В течение этого времени он обязан соблюдать строжайший пост, ничего не есть, не пить даже воду, и мысленно углубиться в свои планы, надежды и желания. Сильное душевное напряжение, связанное с физическими лишениями, приводит его в такое лихорадочное состояние, что он уже не может отличить иллюзии от действительности. Ему кажется, что на него нисходит свыше откровение, всякий сон представляется ему божественным откровением. Достигнув этой стадии, он с нетерпением ждет, чтобы ему во сне или каким-нибудь другим путем был указан предмет, который на всю жизнь должен сделаться его «лекарством». Если, скажем, ему приснится летучая мышь, то он до тех пор не успокоится, пока не поймает это животное. Как только это ему удастся, он возвращается к своему племени и передает свою добычу знахарю, который препарирует ее по всем правилам искусства. Затем молодой воин зашивает свой талисман в мешочек, с которым никогда больше не расстается, и который считается самым ценным достоянием индейца. Если собственник мешочка теряет его, то одновременно с этим он лишается чести и может восстановить ее только в том случае, если ему удастся убить какого-нибудь знаменитого воина и присвоить его талисман.
Можно легко представить себе, какое ужасное наказание постигло провинившегося караульного, когда вождь сорвал с него такой мешочек. Бедняга не проронил ни слова в свое оправдание и, взвалив на плечи ружье, медленно удалился. С этого дня он умер для своего племени, и только талисман другого воина мог возвратить ему прежние права.
Мы вернулись на свое место и принялись обсуждать случившееся. Всякие попытки найти ему какое-нибудь объяснение не увенчались успехом. Я же, конечно, ни единым словом не обмолвился о своей тайне. Даже Сэм, Дик и Виль ничего не знали. Мне доставляло немалое удовольствие иметь в своих руках ключ к разгадке происшествия, в то время как остальные с таким рвением тщетно искали его. Что касается пряди волос Виннету, то во время своих долгих странствий по Дикому Западу я всегда носил ее при себе, и она хранится у меня до сих пор.
Глава 4Двойная борьба за жизнь
Несмотря на то, что киовы считались нашими союзниками, их поведение внушало нам немало опасений. Поэтому, прежде чем снова лечь спать, мы расставили стражу, которую решено было сменять до утра каждый час. Само собою разумеется, эти меры предосторожности не ускользнули от внимания краснокожих и настроили их еще более враждебно.
Наконец наступило утро, и киовы с новым рвением принялись за поиски следов, на которые им не удалось напасть ночью. Не прошло и получаса, как они нашли их: следы вели к тому месту, где апачи накануне оставили своих лошадей. Очевидно, Инчу-Чуна и Виннету, выбрав из табуна двух коней, ускакали на них за подкреплением.
Так как возвращения Инчу-Чуны с целым войском апачей следовало ожидать уже в ближайшие дни, то нельзя было терять ни минуты, и мы немедленно взялись за измерения. До самого полудня работа у нас кипела, но затем ко мне пришел Сэм и сказал:
– Мне очень жаль, что я помешал, сэр, но должен вас предупредить, что киовы собираются произвести расправу с пленниками.
– Вот как! Что же они хотят с ними сделать?
– Думаю, что они привяжут апачей к столбам пыток, чтобы отправить их на тот свет.
– Когда это произойдет?
– Весьма скоро, в противном случае я не пришел бы сразу к вам. Из сделанных киовами приготовлений можно заключить, что расправа произойдет через несколько часов.
– Этого никак нельзя допустить! Где сейчас находится Тангуа?
– Среди своих воинов.
– В таком случае мы должны как-нибудь отвлечь его. Сэм, я поручаю это вам.
– Но как это сделать?
Я оглянулся и увидел, что киовы расположились на опушке росшего среди прерии лесочка. Среди них находился также и Рэтлер со своими подчиненными, в то время как Стоун и Паркер сидели недалеко от меня. Между киовами и тем местом, где я стоял, рос густой кустарник, не позволявший киовам видеть того, что происходило на нашей стороне. Это было нам на руку, и я ответил Сэму:
– Скажите ему, что мне нужно кое-что ему сказать, но что я не могу оторваться от работы. Вот увидите, он сразу же согласится прийти сюда.
– Будем надеяться. Ну а что мы сделаем, если он возьмет с собой нескольких воинов?
– В таком случае я поручу их вам, Стоуну и Паркеру. С вождем расправлюсь сам, приготовьте только ремни, чтобы можно было связать их. Мы должны действовать быстро, но спокойно, и по возможности не производить шума. Поняли?
– Да! Хоть я и не знаю, насколько хорош ваш план, но так как мне сейчас не приходит в голову ничего лучшего, то пусть будет по-вашему.
Я отлично понимал, что не имел права втягивать в это рискованное дело Дика и Виля, не рассказав им об опасности, и поэтому решил заручиться их согласием, прежде чем начать действовать. Однако Стоун, не дав мне даже высказаться, перебил меня:
– Что вам в голову взбрело, сэр! Неужели вы принимаете нас за подлецов, способных покинуть друга в опасный момент? Кроме того, мне кажется, это будет презанятная проделка, а поэтому нам крайне интересно будет принять в ней участие! Не так ли, Виль?
– Конечно, – ответил Паркер. – Мы вчетвером отлично справимся со всеми двумястами индейцами. Я заранее предвкушаю удовольствие полюбоваться, как они с дикими воплями явятся за нами, и все же ничего не смогут нам сделать.
После нашего разговора я снова усердно принялся за работу и оторвался от нее только после того, как услышал возглас Сэма:
– Приготовьтесь, сэр! К нам идет вождь кнобов. Услышав это, я обернулся и увидел приближавшегося к нам вместе с Сэмом Тангуа. За ним следовали еще трое краснокожих.
– Пусть каждый из вас возьмет на себя по одному индейцу, – сказал я. – Я займусь вождем. Вы же хватайте остальных сразу за горло, чтобы они не могли кричать. Только ждите, когда я начну. Ничего не предпринимайте раньше!
Я медленно пошел навстречу Тангуа. Стоун и Паркер последовали за мной. Мы встретились недалеко от кустарника, который загораживал нас от киовов. У вождя было весьма недовольное лицо, и он в высшей степени недружелюбно заявил мне:
– Бледнолицый, именуемый Разящей Рукой, позвал меня сюда. Но разве он забыл, что я глава всех киовов?
– Я помню об этом, – ответил я спокойно.
– Ты должен был сам прийти ко мне, вместо того чтобы звать меня сюда! Но так как я знаю, что ты только недавно попал в нашу страну и еще не успел выучиться вежливости, то я прощаю твою ошибку. Что же ты хотел сказать мне? Говори, но только кратко, так как у меня нет времени долго слушать тебя.
– Что же заставляет тебя так торопиться?
– Мы хотим заставить взвыть этих собак апачей!
– Когда?
– Сейчас.
– Почему так скоро? Я думал, что вы отведете пленных в свои селения и там замучаете их в присутствии своих жен и детей.
– Сначала мы так и хотели, но в таком случае апачи были бы для нас лишней обузой в походе. Поэтому мы решили сегодня же прикончить их.
– Но я прошу тебя не делать этого!
– Не твое дело просить!
– Не можешь ли ты говорить повежливее, так же, как я разговариваю с тобой? Ведь я выразил только просьбу, другое дело, если бы я приказал тебе. Тогда у тебя было бы, пожалуй, основание говорить мне грубости.
– Я не собираюсь выслушивать от тебя ни просьб, ни приказаний и, конечно, не изменю своего решения из-за какого-то бледнолицего.
– Разве вы имеете право убивать пленных? Впрочем, мне не нужен твой ответ: я заранее знаю его и не хочу спорить. Однако не забывай, что одно дело убивать человека сразу и безболезненно, как это бывает в сражениях, а другое – долго мучить и истязать его перед смертью. Мы не допустим, чтобы это последнее случилось в нашем присутствии!
В ответ на это Тангуа вытянулся во весь рост и презрительно заявил:
– Не допустите? Скажи мне, кем ты себя мнишь? Ты нападаешь на меня, словно жаба на медведя Скалистых гор! Пленники – моя собственность, и я поступаю с ними, как мне заблагорассудится.
– Ты ошибаешься, они попали в ваши руки только благодаря нашей помощи, поэтому мы имеем на них не меньше прав, чем вы, и мы желаем, чтобы вы не лишали их жизни.
– Желай себе, что угодно, белая собака, мне наплевать на твои слова!
Сказав это, он плюнул в мою сторону и хотел уйти. Недолго думая, я с силой ударил его кулаком по голове, так что он сразу свалился наземь. Однако у него оказалась крепкая голова. Он не потерял сознания от моего удара и даже попытался снова подняться на ноги. Чтобы помешать этому, я наклонился и нанес ему второй удар. При этом я на несколько секунд потерял из виду своих товарищей. Когда мне удалось оглянуться, я увидел, что Сэм сидел верхом на одном из сопровождавших Тангуа краснокожих и крепко держал его за горло. Стоун и Паркер справлялись со вторым индейцем, однако третьему удалось спастись. Он бежал, крича что есть сил, к своим соплеменникам.
Я поспешил на помощь Сэму, и через несколько минут оба киова были крепко связаны.
– Вы совершили большую оплошность, – сказал я Сэму и его товарищам. – Почему выдали третьему индейцу возможность удрать?
– Потому что я схватил индейца, которого наметил также и Стоун, – ответил Паркер. – Произошла заминка, которой было достаточно, чтобы прозевать этого негодяя.
– Не беда! – попробовал утешить нас Сэм Хоукенс. – Разница только в том, что вся эта музыка начнется немного раньше. Однако из-за этого не стоит корить себя, через несколько минут здесь появятся краснокожие, и нам нужно приготовиться к встрече.
Мы поспешно связали лишившегося чувств вождя и оттащили всех трех пленников подальше от кустарника. Бэнкрефт с остальными землемерами последовал за нами.
Вскоре послышался яростный рев киовов, и через несколько мгновений мы увидели их возле того кустарника, который все время служил нам прикрытием.
Сэм смело пошел им навстречу, делая руками знаки, чтобы они остановились. В то же время Стоун и Паркер приподняли пленного вождя и я угрожающе занес над ним нож. Испуганные индейцы отчаянно завыли. Тогда Сэм вступил с ними в переговоры.