Музыка была слабая, доносилась издалека и, казалось, исходила из самого сердца титанического города. Мелодия звучала пронзительно-нежно, временами напоминая чувственный женский голос. И однако, никакому человеческому голосу не подвластен этот неземной тембр, эти звонкие, бесконечно тянущиеся ноты, что отчасти были подобны свету далеких планет и звезд, преображенному в звуки.
Обычно я не слишком-то восприимчив к музыке; меня даже укоряли за то, как я к ней равнодушен. Но, пройдя совсем немного, я заметил, что эти далекие звуки мало-помалу погружают меня в особое расположение чувств и мыслей. Некие чары, подобные пению сирен, влекли меня туда, заставляя забыть о странной ситуации, в которой я находился, и о таящихся в ней опасностях. Меня медленно охватывало опьянение разума и чувств – так действуют наркотики. Не ведаю, как и зачем, но музыка эта коварно, исподволь внушала мысли об огромных, но достижимых пространствах и высотах, о сверхчеловеческой свободе и ликовании; она словно бы сулила все недостижимые восторги, которые разве что смутно снились моему воображению.
Лес подходил почти что к самому городу. Выглянув из-за крайних кущ, я увидел нависающие надо мною головокружительные зубчатые стены и обратил внимание, как безупречно подогнаны чудовищные блоки. Я находился близ широкой дороги, что входила в распахнутые ворота, достаточно просторные, чтобы впустить в город стадо левиафанов. Никакой стражи нигде не было видно; и пока я стоял и смотрел, еще несколько высоких, блистающих существ пришли по дороге и исчезли в воротах. Мне не было видно, что находится за воротами, потому что стены были колоссальной толщины. А музыка текла из этих таинственных врат разливающимся потоком, тщась завлечь меня внутрь странными соблазнами, жаждой невообразимого.
Как же трудно оказалось устоять, взять себя в руки и повернуть назад! Я пытался сосредоточиться на мысли об опасности – но мысль эта казалась мне чуточку нереальной. Наконец я заставил себя оторваться от ворот и направиться вспять по своим следам, медленно и нехотя, пока наконец я не очутился вне пределов досягаемости музыки. Однако и тут чары не развеялись, подобно эффекту наркотика, – всю дорогу до дома меня терзало искушение возвратиться и вступить в город вслед за сияющими великанами.
5 августа. Я снова посетил это новое измерение. Я думал, что сумею устоять перед манящей музыкой, – я даже запасся ватными пробками, чтобы заткнуть уши, на случай, если она подействует на меня слишком сильно. Сверхъестественную мелодию я различил там же, где и в первый раз, и вновь ощутил то же влечение. Однако теперь я вошел в открытые ворота!
Не знаю, сумею ли я описать этот город. Я чувствовал себя муравьем, ползущим по этим титаническим мостовым, среди неизмеримых вавилонских башен этих зданий, среди его улиц и колоннад. Повсюду высились столпы, обелиски, пилоны у входа в здания, подобные храмам, рядом с которыми храмы Фив и Гелиополя показались бы крохотными.
А уж обитатели города! Как описать их, какое имя им дать? Я думаю, те блистающие существа, которых я увидел поначалу, – не жители города, а лишь посетители: быть может, из какого-то иного мира или измерения, как и я сам. Настоящие его жители – тоже великаны, однако они перемещаются медленно, торжественным, величественным шагом. Тела их наги и смуглы, конечности же как у кариатид: они так массивны, что, пожалуй, смогли бы поддерживать карнизы и архитравы своих зданий. Я страшусь описывать их во всех подробностях: ведь человеческие слова могут создать образ чудовищный и неуклюжий; а эти существа не чудовищны, они просто развивались в согласии с законами иной эволюции, среди иных стихий, в условиях иного мира.
Я почему-то не испугался, когда их увидел, – быть может, музыка овладела мною до того, что я забыл страх. Группа этих существ стояла прямо в воротах, и, когда я проходил мимо, они как будто не обратили внимания. Непрозрачные, гагатово-черные шары их огромных глаз остались бесстрастны, как изваянные очи андросфинксов, массивные, плоские, лишенные мимики губы не издали ни звука. Быть может, они лишены слуха: на странных, почти прямоугольных головах не заметно ничего похожего на ушные раковины.
Я пошел на звуки музыки – она по-прежнему слышалась откуда-то издалека и почти не становилась громче. Вскоре меня нагнали несколько таких же существ, как те, кого я прежде видел на дороге за стенами; они стремительно миновали меня и исчезли в лабиринте зданий. Вслед за ними появились другие существа, менее гигантские и без тех ярких надкрылий или доспехов, что у первых. Потом у меня над головой бок о бок пролетело два существа с длинными, прозрачными, кроваво-алыми крыльями, изузоренными замысловатым сплетением прожилок. Крылатые скрылись вслед за остальными. Лица их, наделенные органами неочевидного предназначения, явно не были мордами животных. Я был почти уверен, что это существа некоего высшего порядка.
Видел я и сотни медлительных, величественных созданий, которых счел за настоящих хозяев города. Однако никто из них, казалось, меня не замечал. Несомненно, они привыкли к куда более странным и необычным существам, чем мы, люди. Я все шел и шел, и меня обгоняли десятки самых невероятных созданий. Все они двигались туда же, куда и я, словно их влекло то же пение сирен.
Все глубже и глубже уходил я в дебри колоссальных зданий, влекомый этой отдаленной, эфирной, пьянящей мелодией. Вскоре я заметил, что звук то убывает, то нарастает, чередуясь интервалами по десять или более минут; однако при этом он постепенно, почти неприметно, становился все нежнее и ближе. Я дивился, как такое может быть, что музыка не теряется в этом замысловатом каменном лабиринте и слышна даже за стенами.
Должно быть, я прошел несколько миль в вечном сумраке квадратных сооружений, что громоздились надо мной ярус за ярусом и терялись в невероятной высоте янтарных небес. И вот наконец я вышел к сердцу города и тайне, что в нем скрывалась. Сопровождаемый и опережаемый множеством этих химерических существ, я очутился на просторной площади, в центре которой высился какой-то храм, куда громадней всех прочих. И из его многоколонного портала лилась музыка, властная, пронзительная и громкая.
Вступая в чертоги этого здания, я ощущал тот трепет, с каким приближаешься к святилищу некоего высшего таинства. И народы, что, должно быть, явились из всевозможных миров или измерений, брели вместе со мной и впереди меня титаническими колоннадами, чьи столпы были испещрены нечитаемыми рунами и загадочными барельефами. Также и темнокожие, колоссальные обитатели города стояли или бродили там, поглощенные, как и все прочие, собственными делами. Никто не заговаривал ни друг с другом, ни со мной; и, хотя иные мельком бросали на меня взгляд, присутствие мое явно воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
У меня нет слов, чтобы описать, как все это удивительно и непостижимо. Ну а музыка? А музыка и подавно неописуема. Как будто бы некий благословенный эликсир обратился в звуковые волны – эликсир, сулящий дар сверхчеловеческой жизни и те высокие, величественные сны, что снятся Бессмертным. Музыка заполняла мой разум подобно надмирному опьянению, по мере того как я подходил все ближе к ее источнику.
Не знаю, что за смутная осмотрительность побудила меня, прежде чем идти дальше, заткнуть уши ватой. Я по-прежнему слышал музыку, ощущал ее странные, всепроникающие вибрации, однако же звук сделался глуше и действовала она не столь могущественно. Этой простенькой, обыденной уловке я, несомненно, обязан жизнью.
Бесконечные ряды колонн потемнели, точно внутренность длинной базальтовой пещеры; а потом вдали показалось мерцание мягкого света, отражавшееся на полу и в колоннах. Вскоре свет превратился в ослепительное сияние, словно бы в сердце храма включили гигантские лампы; и вибрации потаенной музыки все сильнее отзывались в моих нервах.
Колоннада вывела меня в залу – огромную, почти бесконечную; стены и потолок лишь смутно виднелись в недвижных тенях. В центре залы, вымощенной титаническими плитами, виднелся круглый провал, над которым словно бы парил фонтан пламени, что взмывал ввысь единым, длинным, медленно вытягивающимся языком. Пламя это было единственным источником света – и от него же изливалась безумная, неземная музыка. Даже сейчас, когда я нарочно заткнул уши, пронзительная, звездная нежность этой мелодии брала за душу; я испытывал неотразимое, чувственное влечение и головокружительный, неземной восторг.
Я тотчас понял, что место это – святилище, а существа из разных измерений, что явились сюда вместе со мной, – паломники, пилигримы. Были их десятки – а возможно, и сотни, – однако же все они терялись в космической безбрежности залы. Они толпились вокруг пламени, всякий на свой лад выражая благоговение: кто склонял свою необычную голову, кто совершал загадочные жесты преклонения нечеловеческими конечностями. И среди пения фонтана слышались голоса некоторых из них, низкие, точно гром больших барабанов.
Завороженный, я выступил вперед и присоединился к ним. Зачарованный музыкой и зрелищем устремленного ввысь пламени, я обращал так же мало внимания на своих нездешних спутников, как и они на меня.
Фонтан пламени рос и рос, покуда свет его не озарил конечности и лики колоссальных статуй, восседающих на троне позади него, – не то героев, не то богов, не то демонов из древних эпох этого инопланетного времени, что глядели из камня сквозь мрак непроницаемой тайны. Пламя сделалось ярчайше-белым, чистым, как ядро звезды; оно ослепило меня, а когда я отвернулся, перед глазами воспарили вуали замысловатых цветов, молниеносно меняющиеся арабески, чьих бесчисленных, необычайных красок и узоров вовеки не видывало человеческое око. Воодушевляющая теплота до мозга костей переполнила меня более насыщенной жизнью.
Музыка крепла вместе с пламенем – теперь я понимал, почему она звучит то громче, то тише. Я смотрел и слушал, и вдруг безумная мысль зародилась в моем мозгу – мысль о том, как же прекрасно и сладостно было бы броситься вперед, ринуться вниз головой туда, в поющее пламя. Казалось, музыка твердила о том, что в этот миг уничтожающей вспышки я обрету всю радость и торжество, все величие и восторг, которые она сулила мне издали. Музыка манила; музыка молила переливами нездешней мелодии; и