Во все последующие дни пребывания в Индии мне довелось осмотреть еще десятки дворцов, храмов, пагод, музеев, скульптурных групп и других памятников. У них были имена восточных правителей, их любимых жен, служителей культа, святых… К каждому имени гиды неизменно добавляли «великий», «прославленный», «священный», и во мне против них стала потихоньку закипать злоба. По какому праву те, кто не положил здесь ни одного камня, не вбил ни одного гвоздя, узурпировали своими именами несметные богатства человеческого духа, мастерство и гений созидателей!..
И я подумал о другом. Все великие памятники на земле — гигантские аккумуляторы и могучие сосредоточия труда, мысли и духа тех, кто череда за чередой прошел по нашей земле. Только они, эти счастливые хранилища творческого гения человека, и могут нам откровенно рассказать, какими были наши предки и каких вершин они достигли. Страшно подумать: а вдруг все исчезнет? Человечество останется голым, оно будет бродить в потемках, даже если ему и оставить современный уровень науки и техники. Люди лишатся опоры, корней, а что же может стоять без фундамента и расти без корней?
И мне будто послышался горячий шепот индийского музыканта: «Любой спор, только не война. Войны еще никогда не сбивали масла истины».
О городе Бангалоре я почти ничего не знал, кроме того, что в нем живет русский художник Святослав Николаевич Рерих. Я спросил у шофера такси, сколько жителей в городе. Тот задумался и неуверенно ответил:
— Наверное, полмиллиона, а может быть, и больше.
Я усомнился. Полчаса назад с воздуха Бангалор показался мне огромным.
— Возможно, миллион, — подтвердил мои сомнения Бхатнагар. — Да, не меньше миллиона.
Я уже не раз замечал, что сведения о населении индийских городов разноречивы. Один мог говорить — в городе живет 300 тысяч, другой — 500, и никогда между собеседниками не возникало спора, а если я допытывался, сколько же, они пожимали плечами: «А какая разница? Много».
В отношении населения Бангалора мои собеседники ошиблись еще более разительно. И это выяснилось при нашем посещении Святослава Николаевича.
…В небольшом дворике-саде нас встретила высокая женщина в сари, и тут же вышел сам Рерих-сын. Ой был какой-то светлый, залитый солнцем. Белая борода, белые волосы, светлые брюки… Темная цветная рубаха навыпуск, с короткими рукавами, подчеркивала эту белизну. Худощав, подтянут, выше среднего роста, говорит неторопливо, спокойно, как говорят люди, знающие, что их внимательно слушают.
Входим в небольшой светлый холл. На стенах картины, разные изделия, на столиках книги на английском и русском языках. В скромном интерьере выделены предметы и вещи, относящиеся к памяти отца. Скульптура Николая Константиновича, его картины, книга «Н. К. Рерих», изданная нашим издательством «Искусство». На просьбу сфотографироваться Святослав Николаевич отзывается несколько смущенно:
— Если это нужно, то надо сейчас, а то уйдет солнце.
Опять выходим во двор-сад. Фотографируемся, как в старину, с застывшими лицами. Потом я прошу Святослава Николаевича разрешить наш спор: сколько же в Бангалоре населения? Глаза Рериха весело лучатся, он оглаживает седую, клинышком, бороду и спрашивает:
— А как вы думаете?
— Запутались, Святослав Николаевич. Нам называли разные цифры. Сегодня на электромашиностроительном заводе, где мы были, сказали — больше двух миллионов.
— Сейчас в Бангалоре, — улыбнулся Святослав Николаевич, — уже почти три миллиона. Город очень быстро растет. Ежегодно в нем прибавляется по сто двадцать тысяч жителей. А в сорок девятом году, когда мы сюда приехали, было только триста пятьдесят тысяч.
Мы вспомнили, что в Индии, как нам говорили, ежегодно прирастает 14—15 миллионов человек.
— Да, — согласился хозяин, — но Бангалор растет, наверное, еще быстрее, чем все население страны. Считается, что здесь лучший в мире климат. И это так. Зима и лето почти с постоянной температурой. Нет изнуряющей жары. Город как бы все время прикрыт облаками, поэтому жара умеренная. У нас не бывает более тридцати — тридцати пяти градусов.
Я заметил, что вчера было 32 градуса, и нам показалось: мы попали в пекло.
— Вы не знаете индийской жары, — мягко улыбнулся Рерих. — Мы жили на севере, в долине Гималаев; Николай Константинович бывал в Бангалоре, но никогда тут не жил. Я приехал сюда уже без него и увидел, что здешний климат похож на северный, гималайский, который любил Николай Константинович. Высота здесь тысяча метров над уровнем моря, город находится на том же семьдесят седьмом меридиане, что и долина в Гималаях…
Святослав Николаевич умолкает, словно стараясь припомнить еще что-то из того времени, когда они переселялись из Гималаев сюда, на юг. Руки его покойно лежат на коленях, лицо задумчиво.
— Вы, наверное, знаете, что первый раз мы приехали в Индию в двадцать третьем году. Много путешествовали. Николай Константинович был удивительный человек, и он столько делал для сближения русских и индийцев. Сейчас в мире начинают понимать и оценивать его подвижническую жизнь. В разных странах о нем выходят книги. Хорошая книга вышла и у нас в Союзе. — Он берет со столика светлый томик издательства «Искусство» и добавляет: — О Николае Константиновиче еще далеко не все сказано. Он был человеком удивительно цельным при поразительной разносторонности своего таланта: художник, ученый, писатель…
Во время разговора Святослав Николаевич ни разу не произнес слово «отец». Он называл его только по имени и отчеству, видимо намеренно отгораживая себя от отца, выдающегося художника и общественного деятеля. Было подчеркнуто: отец — это отец, а он — это он; сын не хочет, чтобы даже отблеск славы отца падал на него.
— Вы недавно были на родине. Что для вас эти поездки и встречи? — спросил я у Святослава Николаевича.
— Всегда волнение и радость. — Лицо Рериха оживляется. — Соприкосновение со страной, где я родился, с нашими советскими людьми всегда дает мне новые силы. А последняя поездка особенно дорога и приятна. Мне присуждена почетная степень академика нашей Академии художеств. Это большая честь. Как всегда, радостные встречи с друзьями. Их у нас в Союзе много.
В комнату вошел пожилой индиец и начал молча ставить на низенькие столики, за которыми мы сидели, чай по-русски — с лимоном, но в чашках.
Рерих продолжил прерванный разговор:
— У нас много друзей не только среди художников, людей искусства, но и среди ученых. Есть добрые друзья в Сибири, в Академгородке. Мы не смогли поехать к ним, были заняты выставкой, так они приезжали в Москву. Чем больше люди смотрят на произведения искусства, чем больше они соприкасаются с миром прекрасного, тем больше сами делают доброго и полезного в жизни. Искусство должно всегда быть перед народом, перед глазами простых людей и перед его судом. Надо, чтобы картины, скульптуры и другие произведения чаще двигались из города в город, из страны в страну. Меня всегда трогала реакция нашего советского народа на искусство. (Святослав Николаевич много раз повторял «наш советский народ», будто хотел выделить это словосочетание.)
Не выпуская светлого томика из рук, Святослав Николаевич продолжал:
— Искусство всегда лучше и надежнее служит народу, если оно перед его глазами, если оно на площадях, улицах, в гуще людей…
В это время в холл вошла яркая статная женщина, которую, как мне показалось, я уже видел, и не однажды. Она по-хозяйски приветливо кивнула всем нам и заговорила с Рерихом по-английски. Когда женщина ушла, Святослав Николаевич сказал:
— Это моя жена, киноактриса Девика Рани. Еще недавно она была очень популярна в Индии и за рубежом. Возглавляла крупнейшую в стране ассоциацию звукового кино…
Конечно, я не ошибся: я видел Девику Рани в индийских фильмах.
Мы спросили у Святослава Николаевича, когда он собирается приехать на родину.
— Скоро. В этот раз надеемся обязательно побывать у друзей в Сибири. Там один из пиков Белухи назван теперь именем нашей матушки Елены Ивановны. Он рядом с пиком Николая Константиновича. Это хорошо, что они рядом. Там же есть два ледника. Они носят имена старшего Рериха и вашего покорного слуги. Так что в Сибири у нашей семьи есть свои родные места. — И он опять улыбнулся одними глазами. — На Алтае, в Верхнем Уймоне, восстанавливается дом, где мы жили. Сейчас делается многое по увековечению памяти Николая Константиновича. Восстанавливается также дом Рериха и под Ленинградом. Издана вот эта книга… Творчество Николая Константиновича все больше и больше завоевывает людей. Его знают во многих странах мира, потому что он всю свою жизнь служил идее сближения народов. Идее сближения нашего народа с индийским Николай Константинович посвятил всю свою жизнь. Он начал эту большую работу еще в конце прошлого века, и теперь нужно, чтобы она пошла в глубь, чтобы люди почувствовали, что они действительно братья, дети одной матери земли. Людям нечего враждовать, у них одна земля, они пассажиры одной планеты. Только слепой может не видеть, как развивается самосознание людей во всем мире.
Святослав Николаевич говорит немного глуховатым, но чистым голосом. Грамматически речь его верна, но все же можно заметить, что это не наш нынешний бойкий, торопливый язык, а тот старый, степенный, литой русский язык, каким говорили герои Бунина, Куприна, Замятина, Ремизова. И не только потому, что Святослав Николаевич некоторые слова произносит на старинный лад («библио́тека», Туркестан, Вильно и т. д.), а потому, что сама кладка слов, мне кажется, идет в другой манере.
Спрашиваем у Святослава Николаевича, как он работает.
— Встаю всегда в пять тридцать и считаю, что раннее утро — самое лучшее время для творчества. Но работаю практически весь день, меняя свои занятия. Если не пишу картины, то сижу над статьями, отвечаю на письма, еду на встречи и выступления. Дел всегда много. Ведем большую переписку. Пишут со всего света. Отвечаем на письма здесь, на городской квартире, где бываем три раза в неделю. Сегодня как раз такой день… А вчера был детский рисовальный конкурс в честь Николая Константиновича, — оживляется хозяин, и глаза его вновь лучатся теплым светом. — Первый раз мы его проводили в семьдесят четвертом году, в день столетия Рериха, а теперь он у нас ежегодный и в нем участвуют дети от трех до пятнадцати лет. Конкурс однодневный. На него собирается обычно более тысячи детей. А вчера, представляете, было полторы тысячи мальчиков и девочек. Все это на природе, в парке… Рисует каждый чт