— Пусть вождь киовов замолчит, — обратился он к Тангуа, — теперь не время разговаривать. Внимание! Я буду считать до трех, и, когда я скажу «три», может последовать выстрел. Кто разрядит свое ружье не дождавшись команды, получит от меня пулю в лоб.
Само собой разумеется, что все присутствующие с большим напряжением следили за поединком. Зрители образовали как бы две стены по обе стороны дуэльной дистанции: получился широкий проход, длиною в двести шагов. В одном конце его стоял я, а в другом — вождь киовов. В рядах зрителей царила глубокая тишина.
— Предводитель киовов может начать, — сказал Виннету, — раз… два… три!
Я стоял совсем неподвижно, выставив всю поверхность тела в качестве мишени своему противнику. Он начал старательно целиться уже при первых словах Виннету и по команде спустил курок. Пуля просвистела над моим ухом. Толпа продолжала безмолвствовать.
— Теперь очередь за Разящей Рукой, — произнес Виннету.
— Стой! — прервал я его. — Я стоял прямо и не шевелился, когда в меня целился Тангуа. А он вертится, как вьюн, и все норовит повернуться ко мне боком.
— Это — мое право! — сказал ом. — Кто мог бы мне это запретить? Ведь мы не условились, как будем стоять!
— Правильно! — заметил я. — Тангуа может в таком случае стоять, как ему угодно! Он поворачивается ко мне боком, думая, что так мне труднее будет попасть в него, но он ошибается: я во всяком случае не промахнусь! Я мог бы выстрелить без всякого предупреждения, но предпочитаю играть в открытую. Моя пуля должна поразить его только в правое колено, но это возможно лишь в том случае, если он повернется ко мне лицом, если же он будет стоять ко мне боком, то я раздроблю ему оба колена. В этом вся разница! А теперь он волен стоять, как ему вздумается. Я предостерег его!
— Стреляй не словами, а пулей! — насмешливо произнес мой противник (он продолжал стоять боком, не обратив внимания на мое предостережение).
— Разящая Рука стреляет! — воскликнул Виннету. — Раз… два… три!
Я выстрелил. Тангуа испустил громкий вопль, выронил ружье, раскинул руки, пошатнулся и рухнул на землю.
Со всех сторон послышались возгласы удивления, и зрители бросились к раненому. Я направился туда же, и все почтительно расступались передо мною.
— В оба колена, в оба колена! — раздавалось вокруг меня.
Когда я подошел, Тангуа яростно стонал, лежа на земле. Виннету склонился над ним и осматривал его раны. Увидев меня, он сказал:
— Пуля прошла как раз так, как сказал мой белый брат: оба колена раздроблены. Тангуа никогда больше не сможет вскочить на коня, чтобы красть лошадей других племен!
Как только раненый увидел меня, из его уст посыпался град ругани и проклятий.
Виннету взял меня за руку и увел прочь. Выйдя из толпы, мы увидели Инчу-Чуну, который возвращался в сопровождении воинов, посланных за ним его сыном. Виннету пошел им навстречу, а я присоединился к Сэму и его спутникам.
Через некоторое время к нам подошли Виннету и Инчу-Чуна. Этот последний взглянул на меня в упор (что напомнило мне пристальный взгляд его сына) и сказал:
— Я слышал обо всем от Виннету. Вы свободны и, надеюсь, простите нас. Ты — храбрый и находчивый воин, ты победишь еще многих врагов. Умно поступает тот, кто становится твоим другом. Я предлагаю тебе выкурить с нами трубку мира.
— Охотно сделаю это, ибо хочу быть вам другом и братом.
— В таком случае пойдемте вместе с моей дочерью Ншо-Чи в пуэбло. Я укажу своему победителю достойное его жилище. А Виннету останется пока здесь, чтобы последить за порядком.
И уже в качестве свободных людей мы отправились в то самое пирамидальное пуэбло, которое недавно покинули пленники, идущие на казнь.
Глава пятаяПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
Только теперь, когда мы приблизились к пуэбло, я смог разглядеть, какое это величественное сооружение. Поднимаясь по лестницам, мы достигли третьей террасы. Здесь находились самые лучшие помещения, где жил сам Инчу-Чуна с сыном и дочерью и где были предоставлены жилища и нам.
Когда моя «гостиная» была окончательно приведена в порядок, Прекрасный День принесла мне трубку мира удивительно тонкой работы и запас табаку. Она собственноручно набила трубку и зажгла ее. После того как я несколько раз затянулся, Ншо-Чи сказала:
— Эту трубку прислал тебе мой отец Инчу-Чуна. Он сам добыл материал для нее из священных скал и вырезал ее. Из нее никто еще не курил, и ты должен считать ее своей собственностью и вспоминать нас, когда будешь курить ее.
— Вы очень добры, — сказал я, — и я не знаю, как вас отблагодарить.
— Ты и так сделал много для нас, ибо неоднократно спасал жизнь Инчу-Чуны и моего брата Виннету. Сегодня ты мог бы безнаказанно умертвить моего отца, но ты не сделал этого! Поэтому наши сердца расположены к тебе, и ты будешь нашим братом, если позволишь воинам апачей так называть тебя.
— Это будет исполнением моего заветнейшего желания! Инчу-Чуна — знаменитый вождь и воин, а Виннету я полюбил уже с первой встречи. Для меня великая честь быть их другом и братом! Я хотел бы только, чтобы и моим спутникам было хорошо среди вас… А где теперь Рэтлер убийца Клеки-Петры?
— Его привязывают к столбу пыток.
— И я об этом узнаю только сейчас? Почему же меня до сих пор оставляли в неведении?
— Так хотел Виннету.
— Но почему же?
— Он думал, что ни глаза ни уши твои не вынесут того, что готовится.
— Вероятно, он ошибался, и тем не менее я и увижу, и услышу если только мое желание будет принято во внимание.
— Какое желание?
— Скажите сперва, где произойдет пытка?
— Внизу у реки, где ты недавно находился. Инчу-Чуна увел вас оттуда, ибо ваше присутствие нежелательно.
— Но я хочу присутствовать при пытке! Какие же муки для него придуманы?
— Все те же, каким обычно подвергаются пленники.
Когда я вышел на террасу, мы увидели там Сэма Хоукенса, курившего свою короткую охотничью трубку.
— Ну что, сэр, — сказал он, ухмыляясь, — обстоятельства изменились? Да, разыгрывать важного барина или быть жалким пленником — далеко не одно и то же! Как вам живется в новых условиях?
— Благодарю вас, хорошо, — ответил я.
— И мне живется неплохо. Вождь самолично нас угощал, а это, если не ошибаюсь, считается особым почетом.
— Где сейчас находится Инчу-Чуна?
— Ушел снова к реке.
— А вы знаете, что там сейчас происходит? Там пытают Рэтлера!
— Пытают Рэтлера? И нас уводят сюда? Нет, я должен быть там! Идемте, сэр, мы сейчас же спустимся вниз!
— Не торопитесь! Разве вы в состоянии увидеть такого рода зрелище и не бежать тотчас же в ужасе?
— Бежать в ужасе? Какой вы, однако, грингорн, любезный сэр! Поживите немного подольше на Западе, и вы не будете больше думать об ужасах. Парень заслужил смерти, и его казнят на индейский манер. Вот и все!
— Во всяком случае я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться ускорения его смерти.
— Не советую! Во-первых, он не заслужил этого, а во-вторых, ваши усилия будут тщетны. Клеки-Петра был учителем, как бы духовным отцом племени; его смерть — незаменимая утрата для апачей, к тому же убийство было совершено без всякого повода. Добиться у краснокожих снисхождения поэтому совершенно невозможно.
— Я тем не менее попытаюсь!
— Безуспешно!
— В таком случае я пущу Рэтлеру пулю в сердце.
— Чтобы прервать его мучения? Ради Бога, оставьте эту затею! Вы вызовете к себе вражду всего племени. Выбор наказания является их неотъемлемым правом, и если вы лишите их этого права, то недавно заключенной дружбе тотчас же настанет конец! Итак, идете вы со мной?
— Да.
— Отлично. Не натворите, однако, глупостей! Я позову Дика и Билли.
Он скрылся у входа своего жилища и вскоре вернулся вместе с названными. Мы спустились по ступеням террасы. Ншо-Чи, опередившая нас, успела уже скрыться от наших взоров. Когда мы из боковой ложбины вышли в главную долину Рио-Пекос, киовов уже не было видно: они ускакали со своим раненым вождем. Инчу-Чуна имел осторожность послать им вслед лазутчиков, так как они легко могли вернуться, чтобы отомстить за случившееся. Увидев нас, Виннету подошел и сказал серьезным тоном:
— Почему мои белые братья не остались наверху в пуэбло? Или им не нравятся жилища, которые им указали?
— Они нам нравятся, — ответил я, — и мы благодарны за заботу нашему краснокожему брату. Мы вернулись, так как слышали, что Рэтлер должен умереть. Так ли это?
— Да.
— Но я его не вижу.
— Он лежит в телеге рядом с трупом убитого.
— Какой род смерти ожидает его?
— Пытка.
— Это решено окончательно?
— Да.
— Глаза мои не вынесут такого зрелища!
— Поэтому Инчу-Чуна, отец мой, и увел вас в пуэбло. Почему вы вернулись? Зачем ты хочешь увидеть то, чего не можешь видеть?
— Я надеюсь, что, присутствуя при его смерти, мне не придется испытывать ужаса.
Говоря так, я думал, что мне удастся добиться смягчения участи Рэтлера у своих новых друзей. Заметив мое волнение, Виннету оставил меня одного и вскоре вернулся в сопровождении своего отца. Я решился тогда им сказать о том, что сам Клеки-Петра, религия которого требовала прощения врагов, не потерпел бы тех жестокостей, которые теперь ожидали Рэтлера. Мои слова произвели впечатление. Ооменявшись с сыном многозначительным взглядом, Инчу-Чуна обратился ко мне:
— Итак, слушай, что я тебе скажу: мы хотим узнать, жива ли еще в этом человеке хотя бы самая малая искра добра. Если тебе удастся склонить Рэтлера к тому, чтобы он, твой враг, перед пыткой попросил у тебя прощения, он умрет без мучений.
— Могу ли я сообщить ему об этом?
— Да.
Начались приготовления к пытке. С телеги был снят покров, и мы увидели на ней напоминающий собою гроб продолговатый предмет, к которому был привязан человек. Недалеко от того места, где боковая ложбина примыкала к главной долине, поднималась скала. Пред ней находился сложенный из больших камней и открытый спереди четырехугольник, кроме того, повсюду лежали камни, сва ленные в беспорядочные груды. Снятый с телеги гроб был поставлен у четырехугольника. В связанном человеке я узнал Рэтлера.