При мне был большой охотничий нож и револьвер Кольта, патронташ, набитый патронами, а также вещмешок с сэндвичами и термосом с кофе. Прежде чем пуститься в путь, я туго заткнул уши ватой, пропитанной новым анестетиком, мягким, но эффективным, который должен был сделать меня совершенно глухим на много часов. Я решил, что таким образом стану неуязвим для деморализующей музыки огненного фонтана.
Я окинул взглядом гористый пейзаж с его разнообразными видами, гадая, увижу ли его снова. А потом решительно, однако же не без дрожи, внутренне ежась, словно человек, ступающий с обрыва в бездонную пропасть, шагнул в пространство между зеленовато-серыми валунами.
В общем и целом ощущения мои совпадали с тем, что описывал в своем дневнике Энгарт. Казалось, чернота и безграничная пустота сомкнулись вокруг меня головокружительным вихрем, подобно порыву ветра или водовороту; я летел все вниз, вниз, кружась по спирали, и сколько времени прошло в этом падении, я так и не понял. Я задыхался, не в силах толком вдохнуть в ледяном, безвоздушном вакууме, от которого я застыл весь до мозга костей. Я чувствовал, что еще секунда – и я потеряю сознание и рухну в новую пропасть, гибели или забытья.
Но тут что-то остановило мое падение, и я обнаружил, что стою на ногах, хотя некоторое время меня терзали странные сомнения, как именно я стою, вертикально, горизонтально или же под углом к той твердой поверхности, с которой повстречались мои ступни.
Потом чернота развеялась – медленно, как рассеивающееся облако, – и я увидел склон, поросший фиолетовой травой, ряды неправильных монолитов, уходящие вниз оттуда, где я стоял, и зеленовато-серые колонны рядом со мной, и титанический, взмывающий к небу город из красного камня, что нависал над высокой, красочной растительностью равнины.
Все примерно так и было, как описывал Энгарт; но уже тогда я заметил отличия, которые не сразу бросались в глаза и которые трудно было описать четко, – те отличия в деталях пейзажа и погоды, к которым его рассказ меня не готовил. Однако в тот момент я был слишком выведен из равновесия и поглощен увиденным, чтобы хотя бы задуматься о сути этих отличий.
Глядя на город с его громоздящимися ярусами укреплений и множеством нависающих шпилей, я ощутил незримые нити, подспудно влекущие туда; меня охватило неудержимое стремление постичь тайны, сокрытые за массивными стенами, среди мириад зданий. Мгновением позже мой взгляд устремился к далекому горизонту, к противоположному краю равнины, словно бы привлеченный неким соперничающим побуждением, природа и происхождение которого оставались неясны.
Должно быть, именно оттого, что по рассказам моего друга у меня сложилось такое четкое и отчетливое представление о том, как выглядят эти места, я был удивлен и даже слегка встревожен, словно бы произошло нечто неправильное или неуместное, когда увидел вдали сияющие башни того, что казалось еще одним городом – городом, о котором Энгарт не упоминал. Башни громоздились плотными рядами, тянулись на много миль, образуя любопытную структуру, подобную арке, и резко выделялись на фоне чернеющих туч, что восставали позади них и растекались по сияющему янтарному небу угрюмыми паутинами и зловещими расползающимися прядями.
От этих далеких, сверкающих шпилей словно бы исходили смутное беспокойство и отторжение, в то время как к башням ближнего города меня, напротив, влекло. Я видел, как белые шпили трепещут и вспыхивают каким-то злым светом, точно живые, шевелящиеся твари, – я предположил, что это некий обман зрения, связанный с преломлением лучей в атмосфере. И тут вдруг черная туча позади них на миг полыхнула тусклым, яростным багрянцем, всей своей массой, и даже тянущиеся через небо паутины и щупальца обратились в пылающие огненные нити.
Багряный свет потускнел, туча вновь недвижно клубилась, как и прежде. Однако же на многих из стоящих впереди башен взметнулись языки алого и фиолетового пламени, будто вскинутые пики на лоне раскинувшейся внизу равнины, – вознеслись и пылали так не менее минуты, медленно распространяясь вширь, пока не потухли. В пространстве меж башен я видел теперь множество светящихся, мельтешащих частиц, точно воинство сражающихся атомов, и поневоле задался вопросом, не живые ли это существа, часом. Если бы эта идея не казалась столь фантастической, я даже мог бы поклясться, что дальний город уже сдвинулся, направляясь к тому, другому, что стоял на равнине.
Если не считать тучи, полыхающей молниями, да взметнувшихся над башнями огней, да этой дрожи, которую я принял за обман зрения, весь ландшафт передо мной и вокруг меня казался противоестественно недвижным. В странном оранжевом воздухе, над царственно-пурпурными травами, в пышной, обильной листве неведомых дерев висел мертвенный покой, что обычно предвещает могучие тайфуны или сейсмические катаклизмы. Грозовое небо пронизано было предвестием космической катастрофы, смутное, стихийное отчаянье давило и клонило его к земле.
Встревоженный этой зловещей атмосферой, я оглянулся на два столпа, которые, если верить Энгарту, открывали путь обратно в мир людей. На миг я почувствовал искушение вернуться. Но потом я вновь обернулся к ближнему городу, и эти чувства канули в накатившей волне изумленного благоговения. Взирая на величие могучих зданий, я испытывал трепет глубокой, возвышенной экзальтации; самые очертания этих сооружений, гармония величественной архитектурной музыки были неким неодолимым колдовством. И я забыл о своем порыве вернуться на Кратер-Ридж и начал спускаться по склону к городу.
Вскоре ветви пурпурно-желтого леса воздвиглись надо мною, подобно аркам колоннад, выстроенных Титанами. Листья расчерчивали яркое небо причудливыми арабесками. Сквозь них я время от времени мельком видел громоздящиеся укрепления города, куда направлялся; но, озираясь на тот, другой город, возникший на горизонте, я обнаруживал, что пылающие башни теперь исчезли из виду.
Однако же я видел массы обширных, угрюмых туч, мало-помалу наползавшие на небо; и вот они вновь полыхнули темным, злобным багрянцем, подобным некой неземной зарнице; и хотя мои оглохшие уши не слышали ни звука, земля под ногами содрогнулась протяжно, точно от раскатов грома. В вибрациях этих было нечто странное, отчего нервы мои задребезжали и зубы стиснулись от гудящего, пронизывающего диссонанса, болезненного, точно осколки стекла или пытка на дыбе.
Как некогда Энгарт, и я вступил на мощеную циклопическую дорогу. Идя по ней в тишине после неслышимых раскатов грома, я ощущал иную, более тонкую вибрацию и понимал, что это голос Поющего Пламени во храме, что в сердце города. Эти вибрации утешали, и будоражили, и влекли к себе, ласковыми касаниями стирая ноющую боль, что оставалась в нервах после истязующих пульсаций грома.
На дороге я никого не встречал, и меня не обгонял никто из межпространственных пилигримов, которых видел Энгарт. Когда же нагромождения бастионов воздвиглись выше высочайших деревьев и я, выйдя из леса, вступил под сень этих стен, я обнаружил, что гигантские врата города закрыты и в них нет ни единой щели, через которую мог бы просочиться такой пигмей, как я.
В глубоком и неловком замешательстве, как будто видя сон, где все пошло не так, взирал я на угрюмую, неприступную твердыню врат, изготовленных словно из единого громадного листа тусклого, лишенного блеска металла. Я запрокинул голову, проследив всю крутизну стены, что вздымалась надо мною подобно альпийской круче, и увидел, что укрепления как будто бы оставлены.
Неужто обитатели города, хранители Пламени, покинули его? Неужто он отныне закрыт для пилигримов, что являлись из дальних земель поклониться Пламени и предать свое тело огню? Со странной неохотою, простояв там многие минуты в некоем оцепенении, я наконец повернул назад, чтобы отправиться вспять.
За время моего путешествия черные тучи придвинулись намного ближе и теперь уже затмевали половину неба, раскинув зловещие отростки, подобные крыльям. Зрелище было угрюмое и жуткое; туча вновь полыхнула этой грозной, яростной вспышкой, и гром ударил по моим оглохшим ушам волнами разрушительной силы, которые, казалось, терзали самые глубинные струны моего существа.
Я приостановился, страшась, что гроза обрушится прежде, чем я добегу до межпространственного портала. Я видел, что мне предстоит испытать на себе буйство стихий неведомой природы и чудовищной силы.
Тут в небе, на фоне надвигающейся, растущей на глазах тучи, я заметил двух летящих существ, которых могу уподобить только двум огромным бабочкам. Взмахивая яркими крыльями, сияющими на угольно-черном фоне надвигающейся грозы, они приближались ко мне, летя стремительно и ровно, и, несомненно, врезались бы в закрытые ворота, если бы вдруг не остановились в воздухе, внезапно, но непринужденно.
Почти не шевеля крыльями, они опустились на землю и замерли напротив меня, опираясь на странные, изящные лапки, которые в коленных суставах ветвились на парящие усики и колеблющиеся щупальца. Крылья их представляли собой узорчатые перепонки, расцвеченные жемчужным, темно-багряным, опаловым и оранжевым, а головы были усажены рядами выпуклых и вогнутых глазок и окаймлены закрученными, точно рога, органами, с полых концов которых свисали колышущиеся нити.
Я был более чем напуган, более чем изумлен их видом; но каким-то образом, путем некой неясной телепатии, до меня донесли мысль, что намерения их дружественны. Я знал, что они хотели войти в город, и знал также, что они понимают мое затруднительное положение.
Тем не менее к тому, что произошло дальше, я оказался не готов. С немыслимым проворством и грацией одна гигантская бабочка встала по правую руку от меня, вторая по левую. А потом, не успел я сообразить, что они задумали, существа опутали мое тело и конечности своими длинными щупальцами, словно прочными канатами, поднялись в воздух вместе со мною, как если бы я ничего не весил, и взмыли навстречу мощным стенам!
Мы взлетали так легко и стремительно, что стена словно бы утекала вниз, подобно волне расплавленного камня. Я наблюдал, как титанические каменные блоки проносятся мимо один за другим, и голова у меня кружилась. А потом мы поравнялись с широкими зубцами, промчались над никем не охраняемыми стенами и нырнули в пространство, подобное ущелью, навстречу огромным прямоугольным зданиям и бесчисленным квадратным башням.