– А заодно – и нечистую совесть.
Мистер Генри удивленно взглянул на меня.
– Полагаете, убийца может иметь чистую совесть? – продолжил я, не дав ему опомниться.
– Бог мой! Хотите сказать, что я убийца?
– Пока нет, но…
– Могу им стать, так?
– Да, содействие убийству – не менее тяжкое преступление.
– Придержите язык! Никакому убийству я потакать не собираюсь! Что вы несете?
– Речь идет даже не об одном убийстве, а о настоящей бойне.
– Что? Не понимаю, о чем вы?
– Если всякий сможет купить ваше опасное оружие, вы очень быстро распродадите несколько тысяч таких штуцеров. Ими будут истреблять бизонов, а заодно и всякую дичь, которой и так не хватает индсменам. Сотни и тысячи охотников вооружатся вашими ружьями и ринутся на Запад. Начнется бойня – людская и звериная кровь польется ручьями, и скоро ни одной живой души не будет ни по ту, ни по эту сторону Скалистых гор!
– Черт возьми! – гаркнул он в ответ. – Вы что, в самом деле только что из Германии?
– Да.
– И раньше никогда не были здесь, на Диком Западе?
– Нет.
– Значит, вы – самый настоящий гринхорн, пускающий пыль в глаза, будто он предок всех индейцев и живет здесь тысячу лет! Хотите подшутить надо мной? Даже если бы все было так, как вы утверждаете, мне никогда и в голову не пришло бы открывать оружейный завод для производства ружей. Я живу один, таковым и останусь. У меня нет ни малейшего желания искать постоянные проблемы с сотней-другой рабочих!
– Вы можете получить патент на ваше изобретение и продать его.
– Зачем, сэр? До сих пор мне всего хватало. Надеюсь, что и впредь проживу без патента. А теперь уходите – вам пора домой. У меня нет никакой охоты слушать писк птенца, который еще не оперился, а уже пытается петь и свистеть.
Обижаться на его неучтивость я не собирался – такая уж у него была натура. Но я был уверен, что он желает мне добра и хочет помочь в меру своих сил и возможностей. Протянув на прощанье руку, которую он стиснул и от души потряс, я ушел.
Конечно, тогда я и не предполагал, сколь важное значение будет иметь для меня тот вечер, тот тяжелый «медведебой», названный мистером Генри «старым флинтом», и конечно же штуцер Генри, которому суждено сыграть в моей жизни важнейшую роль. Я с нетерпением и радостью ожидал утра, поскольку, имея в стрельбе некоторый опыт, был совершенно уверен, что удачно выдержу испытание у своего нового странного знакомого.
Ровно в шесть часов я вошел в его дом. Мистер Генри уже ждал меня, и, когда протянул мне руку, на его добром, но грубоватом лице скользнуло некое подобие улыбки.
– Прошу вас, сэр! Кажется, вы уверены в победе и думаете, что не промажете в стену, о которой мы вчера говорили?
– Надеюсь.
– Ладно, тогда идемте прямо сейчас! Я возьму вот это ружьишко, а вы понесете «медведебой». Я не хочу тащить такую махину.
Он забросил на плечо легкую двустволку, а я взял флинт. Когда мы пришли на стрельбище, он сразу зарядил оба ружья и сначала дважды выстрелил сам. Я понял, что наступила моя очередь, и молча осмотрел тяжелую двустволку. С таким типом ружья я еще не встречался и потому первым выстрелом задел лишь черный круг мишени. Второй выстрел оказался более удачным, а в третий раз я попал в самый центр мишени, после чего остальные пули прошли через ту же самую дыру, сделав ее чуть шире. Удивление мистера Генри росло с каждым выстрелом. Мне пришлось испытать и его ружьишко – результаты были те же.
– Либо в вас сидит сам дьявол, либо вы прирожденный вестмен[8], сэр. До сих пор не видел ни одного гринхорна, умеющего так стрелять!
– Какой уж тут дьявол, мистер Генри! – рассмеялся я. – Я душу свою никому не продам!
– Тогда вы просто обязаны стать вестменом! Есть желание?
– Почему бы и нет?
– Ладно, посмотрим! Поглядим, что можно сделать из гринхорна! Верхом ездить умеете?
– Если понадобится.
– Если понадобится? Что, хуже, чем стреляете?
– Не думаю. Самое трудное – сесть в седло. Но если мне это удается, ни один конь не сможет меня сбросить!
Он пристально взглянул на меня, словно проверял, болтаю я или нет. Я же изо всех сил старался казаться равнодушным, будто ни о чем не догадывался. Тут он спросил:
– Вы так думаете? Полагаете, надо держаться за гриву? Ошибаетесь! Вы верно сказали, что самое трудное – забраться на лошадь. Действительно, это зависит только от вас. А вот спуститься на землю легче – об этом уж конь позаботится, будьте уверены, хе-хе!
– Тяжело ему будет со мной.
– Что ж, поглядим! Попробуете?
– С удовольствием.
– Тогда идемте! Сейчас только семь, у вас еще целый час времени. Мы зайдем к торговцу лошадьми Джиму Корнеру. У него есть чалый жеребец, он-то уж постарается!
Возвратившись в город, мы разыскали торговца – владельца большого манежа, окруженного конюшнями. Корнер сам вышел к нам и спросил о цели нашего прихода.
– Этот парень утверждает, что его не сбросит ни одна лошадь, – ответил мистер Генри. – Что скажете, мистер Корнер? Может, дадите ему влезть на вашего чалого?
Торговец окинул меня испытующим взором и кивнул в знак согласия.
– Костяк у него, похоже, что надо… впрочем, молодежь не так легко сворачивает себе шею, как старики. Если этот джентльмен жаждет испытать чалого – я не имею ничего против.
Он распорядился, и вскоре два конюха вывели оседланного жеребца. Тот вел себя очень неспокойно, то и дело старался вырваться. Старый мистер Генри, видно, испугался, поскольку попросил меня отказаться от испытания, но я, во-первых, не чувствовал никакого страха, и, во-вторых, для меня это был вопрос чести. Мне дали хлыст и пристегнули шпоры. После нескольких тщетных попыток, несмотря на яростное сопротивление жеребца, я все же вскочил на него. Едва я оказался верхом, конюхов как ветром сдуло, а скакун, встав на дыбы, буквально взлетел в небеса. А потом – в сторону…
Не помню, как я удержался в седле, но теперь спешил вдеть ноги в стремена. Мне это удалось, однако жеребец начал лягаться, нагибая голову. Ему это не помогло, тогда он прижался к стене, чтобы сбросить меня, но хлыстом я отогнал буяна прочь. И тут между ним и мной началась тяжкая и опасная борьба. Я призвал на помощь всю свою сноровку и весьма скромный опыт, напряг последние силы и в конце концов одолел животное. Когда я слез с коня, ноги мои дрожали от напряжения, а у взмыленного жеребца пот катил градом. Теперь он слушался малейшего движения узды.
Торговец не на шутку струхнул – он велел накрыть коня покрывалом и медленно водить по кругу. Затем обратился ко мне:
– М-да, не ожидал, молодой человек, не ожидал! Я думал, вы уже после первого скачка грохнетесь оземь. Конечно, никаких денег от вас я не возьму. Если хотите доставить мне удовольствие, приходите еще раз и образумьте до конца эту бестию. Речь тут идет не о десяти долларах – лошадь дорогая, и если ее обуздать, то на ней можно неплохо заработать.
– Если вы согласны, то и мне это доставит удовольствие, – ответил я.
До сих пор мистер Генри не проронил ни слова и только смотрел на меня, качая головой. В конце концов он хлопнул в ладоши и воскликнул:
– Что за удивительный гринхорн! Чуть не до смерти заморил лошадь, а себя сбросить не дал! Кто вас этому обучил, сэр?
– Случай, благодаря которому мне подвернулся полудикий венгерский степной жеребец. Он никому не позволял забраться к нему на спину. Я все же его обуздал, хотя чуть не распрощался с жизнью.
– Нет уж, извольте! По мне, так лучше старый, мягкий стул, который не станет взбрыкивать, когда на него садишься! Идемте! А то у меня даже голова закружилась. Но все это не зря – будьте спокойны! Мне нужно было знать, как вы стреляете и ездите верхом.
Мы разошлись по домам. В течение двух следующих дней мистер Генри не заходил к нам, и я также не имел возможности его навестить. Только на четвертый день он зашел ко мне после обеда – знал, что я был свободен.
– Хотите прогуляться? – спросил он.
– Куда?
– К одному джентльмену. Он жаждет с вами познакомиться.
– По какому случаю?
– Нетрудно догадаться: он никогда еще не видел ни одного гринхорна!
– Тогда пошли.
Мистер Генри лукаво улыбался – наверняка приготовил мне очередной сюрприз. Мы долго шли по каким-то улочкам, пока наконец он не втолкнул меня в некую контору. Он и сам ворвался туда как метеор, и я даже не успел прочитать золоченые буквы, красовавшиеся на огромных стеклах входной двери. Все же мне показалось, что там промелькнули слова «офис» и «геодезия». Вскоре выяснилось, что я не ошибся.
В конторе сидели трое мужчин, которые встретили мистера Генри очень вежливо и радушно, а меня – с нескрываемым любопытством. На столе были разложены карты, планы и среди них всевозможные измерительные инструменты. Мы находились в геодезическом бюро.
Цель нашего прибытия мне была совершенно непонятна. Мистер Генри не делал заказов, не наводил справок, – казалось, он пришел только ради беседы со своими друзьями. Скоро она приняла оживленный характер, и мы совершенно незаметно заговорили об окружающих предметах. Меня это порадовало, ибо и я мог принять участие в разговоре, касавшемся теперь тем, мне более знакомых, нежели просто местные проблемы.
Похоже, мистера Генри сильно увлекла геодезия – он хотел знать о ней все. Он и меня увлек, да так, что мне в конце концов пришлось только отвечать на вопросы, объяснять применение всевозможных инструментов и описывать, как чертят карты и планы. Тогда я действительно был настоящим гринхорном, поскольку вовсе не догадывался о намерениях мистера Генри. Рассказывая о сущности и различиях координатных, полярных и диагональных методов, о периметрической триангуляции[9], я заметил, что мистер Генри тайком переглядывается с остальными присутствующими. Мне это показалось подозрительным, и я встал, дав понять, что хочу уйти. Мистер Генри не стал возражать, и нас проводили еще более приветливо, чем встретили.