Выглядело малообещающе.
— Эм, скажем, может, я в конце концов и подпишу, дагда бадом бы бде дадиде добогаид, правда?
— Ах, очень, очень поздно, боюсь, поскольку вы уже успели заметить вот в этой вот Баночке Номер Один, э… — делая вид, будто читает этикетку, — «Поперечный Срез Черепа Джазового Музыканта»? э? обнажающий структурку вот этого очень интересного абсцесса, подойдите, гляньте, честное слово, — хмыкнув, — вам не придётся это есть.
Мозгу Мучо в его дрёме, взъерошенной наркотиками, отнюдь не показалось невероятным, что какой-то форме жизни, где-нибудь, Бутилированные Образцы могут помститься не только съедобными, но и аппетитными, поэтому он удержался от присоединения к веселью шнифоклюя.
— Прекрасно, прекрасно — теперь перейдём к Некротической Пазухе. — Так оно и продолжалось, Мучо спотыкался, глаза осциллировали, а нос пульсировал, сквозь Музей Восковых Фигур, Съёмки в Неотложке, Примеры из Холодильника, пока наконец боль, измождённость и начатки нового насморка не пригнали его к чернилам, точнее крови, для подписания сомнительного пакта с этим носомедиком. Наконец-то он смог возлыбиться на бумагу поверх своего подкожно оледеневшего носа. Какое интересное чтение. Ха, ха, ха! И что за идиот, по их мнению, такое вообще подпишет?
Но, как он впоследствии описывал, зачастую людям, его даже не знавшим, и довольно подробно, это оказался поворотный пункт всей его жизни. Вывалившись на бульвар Вентура, он чуть не попал под автобус «фольксваген» стопарни-обшмонай, ярко перекрашенный и набитый длинноволосыми юными сорвиголовами, выехавшими прогуляться, которые узнали его и принялись клянчить кислую. Однако Мучо, напустив на себя вид заново-рождённого в словленном приходе, лишь объявил роботизированным гласом оракула:
— Да вы чё, братие, новый улёт, единственно истинный, — это Завяз, и пребывать в нём.
— Ай, — ответили торчилы, а из выхлопной трубы у них высунулся пузырь реплики, когда они откатывались прочь.
Хотя Мучо к тому времени уже переселился в Столицу Кислотного Рока, его приверженность Завязу только углубилась, и в некоторых районах города он стал известен как источник ректального дискомфорта по этому поводу, даже своего старого другана по рок-н-роллу Зойда не пощадил собственными соображениями насчёт зла наркомании. Берляешь в миссии — не ёрзай на проповеди. Но у Зойда наготове имелись возражения.
— Мучо, что случилось, ты ж Торчком Торчков был, и не так давно притом. Не может быть, чтоб ты так думал, это в тебе говорит, блядь, правительство, это всё же всё равно их приход, птушта им надо народ в крытую сажать, если они этого не могут, что они тогда? нихера они тогда, как ещё одна передача по Ящику. Они ж за дурью стали охотиться, только когда отменили Сухой Закон, вдруг столько федеральной болони без работы окажется, надо скоренько что-то ещё придумать, поэтому Хэрри Дж. Энслингер изобретает Грозную Ганжу, единолично. Не веришь мне, спроси старину Эктора, помнишь такого? Он тебе срани-то порасскажет.
Мучо содрогнулся.
— Е-ёй, тот чел. Думал, он уже с тебя слез. — Ещё на юге в «Вялотекущих» студиях, Эктор произвёл сильное впечатление. Как раз когда уже казалось, что «Корвэрам» улыбается удача, и они на самом деле начали резать один-два мастера, а продюсировал при этом сам Мучо, с ними вдруг затусил по тяжёлой, преданный, как поклонница, наркотический агент, поначалу лишь молчал и посверкивал, но слишком быстро уж начал встревать, словно не мог не, и не только текста обсуждал, которые, само собой, были ни к чёрту, но и ноты оспаривал, а это вообще безумие -
— Эй, да это у вас фишки из соуля! сёрферам такое играть не полягается, они англё дольжны, типа до-ре-ми, чувак, Джули Эндрюз? на своих Альпах? с этими бельими детками? — и прочая, отчего Скотт Хруст посматривал очень зло.
— Вот он опять завёлся, этот твой дружбан-рок-обозреватель, придирается хуже прежнего. А бит ему как нравится? Дорожка струнных ништяк?
— Струнные, — Эктор прищуриваясь, зловеще обороняясь, — никаких струнных я не слышаль.
— Да лана вам, кошаки, давайте всё будет клёво, — Мучо в своём убранстве Графа Торкулы пытаясь конферансьировать, — я счастлив, что ты наслаждаешься тут изнанкой мира рок-н-ролла за кулисами, друк-мой в шикарных-навыворот ботинках, но последние вести с пляжа таковы, что даже «Сёрфари» больше по-белому не играют.
— Сначаля ботинки, — Эктор разворачиваясь поставить его в известность, — что ли это про мои «стейси-эдамзы», me entiendes сото te digo[127]?
— Уй-й… — Мучо осознал всю таинственность, нормально так, и по-бырому попросил прощения.
— Ай, нормалёк, — Эктор натянув на лицо вид дебильноватый и опасный, словно бы какого-то старорежимного пачуки, улетевшего по дурной файке, предпочитаемая метода устрашения, что распространялась и на костюм его, который он заказал полу-перешить, чтобы намекал на лепни 1940-х, — но я тебе так скажу, патушшта я иногда слюшаю плястинки твоей фирмы, если, знаешь, катаюсь, так вот лично тебе я хочу рассказать, чувак, про радио у меня в машине? — Он подступил ближе к Мучо, который уже прочёл и усвоил досье Эктора, а потому ныне отодвигался дале. — Оно как-пы уникальное, патушшта лёвит только эту одну станцию? «Кей-кью-эй-эс»! Киксуй Свой Кейс 460 на шкале AM! У меня на окне в машине их переводилька, потом посмотришь, если хочешь. И футболька у меня их есть, только я сегодня не в ней. А жалько, меж прочим, там на ней хорошая картинка. Знаешь чё, такой крупный плян там, нога, и кейс? поняль? типа стоп-кадр, ровно в тот миг, где нога… то-ока-тока вписывается в этот портфель, ну?
— Мы задерживаемся, — сказал Мучо. — Зойд, парни, вы в надёжных руках, и с тобой приятно было познакомиться, какой бы там номер на бляхе у тебя ни был.
— Скажи этому старому шеегрызу, как мне тут нравится, — мрачно порекомендовал чувствительный федерале.
— Да, прикинь покрой его костюма, — порекомендовал тогда Зойд, — и применяй осторожность.
— Эти федеральные ребята, — Мучо, обратно в реальном времени, говорил Зойду, — если только они не назальные терапевты, то у тебя в жизни они навсегда. Я и не думал, что ты ещё сбываешь.
— Сам не думал. И на прошлой неделе, что ты думаешь? Он наконец пытается меня подставить. — Он рассказал Мучо о своём кратком познавательном сроке на федеральных поруках.
Мучо сочувственно поморгал, немного печально.
— Наверное, всё кончилось. Мы теперь в новом мире, это Годы Никсона, потом станут Годы Рейгана…
— Старины Рейх-Ганса? Да он нипочём президентом не станет.
— Ты, пожалуйста, поосторожней, Зойд. Птушта они скоро откроют охоту на всё, не только наркотики, а и пиво, сигареты, сахар, соль, жир, что угодно, лишь бы хоть отдалённо ублажало тебе какие-то чувства, потому что им всё это нужно контролировать. И они будут.
— Полиция Жира?
— Полиция Духов. Полиция Ящика. Полиция Музыки. Полиция Доброго Полезного Говна. Лучше от всего сейчас отказаться, опередить их на старте.
— Ну мне всё равно жалко того времени, когда ты был Графом. Помнишь, какая была кислота?
Помнишь то оконное стекло, тогда в Лагуне? Господи, я же знал тогда, я знал…
Они обменялись взглядом.
— У-гу, я тоже. Что никогда не умрёшь. Ха! Не удивительно, что Государство ударилось в панику. Как им тогда контролировать население, знающее, что никогда не умрёт? Когда это всегда у них было последней крупной фишкой в игре, когда они думали, что у них власть над жизнью и смертью. А кислота нам дала рентгеновское зрение, поэтому, само собой, им его надо было у нас отнять.
— Ну, только им не отнять того, что произошло, что мы обнаружили.
— Легко. Они просто дадут нам забыть. Подсунут слишком много всего на обработку, чтоб каждую минуту заполняло, чтоб мы всё время отвлекались, вот для чего им нужен Ящик, и хоть меня убивает так говорить, вот чем становится рок-н-ролл — просто ещё один способ захавать наше внимание, чтоб эта прекрасная уверенность, которая у нас была, начала таять, и через некоторое время мы б у них стали опять убеждены, что на самом деле умрём. И они сцапают нас снова. — Так вот раньше разговаривали люди.
— Не собираюсь я забывать, — поклялся Зойд, — ну их нахуй. Пока у нас всё было, нам же было здорово.
— И они за это нас так и не простили. — Мучо подошёл к вертаку и поставил «Лучшее Сэма Кука», выпуски 1 и 2, и они затем сели вместе и послушали, на сей раз оба, проповедь, которую и так знали, и она, как оба чувствовали, утешала им сердца, хотя снаружи раскинулись бесфонарные пустоши, незримые расплаты, бездушная сила гарнизонного государства в земле штрейкбрехеров, в которое прямо у них на глазах обращалась зелёная свободная Америка их детства.
В центре, на автостанции «грейхаундов», Зойд посадил Прерию на пинбольный автомат с психоделическим оттенком, прозывавшийся «Хиповый Приход», и умудрялся выигрывать себе бесплатные раунды, покуда из Л.А. не подъехал автобус на Винляндию. Младенец этот был большим фанатом игры, ей нравилось лежать ничком на стекле, дрыгать ногами и визжать от полного чувственного воздействия, особенно когда пружины пускались в затяжные циклы или её отец приходил в неистовство с лапками, плюс вечно срабатывали колокольчики, огоньки и краски.
— Наслаждайся, покуда можешь, — пробормотал он невинному ребёнку, — пока ещё лёгкая, и тебя выдержит стекло.
Переправа по мосту Золотые Ворота представляет собой переход, в метафизике здешних мест, для того, чтобы его прочувствовали даже путешественники неосведомлённые, вроде Зойда. Когда автобус, полный хипья курсом на север, впервые его приметил, на самом закате, когда приливал туман, опоры и тросы взмывали в бледно-золотые потусторонние валы, послышалось множество «Ух ты» и «Красота», а вот Зойд счёл, что это красиво примерно так же, как огнестрельное оружие, всё ж оттого, какой дурной сон у него внутри высвобождается, в данном случае — грубая простота высоты