Волны воспоминаний накатывали одна за другой, и он видел себя то в деревне, то там, в городе… А может, бросить все к черту, всю городскую суету и вернуться домой, к матери? Наверное, он был бы неплохим сельским врачом. Ездил бы из села в село, как земский доктор… Теперь никто никуда не ездит. Больные сами приезжают, или их привозят в больницу. Да и кто же из столицы едет в село?..
Он подумал о жене, о дочери Оле и крохотной внучке и сразу понял, что мечты о сельской практике — утопия.
«Нива» уже оставила проселок и теперь бесшумно мчала по зеленому ковру луга. Выскочив на взгорок, она вдруг замерла, а Василий, распахнув дверцу, выпрыгнул и побежал к берегу Серебрянки.
Вылез из машины и Григорий Иванович и неторопливо пошел за братом. Кажется, даже сквозь подошвы ботинок ощущалась прохладная нежность луга. Огляделся. Да, они подъехали к тому месту, где еще три года назад Скурлатов безуспешно пытался раскорчевать и расчистить болотину на месте песчаной косы…
Все здесь было таким же, как и тогда. На берегу лежали почерневшие и вросшие в землю кучи того хлама, который он натаскал из болотины. Так же буйно рос тальник и камыш, а промеж них виднелись сухие коряги и другой мусор, который опять нанесла сюда река. Только воды в Серебрянке, кажется, немного прибавилось.
«Осень, дожди, — невесело подумал Григорий Иванович. — Вот и прибавилось…»
Вдоль берега суетливо метался Василий и, смешно приседая на корточки, смотрел в воду, будто выискивал в ней что-то. Вдруг он радостно закричал:
— Гриша! Сюда иди! Иди скорей сюда!
Скурлатов-старший уже сбежал с взгорка и шагал по берегу. Он еще с того места, где остановилась машина, заметил в реке светлое пятно, но подумал, что это разорванные полиэтиленовые мешки из-под удобрений.
Василий стоял у небольшой песчаной отмели, через которую неспешно текла Серебрянка, и ошалело кричал:
— Ты смотри — песок! Тот песок, какой мы здесь… Какой ты… — Он задохнулся, — Смотри, видишь, он! — И Василий, не засучив рукав, окунул руку в воду и достал горсть песка.
На его ладони он был не таким светлым, каким казался сквозь воду, однако это действительно был тот самый песок с мелкими камешками гальки, который они, братья Скурлатовы, знали с детства, когда прибегали сюда с мальчишками.
— Тот самый, — сдерживая возбуждение, проговорил Василий, — но только грязнее и темнее…
— Тот, — согласился Григорий.
Он взял из ладони брата холодную и мокрую кашицу, растер ее пальцами и, присев у кромки вязкого берега, стал мыть руки. Пальцы ощущали маслянистый налет, он долго не смывался…
Пройдя несколько шагов вверх по течению, Григорий Иванович пораженно остановился. Прямо перед ним, метрах в трех от берега, вода чуть приметно бугрилась. Скурлатов-старший нагнулся и заметил в этой как бы закипающей воде мечущиеся светлые песчинки.
Подошел Василий.
— А я, когда вчера ехал к матери сказать, что тебя встречаю, вон с того берега увидел белое пятно. Солнце светило здорово, и его было видно с дороги…
— Смотри, ключи… — мягко прервал брата Григорий Иванович, указывая глазами на восходившие со дна Серебрянки токи воды. — Пробились. Значит, река еще живая.
— Живая, живая! — обрадованно подхватил Василий. — Конечно, живая. Ей только подсобить маленько, и она сама выдюжит… Тебя все еще тут помнят. Одни добрым, другие худым словом поминают… — И, глянув на Григория, весело подмигнул: — Я не говорю, что ты в министерстве больше не работаешь. Ты тоже не распространяйся…
— Надо будет ключи почистить, — сказал Григорий Иванович.
— Да знаешь… — как-то неопределенно отозвался Василий, и его возбуждение сразу иссякло, будто в нем повернули невидимый выключатель. «Опять ты за свое?» — чуть не сорвалось с его языка, но глянув на помрачневшее, жесткое лицо Григория и видя, что огорчил брата, согласился: — Конечно бы, надо… Только воду Илья-пророк уже остудил.
Неожиданная шутка Василия не погасила решимости Григория Ивановича. Однако слова брата вернули Скурлатова-старшего к реальности. Он увидел забитую коряжником и мусором болотину, от которой несло гнилой сыростью, грустно оглядел ссохшиеся кучи хлама на берегу, вытащенного им, и саму Серебрянку, распадающуюся, рвущуюся на озерца и заводи, — все было здесь таким же, как и три года назад. Однако Григорий Иванович верил, что с рекой его детства все же произошли перемены. И не только потому, что появилось это крохотное, светлое пятно песка и эти восходящие родники, а и потому, что и опыт врача и все его сорок три года убедили Скурлатова в нехитрой житейской истине: только сеющий может ждать всходов.
Братья шли к машине. Василий, заступив вперед, старался развеселить Григория.
— Мать небось все глаза проглядела. — И он тронул брата за локоть, будто поторапливая его. — Я тебе не говорил новость? Сейчас поедем по новой дороге. Уже до Перелаз дотянули…
Григорий Иванович тяжело ступал в гору за братом, глядел на наконец-то пробившееся сквозь утреннее марево ярило и думал сразу и про Серебрянку и про свою жизнь.
1983
ИЩУ ВСЮ ЖИЗНЬ
Судьбы людей складываются по-разному. И не только при жизни. Далеко не все люди уходят от нас сразу. Часто обрывается только физическая жизнь, а в памяти нашей они остаются еще надолго, а иногда и навсегда. Не зря говорят: человек жив, пока жива в людях память.
Мысли эти приходят, когда думаю об одной истории. Она началась давно и длилась почти сорок лет. В ней нет ничего необычного и нового. Таких в нашей послевоенной жизни было не тысячи и даже не десятки тысяч, а, видно, миллионы. И все же эта история, как и судьба человека, не похожа на другие, в ней есть такое, что заставляет не только глубоко задуматься над жизнью и смертью незнакомого тебе человека, но и взглянуть на себя с другой стороны, с которой мы смотрим редко, отодвигая трудные раздумья на потом.
Речь идет о розыске пропавшего на войне Апанни Сулейманова. Его искали мать и сестры (отца к тому времени уже не было). Поиск, как я уже говорил, долгий, мучительный, самоотверженный. Не стало матери, а сестры продолжали его. Особенно много сил и времени отдавала поиску старшая — Айшат Сулейманова. Ее верность брату, настойчивость поражают. Она отправила сотни писем и запросов во все концы страны. Писала во многие учреждения, самым разным людям, обращалась туда, где, по ее мнению, был хоть малый проблеск надежды.
Ко мне письмо Айшат Сулеймановой пришло уже после тридцати лет ее поисков. Вначале она переписывалась с героем моего рассказа «Кавалер Золотого креста» Александром Ивановичем Кузнецовым, участником Польского сопротивления.
В его отряде воевал и погиб партизан по кличке «Кавказ». Айшат спрашивала: а не ее ли это брат?
Александр Иванович ответил, и она переслала это письмо мне. Вот оно.
«Уважаемая Айшат Сулеймановна!
Получил Ваше письмо от 10.03.80 г. и должен Вас огорчить. Вашего брата в тылу врага в период войны не встречал. Это подтверждает и Ваше описание брата, и та его фотография, которую Вы мне прислали. Действительно, в партизанах был с нами человек по кличке «Кавказ» (из кавказских народностей), но никогда его не называли «Ваня» или «Иванов», как Вы пишете. Да и лицом совершенно не сходен тот человек с Вашим братом.
Сожалею, но помочь ничем не могу. Да и по датам пребывания с Вашим описанием ничего не сходится. Еще раз простите, помочь разыскать Вашего брата не смогу. В партизанах мы знали друг друга только по кличкам. Так было заведено. В условиях конспирации иначе нельзя. Прошло много лет, многое уже забывается… Но здесь, думаю, ошибки нет, то был другой человек, хотя, как и Ваш брат, кавказец.
Время неумолимо. Мы стали стариками, дедами… И мой Вам совет, хоть это и трудно, и тяжело, но надо смириться с судьбой… Не расстраивайтесь, берегите свое здоровье.
С уважением бывший партизан
Айшат Сулейманова не смирилась с судьбой и продолжала рассылать свои письма. Вместе с печальным ответом Кузнецова прислала она и мне целый пакет запросов, ответов, справок и других документов. Она сообщала, что читает много военной мемуарной, документальной и художественной литературы «…с одной целью, а вдруг обнаружится ниточка судьбы брата. Когда из Вашей книги узнала о партизане по кличке «Кавказ», была уверена, что это он. Даже сейчас эта вера не прошла, и я обращаюсь к Вам за помощью в поиске и установлении фронтовой судьбы нашего брата…»
А дальше идет рассказ о брате Апанни Сулейманове.
Он 1919 года рождения, по национальности лакец, уроженец села Дучи Лакского района Дагестана. Член ВЛКСМ с 1935 года.
«В 1938 году с отличием окончил Дагестанский механический техникум, получил гражданскую специальность строителя. Направили на работу в город Токмак Запорожской области, на строительство одного из заводов. По окончании строительства брат жил и работал в Харькове. А в 1939 г. ушел добровольно служить в Красную Армию.
Служил в г. Коростень Житомирской области. Зимой в 1940 г. участвовал в войне с белофиннами.
После брат продолжал служить, и его направили в артиллерийскую полковую школу при училище (точно не знаем, какая и где): здесь и застала его Великая Отечественная война…
Имел звание старшего сержанта. Мы тогда переписывались с ним, но, к большому сожалению, не сохранился его адрес. Поэтому нам так трудно вести поиск.
Во время войны был несколько раз ранен, лежал в госпиталях, а после — снова на фронт.
В 1951 г. на имя матери пришло извещение о том, что он пропал без вести в феврале 1942 года. А где — не было указано. Других сведений о нем нет. В архиве партизанского движения Украины в списках он тоже не значится.
Извещение о том, что брат пропал без вести в феврале 1942 г., было ошибочным, так как в сентябре 1943 года (без числа) он писал нам последнее письмо. Оно на лакском языке и хранится у нас.