– Он ожил! Слава богу, он шевелится! – услышал я голос Сэма.
– Я тоже это заметил! – сказал Дик.
– Теперь даже глаза открыл. Он жив, он жив! – воскликнул Уилл Паркер.
Я в самом деле открыл глаза. Но картина, представшая моему взору, была далека от совершенства. Мы по-прежнему находились на месте жестокого сражения. Вокруг горело штук двадцать костров, меж которых сновали несколько сотен апачей. Многие из них были ранены. В двух местах лежали сложенные тела погибших. Апачи потеряли одиннадцать, а кайова – тридцать воинов. Вокруг нас я увидел пленных кайова, крепко связанных ремнями. Никому из них не удалось улизнуть, и сам вождь Тангуа находился среди пленников. Тел главного инженера и геодезистов видно не было.
Неподалеку я заметил человека, чье тело изогнули в колесо, примерно так, как это делали во времена инквизиции. Это был Рэтлер. Он жалобно стонал. Апачи связали его именно так, чтобы он постоянно чувствовал боль. Его спутников всех перебили во время схватки, но Рэтлера апачи пощадили – убийце Клеки-Петры предстояло умереть медленной и мучительной смертью.
Я был крепко связан по рукам и ногам точно так же, как и лежащие слева Паркер со Стоуном. У находившегося справа Сэма Хокенса левая рука оставалась свободной, чтобы он, как я впоследствии узнал, мог оказывать мне помощь.
– Слава богу, что вы снова с нами, дорогой сэр! – сказал он, заботливо проведя рукой по моему лицу. – Как же это случилось, что вас ранили?
Я хотел ответить, но не смог – рот мой был полон крови.
– Выплюньте ее! – посоветовал мне Сэм.
Я последовал его совету, но едва мне удалось пробормотать несколько невнятных слов, как рот мой снова наполнился кровью. Ослабев из-за потери крови, я в любой момент мог потерять сознание. Еле слышным голосом я попытался рассказать Сэму, что со мной все-таки случилось.
– Борьба… с Инчу-Чуной… Виннету тоже… пробит язык… Прикладом… по голове… кто… не знаю.
Все остальные слова буквально застряли в горле. Опустив глаза, я вдруг обнаружил, что лежу в луже собственной крови.
– Черт возьми! Кто бы мог подумать! – возмущался тем временем Сэм. – Мы с вами сами бы сдались, но апачи не слушали наших слов. Мне с парнями пришлось заползти в кусты, подождать, пока краснокожие остынут хоть немного, если не ошибаюсь. Мы думали, что вы последуете за нами, но вас и след простыл. Пришлось отправиться на поиски. Только высунул свой нос из зарослей, смотрю – лежат Инчу-Чуна с Виннету, мертвые или живые, не пойму. Вокруг стоят несколько апачей. А рядом – вы без признаков жизни. Вождь и сын вскоре поднялись на ноги, а вы все нет и нет. Тогда я помчался за Диком и Уиллом, и мы вернулись проверить, живы ли вы. Вот тут нас, естественно, и схватили. Я сказал Инчу-Чуне, что мы друзья апачей, что вчера освободили его и сына, но он высмеял нас, и только благодаря Виннету мне оставили свободной одну руку. Виннету лично перевязал вам рану на шее, иначе кровь давно бы вытекла из вас подчистую, если не ошибаюсь! Куда пришелся удар? Рана глубокая?
– Через… язык, – прохрипел я.
– М-да, дело опасное… Похоже, ждет вас раневая лихорадка. Лучше бы это приключилось со мной, старым енотом. А других ран нет?
– Прикладом… голова и… плечо…
– Значит, хорошенько приложили по колокольне. А я думал, только ножичком пырнули. Ладно, раз сразу голова не раскололась, со временем все пройдет. Главное, чтоб в мозгах хоть что-то осталось, если не ошибаюсь. Опаснее всего язык, его ведь не перевяжешь…
Дальше я уже не слышал, потому что опять впал в забытье.
Очнувшись снова, я почувствовал, что нахожусь в движении. До моих ушей донесся лошадиный топот, и я открыл глаза. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что лежу на шкуре убитого мною медведя! Из нее устроили нечто вроде гамака, прикрепленного к седлам двух лошадей, шедших рядом. Я лежал под шкурой и не мог ничего видеть, кроме неба и загривков несших меня животных. Солнце пекло невыносимо, и жара, словно расплавленный свинец, растекалась по жилам. Мой опухший рот был буквально забит комками запекшейся крови, я пытался выплюнуть их, но у меня ничего не получалось. Страшно хотелось пить, только вот попросить воды я опять же не мог, поскольку рот вообще не открывался. Тут я подумал о приближении смерти и в третий раз потерял сознание.
Потом я сражался с индейцами, бизонами и медведями, мчался по высушенной засухой прерии, долго плыл по безбрежным морям. Это была лихорадка, о которой говорил Сэм и которая чуть не унесла меня в могилу. То я слышал откуда-то издали голос Хокенса, то видел устремленный на меня проницательный взгляд Виннету. Позже мне показалось, что я умер, меня положили в гроб и похоронили. Я слышал, как комья земли застучали о крышку гроба, а затем долго-долго – целую вечность – я лежал в земле и не мог пошевельнуться.
И вдруг крышка гроба бесшумно поднялась и куда-то исчезла. Я увидел над собой ясное небо, а края могилы словно опустились. Я попытался провести рукой по лбу и…
– Аллилуйя! Он восстал из мертвых! – услышал я ликующий голос Сэма и повернул голову. – Смотрите, он шевельнул рукой, а теперь даже повернул голову! – воскликнул мой друг.
Он склонился надо мной с сияющей от радости миной. Я это сразу же заметил, несмотря на густую бороду, обрамлявшую его лицо.
– Видите ли вы меня, дорогой сэр? – спросил он. – Глаза открылись – значит вы живы! Видите меня?
Мне хотелось ответить, но я не мог этого сделать: во-первых, я был все еще очень слаб; во-вторых, язык мой, тяжелый, как кусок свинца, не поворачивался во рту. Я закрыл глаза и продолжал спокойно лежать – на этот раз не в объятиях ужасной смерти, а в блаженном раю: хотелось навеки остаться в таком состоянии.
– Эй, посмотрите на него! Живой! – раздалось откуда-то сзади.
Лицо Сэма исчезло, а вместо него появились головы Стоуна и Паркера. Мне показалось, что в глазах этих закаленных вестменов мелькнули слезы радости. Они хотели что-то сказать, но неугомонный Сэм отодвинул их в сторону и сказал:
– Дайте-ка мне с ним поговорить!
Взяв меня за обе руки, он с заботой в глазах спросил:
– Вы не голодны, сэр? Не хотите промочить горло? Можете есть или пить?
Я отрицательно покачал головой, потому что не чувствовал никакого желания насладиться чем-либо. Состояние слабости, в котором я находился, исключало даже каплю воды.
– Но это невозможно! Господь бог, вы знаете, сколько вы тут пролежали?
Я только слегка пожал плечами.
– Три недели, целых три недели! Вы только подумайте! Вы даже не знаете, что тут произошло за все это время! Да и вообще, вы хоть понимаете, где находитесь? У вас была страшная лихорадка, а затем вы впали в полное забытье. Апачи уже хотели вас похоронить по обычаям белых, то есть зарыть, если не ошибаюсь! Но я не мог поверить в вашу смерть и упросил Виннету убедить его отца, чтобы он позволил не хоронить вас до тех пор, пока ваше тело не начнет разлагаться. Мы очень обязаны заступничеству Виннету! Я должен пойти к нему, должен позвать его!
Я закрыл глаза и снова отдался власти блаженной усталости и покоя. Мне ужасно хотелось остаться лежать так навсегда. Но вскоре я снова услышал шаги. Меня коснулась чья-то рука, а потом я услышал голос Виннету:
– Сэм Хокенс не ошибся? Сэлки-Лата, Разящая Рука, в самом деле очнулся?
– Да, мы все трое видели это. Он даже кивнул нам!
– Значит, свершилось великое чудо! Но лучше бы он не приходил в себя, потому что все равно его ждет смерть. Он вернулся к жизни, чтобы умереть. Мы отправим его на смерть вместе с вами.
– Он – настоящий друг апачей!
– Который дважды чуть не убил меня.
– У него не было выбора!
– Почему?
– Первый раз – чтобы спасти тебе жизнь, ведь иначе в схватке кайова убили бы тебя. Второй раз – он спасал свою жизнь, когда ты собирался убить его! Мы хотели вам сдаться, но твои воины не слушали нас.
– Сэм Хокенс так говорит, чтобы спасти свою жизнь.
– Нет. Все, что я говорю, – чистая правда.
– Твой язык лжет! Все, что ты рассказывал мне, ты делал для того, чтобы избежать мучительной смерти. Но мы знаем, что все бледнолицые – наши враги, еще большие, чем собаки-кайова! Ты подкрался и подслушал наш разговор. Если бы ты был другом, то предупредил бы, и тогда кайова не напали бы на нас у воды и не схватили бы.
– Но вы собирались мстить нам всем за смерть Клеки-Петры и, кроме того, ни за что бы не дали закончить нашу работу.
– Ты все время придумываешь истории и хочешь, чтобы тебе верили! Неужели ты считаешь, что Инчу-Чуна и Виннету лишены разума и глупее маленьких детей?
– Я никогда так не думал! Жаль, Олд Шеттерхэнд опять впал в забытье, иначе он подтвердил бы, что я говорю правду.
– Он такой же лжец, как и ты. Все бледнолицые – лжецы и мошенники. Я знал только одного белого, в сердце которого жила правда. Это убитый вами Клеки-Петра. Сначала мне показалось, что Шеттерхэнд похож на него. Я восхищался его силой и отвагой. Его глаза смотрели открыто. Но я ошибся. Как и все белые, он отнимает у нас, индейцев, землю. Он знал о ловушке, но не предупредил! Он сумел дважды победить меня и оглушить своим кулаком. Почему Великий Маниту создал такого сильного и смелого человека и подарил ему лживое сердце?
Когда рука Виннету коснулась меня, я очень хотел взглянуть на него, но не мог. У меня не было сил даже разжать свои веки. Теперь же, когда я услышал свой приговор, я заставил себя открыть глаза. И я увидел молодого вождя совсем рядом. В этот раз на нем была легкая полотняная одежда, он стоял без оружия и держал в руках изящный томик, на котором золотистыми буквами было написано: «Песнь о Гайавате»[29].
Уму непостижимо, этот индеец, отпрыск «дикого» племени, не только умел читать, но обладал еще тонким чувством прекрасного, доступным далеко не каждому цивилизованному человеку. Знаменитая поэма Лонгфелло в руках у апача! Такое и во сне не могло присниться!