позади себя шорох и поспешно обернулся. Это движение спасло мне жизнь, так как в тот же миг я почувствовал сильнейший удар в ключицу, который, собственно, был направлен в мою голову. Если бы Виннету случайно не промахнулся, этот удар размозжил бы мне череп.
Как я уже сказал, он немного отстал от своего отца. Повернув за кустарник, он увидел меня, склоненного над Инчу-Чуном, без движения лежавшим на земле. Виннету, не долго думая, решил убить меня прикладом, но, к счастью, удар пришелся по плечу, а не по голове. Увидя это, Виннету отшвырнул винтовку, вытащил нож и бросился на меня.
Хуже моего тогдашнего положения трудно себе представить! Я получил сильный удар, парализовавший мне руку. Мне очень хотелось объяснить Виннету, в чем было дело, но у меня не было на это времени. Он уже занес надо мной нож, который через мгновение вонзился бы мне в сердце, если бы я не успел немного отклониться в сторону. Удар пришелся по моему левому боковому карману, клинок ножа скользнул вверх по жестянке, в которой хранились мои заметки, и, проткнув нижнюю челюсть, вонзился мне в язык. Затем Виннету схватил меня за горло и выдернул нож, готовясь нанести второй удар. Страх смерти удвоил мои силы; хотя я владел только одной рукой, мне удалось схватить его правую руку и так сильно сжать ее, что он от боли выронил нож. Затем я изо всех сил стиснул ему возле локтя левую руку, и он вынужден был отпустить мое горло. В тот же момент, сделав отчаянный прыжок, я повалил его на землю и, не дав опомниться, уселся ему на спину.
Однако я отлично понимал, что это еще не была победа, и если бы ему удалось вскочить на ноги, то мне не миновать смерти. Налегая одним коленом на ноги, другим на левую руку, я крепко стиснул ему затылок, в то время как он свободной рукой шарил по траве, ища оброненный нож. Это была поистине смертельная борьба! Мне пришлось бороться с человеком, обладавшим стальными мускулами и змеиной изворотливостью, которого ни раньше, ни после того никому не удавалось победить. Как ни хотелось мне объяснить свои поступки Виннету, я не мог этого сделать. Кровь ручьями текла у меня изо рта, а язык был так искалечен, что вместо слов получался непонятный лепет. Между тем Виннету напрягал все свои силы, чтобы сбросить меня, но я не поддавался. Вскоре он начал стонать и хрипеть, но я до тех пор продолжал сдавливать ему горло, пока у него не прервалось дыхание. В мои планы не входило задушить его, я разжал на несколько мгновений пальцы, и молодой вождь сразу же поднял голову. Это помогло мне осуществить свое намерение. Последовали два-три удара в висок, и Виннету лишился чувств. Мне удалось победить непобедимого!
Я глубоко и облегченно вздохнул, тщательно остерегаясь при этом захлебнуться кровью, заполнявшей мне рот. Из наружной раны также вытекала обильная струя теплой липкой жидкости. Наконец я решился встать на ноги, но в тот же миг за моей спиной послышался гневный окрик индейца, и кто-то ударил меня прикладом по голове. Удар оказался такой сильный, что я тотчас же лишился чувств.
В сознание я пришел уже только вечером.
– Он пошевелился! Слава богу, он пошевелился! – услышал я голос Сэма.
– Да, да! Я тоже это заметил, – сказал Дик.
– А вот теперь он даже открыл глаза. Он жив, жив! – воскликнул Виль Паркер.
Он был прав. Я действительно открыл глаза, и моему взору представилась далеко не утешительная картина. Мы находились на том же месте, где происходило сражение. Вокруг нас горело штук двадцать костров, между которыми бродили более пятисот апачей. Многие из них были ранены. В двух местах лежали убитые. Киовы потеряли тридцать, а апачи двенадцать воинов. Невдалеке от нас я увидел пленных киовов, крепко связанных ремнями. Никому из них не удалось улизнуть, и сам вождь Тангуа находился среди пленников.
Немного поодаль я заметил несчастного Рэтлера: у него были переломаны кости, и его туловище было изогнуто в колесо, как это делали во времена инквизиции, когда жертву мучили при помощи «испанских сапог». Он испускал жалобные стоны, и сердце сжималось от боли при виде его мук. Остальные вестманы были перебиты во время схватки. Рэтлера же апачи пощадили, чтобы предать его потом медленной и мучительной смерти за то, что он убил Клеки-Петру.
Что касается меня, Виля и Дика, то апачи крепко стянули нам ремнями руки и нога. У Сэма левая рука была оставлена свободной, чтобы он, как я потом узнал, мог оказывать мне необходимую помощь.
– Слава богу, что вы очнулись, дорогой сэр! – сказал, ласково проведя рукой по моему лицу Сэм. – Как же это случилось, что вас ранили?
Я собирался ему ответить, но не смог, так как мне мешала кровь во рту.
– Выплюньте! – сказал мне Сэм.
Я последовал его совету, но едва удалось мне пробормотать несколько невнятных слов, как рот мой снова наполнился кровью.
Я потерял много крови, очень обессилел и опять лишился чувств.
Когда я очнулся, услышал лошадиный топот и поспешно открыл глаза. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что лежу на шкуре убитого мною медведя. Из нее было устроено нечто вроде гамака, который был прикреплен к седлу двух лошадей, шедших рядом. Я лежал в глубине этой шкуры и не мог ничего видеть, кроме неба и загривков несших меня коней. Солнце неимоверно пекло, и жара, словно расплавленный свинец, растекалась по жилам. Мой опухший рот был набит комками запекшейся крови, я пытался выплюнуть их, но у меня не поворачивался язык.
– Воды, воды! – хотелось мне крикнуть, я испытывал мучительную жажду, но не мог издать ни звука. – Это приближается смерть, – подумал я и в третий раз потерял сознание.
Затем я сражался с индейцами, буйволами и медведями, скакал с головокружительной быстротой по сожженным засухой степям, плыл в течение долгих месяцев через безбрежные моря… Это была лихорадка, чуть было не унесшая меня в могилу. То я слышал откуда-то издали голос Сэма, то видел устремленные на меня темные бархатистые глаза Виннету.
Потом я словно умер: меня положили в гроб и похоронили. Я слышал, как комья земли застучали о крышку гроба, а затем я долго-долго, целую вечность лежал в земле и не мог шевельнуться. Наконец однажды крышка гроба бесшумно поднялась, взвилась на воздух и исчезла. Я увидел над собой ясное небо, между тем как края могилы словно опустились. Неужели все это было на самом деле? Разве это могло случиться? Я провел рукой по лбу и…
– Ура! Ура! Он восстал из мертвых! – услышал я ликующий голос Сэма.
Я повернул голову.
– Смотрите, он двинул рукой, а теперь даже повернул голову! – воскликнул мой друг.
Он склонился надо мной. Его лицо буквально сияло от радости, я это сразу заметил, несмотря на густую бороду, почти скрывавшую его физиономию.
– Видите ли вы меня, дорогой сэр? – спросил он. – Вы открыли глаза и двигались, – значит, вы живы. Скажите только, видите ли вы меня?
Я хотел ответить ему, но не мог этого сделать: во-первых, я был очень слаб, во-вторых, язык мой все еще напоминал кусок свинца и не ворочался во рту.
Я опять закрыл глаза и продолжал спокойно лежать, на этот раз в объятиях не смерти, но блаженной усталости: хотелось навеки остаться в таком состоянии. Вдруг раздались незнакомые мне шаги. Чья-то рука потрогала мою голову, и я услышал голос Виннету:
– Не ошибся ли Сэм Хоукенс? Неужели Разящая Рука действительно очнулся?
– Да, мы все трое ясно видели это. Он даже кивками головы отвечал на мои вопросы.
– В таком случае совершилось великое чудо! Однако лучше было бы, если бы он вовсе не приходил в себя! Ведь его все равно ожидает смерть. Мы убьем его вместе с вами.
– Он – лучший друг апачей!
– Однако чуть не отправил меня на тот свет.
– Он вынужден был так поступать.
– Ничего подобного!
Почувствовав прикосновение руки Виннету, я хотел было взглянуть на него, однако все еще не мог поднять век. Только при последних словах молодого апача мне удалось открыть глаза, и я увидел его совсем рядом. На этот раз на нем была легкая полотняная одежда, он был без всякого оружия и держал в руках изящный томик, на котором золотыми буквами было написано «Гайавата».
Итак, этот индеец, отпрыск «дикого» племени, не только умел читать, но обладал к тому же чутьем и пониманием возвышенного. Знаменитая поэма Лонгфелло в руках у апача! Мне бы этого и во сне не приснилось!
– Он опять открыл глаза, – воскликнул Сэм. Между тем Виннету, подойдя ко мне и взглянув в лицо, спросил меня:
– Можешь ли ты говорить?
Я отрицательно покачал головой.
– Чувствуешь ли ты где-нибудь боль?
Тот же ответ.
– Будь откровенен со мной. Человек, который воскрес из мертвых, не смеет говорить неправду! Разве вы вчетвером собирались спасти нас?
Я два раза кивнул головой.
Он сделал презрительный жест рукой и возмущенно воскликнул:
– Это ложь! И ты осмеливаешься лгать на краю могилы! Если бы ты признался во всем, я мог бы надеяться, что ты станешь лучше, и попросил бы своего отца Инчу-Чуну даровать тебе жизнь. Но я вижу, ты не достоин этого, и тебе придется умереть!
На это Сэм возразил:
– Мы же доказали тебе, что были на вашей стороне. Ведь киовы собирались подвергнуть вас пытке, а Разящая Рука сражался с Метан-Аквой, чтобы избавить вас от этого. Он рисковал своей жизнью ради вас, а вы хотите в награду за это убить его!
– Вы ничего не доказали мне, так как ваш рассказ тоже был ложью.
– Если ты нам не веришь, то спроси Тангуа, вождя киовов, который еще находится в ваших руках.
– Я уже спросил его.
– Что же он сказал тебе?
– Что ты лжешь. Метан-Аква вовсе не сражался с Разящей Рукой, его убили наши воины при нападении на киовов. Ну а теперь ступайте за мной, больной не нуждается больше в вашей помощи. Я укажу вам место, которое вы не должны покидать.
– Только не это, ради бога, только не это! – умолял его Сэм. – Я не в силах расстаться с Разящей Рукой!
– Ты должен это сделать, я приказываю тебе. Все будет так, как я хочу!