, — торопливо сказала Юлька. — Не надо. Я должна тебе сказать…
— Не перебивай. Сначала я… Я долго думал и понял одну простую вещь: я тебя люблю. Черт с ним, с твоим балетом. Я постараюсь его понять, раз это твое дело. Я буду ждать, сколько надо, сколько скажешь. Пусть будем редко видеться — все равно. Понимаешь: я тебя люблю…
Юлька молчала. Она не ожидала этого, и говорить теперь было еще труднее.
— Я тоже… хочу сказать тебе одну простую вещь… — начала она. Тоскливо глянула вслед уходящим одноклассникам, коротко вздохнула, собираясь с силами. — Я тебя не люблю… — она подняла глаза и улыбнулась. — Понимаешь, я просто устала. Надо было отвлечься. У нас так бывает. Советуют даже… А теперь все нормально. Ты извини… Ты не приходи больше, ладно? Ни сюда, ни в интернат. Я все равно не выйду.
— А обо мне ты подумала? — тихо спросил Игорь.
— У меня времени нет думать, работать надо, — засмеялась Юлька. — Извини, мне пора.
Она повернулась и пошла к дверям с застывшей, будто приклеенной к лицу улыбкой. Она знала, что Игорь смотрит вслед, и все быстрее шагала, чтобы не остановиться, не обернуться и не заплакать.
В белом подвенечном платье Юлька лежала на гробовой плите с безжизненно скрещенными на груди руками, вместо глаз темнели глубокие синие тени.
— Все в порядке? — негромко спросила Наталья Сергеевна.