Вдруг мне почудилось, что внизу, в прибрежной траве, что-то шевельнулось. Хельви тут же вылетела из головы. Я стал пристально разглядывать кусты и темно-зеленую траву. Тут и там желтыми латками кудрявились какие-то цветы. Быстрая речка сверкала на солнце и казалась мне очень веселой.
Я напряг глаза, но никакого движения больше не заметил. Жалко.
Речка радостно переливалась, и я не мог оторвать от нее взгляда. И мне вдруг представилось, будто вода смеялась, когда кружила между камней. Ясно воспринимал я еле слышное, спокойное журчание. Оно отдавалось в моих ушах словно тихий смех. Смех воды.
Веселый голос речки был для меня открытием. Я внимательно прислушивался, будто можно было разобрать, о чем она рассказывает, над чем, звеня и журча, смеется.
Да, я слушал с большим напряжением. Было даже смешно это мое внимательное прислушивание. Я и раньше ведь слышал всплески воды. Когда плавал, на лодке катался, стоял с мальчишками на мосту. И все равно этот звук был для меня теперь новостью. Почему? Может, потому, что звучал в одиночестве, был единственным. Ничто ему не мешало. Не было мальчишечьего гомона, скрипа уключин, всплеска весел. Ни одного другого голоса вокруг, кроме этого… тихого веселого.
Неужели? Неужто возможно такое, что твои уши слышат только одно смешливое журчание? Ведь в мире так много разных звуков: крик, шум, свист, грохот, стук, писк, скрип… Одних только слов для обозначения звуков столько создано, что говори и говори, а конца и не видно.
Я еще больше навострил уши. Вертел головой в одну, другую сторону. Честное слово, ничего другого, кроме этого речного голоса. Река и я. Мы были единственными живыми существами на краю этого дремучего бора.
Ну и мысли приходят!
Затем донесся другой, такой же веселый голос. Казалось, он хотел ответить реке. По-своему, звонкой трелью, но так же радостно.
Я поднял голову. Голубое небо надо мной было чистым и прозрачным. На нем повисло одно лишь пятнышко. Заливающееся трелью пятнышко. Птичка застывала, поднималась, опять застывала, опускалась. Словно парила в волнах голубого простора. Парила и заливалась от удовольствия! Словно разговаривала с речкой, и речка отвечала ей.
Какая это птица? Наверное, жаворонок. Я человек городской и в определении птиц не очень силен. Если бы разговор шел о машинах и мотоциклах, то тут бы я читал как по книжке.
Почему этот жаворонок не улетает? Все время на одном месте. Будто поднялся в небо для выступления. Чтобы все видели его, могли все время наблюдать за ним. Только чуточку парит вверх-вниз. Вроде волнуется, не может устоять на месте. Странно, что все выступающие волнуются. Одни больше, другие меньше. Сам-то я ни разу не выступал. Видно, все же страшновато, когда все на тебя смотрят. А ты показывай, на что способен. Даже Хельви нервничала. Ломала свои длинные пальцы. На шее выступили большие красные пятна.
А пела она здорово. Таким низким и нежным голосом. И когда надо было брать высокие ноты, она и тут не плошала. Прямо звенело. И в бадминтон играет так, что смотреть любо. А когда в тину вляпалась, плакать не стала. Вся в грязи, а прошла мимо меня, будто принцесса…
В картине этой почему-то уже не было особой привлекательности, и я стер ее с экрана своей памяти. Стал думать, когда же эти орлята доберутся сюда? Прошел уже час с начала игры. Поди знай, какого крюка им придется дать. Я ведь последний пункт. Отсюда они прямо через лес помчатся в лагерь.
На руку мне вдруг села божья коровка. Села, аккуратно уложила свои крылышки и застыла на месте. Я подтолкнул ее пальцем. Она как неживая перекатилась через руку и упала в мох между хвоей. Ну прямо мертвая!
Я снова выудил ее на ладонь и на время оставил в покое. Божья коровка лежала, лежала — и как пустится бежать! Подставил палец — она забралась на него. Перелезла на другой, с него опять обратно. Одно сплошное путешествие. Было интересно от нечего делать гонять божью коровку. Наконец я позволил ей достичь кончика пальца, расправить крылья и лететь своей дорогой. Полетела. Только куда? Есть ли у нее какой-нибудь дом, как у пчел или муравьев? Или просто так летает? Где опустится, там и живет.
Мысли мои лениво вертелись вокруг житья-бытья божьей коровки. Речка журчала, жаворонок заливался. Есть же на свете тихие уголочки!
Я оперся спиной о шершавый ствол сосны и запрокинул голову. Перед глазами распростерлись толстущие ветви. Они выделывали удивительные, совершенно невероятные загибы и извивы. Один мощный сук рос почти параллельно земле. Местами его скрывала разлапистая хвоя. Да… Если забраться туда и лечь на живот, то можно здорово спрятаться. А когда пройдут играющие, тогда… тогда… А вдруг в голову так и не придет, что бы тогда такое выкинуть? Можно, конечно, зарычать страшным голосом. Дадут стрекача, это уж точно. Чего доброго, кто-нибудь еще сиганет с берега вниз головой! И только в воде задержится. Вот было бы смеху! Вроде того, когда однажды вечером подбросил девчонкам в комнату ужа. И как это меня осенило. Едва нашел ужа, тут же созрел план… Ну и визгу было! Сильви, та в окно скаканула, только стекла полетели. Ха-ха-ха!
Но смех скоро прошел. Сегодня эта история уже не казалась смешной. Вместо смеха вспомнилось, что рука у Сильви до сих пор перебинтована и… и что на подоконнике были большие пятна крови.
Отвел взгляд от кряжистого сука.
Слепило солнце, манил мох. Я улегся на живот и стал глядеть с берега вниз.
Река кружила, тихонько ворковала меж камней. И искрилась. Искрилась так, словно была заполнена серебристой чешуей. И тот, кто искупается в этой реке, станет чешуеносцем. Или чешуеноской. Заблестит с головы до ног, будто обернули его фольгой. И никто не сразит его. Даже самый острый меч скользнет и станет тупым, как старая коса, что валяется в бабушкином сарае.
Да! Это было бы уже что-то! Ребята бы полопались от зависти. Остался бы Тыну с носом. А я немедля ушел бы отсюда. Подался бы в цирк. Объездил бы полсвета. Все-таки чешуеносец! Настоящее земное чудо. А Длинный Тыну все ходил бы в вожатых. Носился бы между лагерем и флаговой площадкой. Трубил бы в горн. Ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту… Тоже мне дело!
Гм… Можно что-нибудь подстроить Тыну. Запутать бы ему эту игру, чтобы и концов не было видно. Пусть потом распутывает! Но как? И конечно, чтобы самому не попасться. Гм, да… Надо помозговать. Может, с этими тайными пакетами что-нибудь сделать?
Оно, конечно… Только Тыну это одно. А ребята уже несколько часов рыщут по лесу. Каждый надеется на свою победу… Чтобы у них все насмарку пошло, этого тоже вроде не хочется.
Чертов Длинный Тыну!
Я перевернулся на спину и заложил руки за голову.
И снова глаза уперлись в перекрученные ветви. За ними, в голубой простор плыли белые облака. Казалось, что облака эти совсем-совсем близко. Будто переползают с одной ветки на другую. Я даже удивился, почему это ветки не разрывают их, и почему на ветках не остается ни одного обрывка облака.
Неожиданно в голову пришла интересная мысль: все вещи и дела вовсе не такие, какими они кажутся на первый взгляд! Думаешь, что видишь что-то совсем близко, а оно, наоборот, далеко! Кажется, будто задевает головы, а оно проплывает свободно мимо.
И только когда задумываешься, начинаешь понимать, как оно на самом деле. Но не только глаза обманывают. И первая пришедшая тебе в голову мысль может тебя здорово подвести. Подумаешь: какая замечательная идея родилась — и выполнишь ее. Потом выходит, что вовсе это и не идея. Ерунда какая-то.
Вроде кажется, что облака над самой сосной. Метрах в десяти над тобой. А поди возьми! Вон до того белого бугрища явно километров десять! Если такая ошибка случится в задаче по математике, то уж, конечно, не похвалят.
Просто потрясающе, какие мысли приходят человеку здесь, под сосной!
Я сел, потянулся. Кости захрустели. Мускулы заиграли. Страсть как захотелось вскочить на ноги! Спуститься вниз по крутому берегу. И забрести в речку. Броситься в искрящуюся чешую. Поплавать, поплескаться, пофырчать. До чего же вода притягивала! Прямо-таки пела: «Ну, иди, иди, иди…» Можно и жажду утолить.
В тот же миг я ощутил, как холодная, освежающая вода струится по лицу, как большие глотки булькают в горле! Ах, что за прелесть эта вода!
Я смотрел вниз с берега, шевелил пересохшими губами и думал о воде. Но спускаться все же не стал. Ребята должны уже быть где-то совсем близко. И они должны отыскать меня здесь под сосной. Сам я бежать к ним в объятия права не имею. Может, какой-нибудь малец толчется у реки. И не догадывается подняться наверх. А заметит меня и окажется впереди других. Тех, кто без толку ходят вокруг сосен. Нет, такого удовольствия позволить нельзя! Это бы испортило всю игру. А мне достанется от ребят! Глядишь, и бока еще намнут!
Ладно. Не пойду. Потом попью. И в воду прыгну. Вот еще, Андрус Лийвак не может пару часов пробыть без воды!
Словно дожидаясь этого моего решения, из леса послышались голоса, донесся шепот и треск сучьев.
Идут!
Я притаился между корнями.
Интересно, какой это отряд? Может, наш? Здорово, если мы первые…
Глянул в сторону леса.
И правда, наши. Кусти, Рейго и… Смотри-ка ты, Хельви с ними! Вот дураки! Пробежали прямо к обрыву. Пялятся вниз, как дуралеи. Да начинайте же искать! Вот безголовые! Потеряют свое преимущество. Скоро обязательно подойдут и другие, и тогда поди еще знай, как сложится последний этап.
Может, подать о себе небольшой знак? Кто об этом после узнает…
Но почему-то не подал. Только ругал их мысленно всякими словами. И все время думал: «Да идите же вы наконец сюда! Ну идите, идите! Что вы рассуждаете! Тупицы. Идите же наконец!»
Послышался голос Хельви:
— Проверим возле сосны!
Вот это девчонка! Хоть у одной голова работает!
И вот уже привалили все вдесятером. И нашли меня. Я протянул им из-за пазухи шифрованный пакет.
— Андрус! — сердито крикнул Рейго. — Валяешься тут и не даешь о себе знать. Другие на подходе!