уры, а также три руки указывали на то, что перед нами йорх – вероятно, последний представитель расы, тело которого сохранилось до наших дней.
Мы ощущали невыразимый восторг, думая о возрасте этой мумии, которая в сухом воздухе склепа вынесла все исторические и геологические превратности, что выпали на долю планеты, и являла собой зримую связь с забытыми эпохами.
Затем, подобравшись ближе и осветив мумию фонарями, мы поняли, почему она сохраняет вертикальное положение, – ее лодыжки, колени, плечи и шея были прикованы к стене тяжелыми металлическими кольцами, так сильно изъеденными ржавчиной, что сразу мы их не разглядели. Странный капюшон при ближайшем рассмотрении оказался еще страннее. Сверху его покрывал тонкий слой какой-то плесени, напоминавший отвратительную древнюю паутину. Не знаю почему, но эта картина производила отвратительное и отталкивающее впечатление.
– Боже, вот так находка! – воскликнул Октав, ткнув фонарем в лицо мумии, и тени, как живые, задвигались в глубоких впадинах глаз, громадных тройных ноздрях и широких ушах, что виднелись из-под капюшона.
Все еще указывая лучом фонаря на мумию, свободной рукой Октав ее коснулся, но, каким бы легким ни было его прикосновение, мумифицированная нижняя часть бочкообразного торса, ноги, ладони и предплечья мгновенно обратились в прах, оставив верхнюю часть тела висеть на металлических путах. То, как стремительно разрушилась нижняя часть мумии, было очень странно, ибо верхняя часть осталась нетронутой.
Октав недовольно вскрикнул и принялся кашлять и чихать, поскольку бурое облако поглотило его целиком. Мы отступили назад, чтобы не наглотаться пыли. Когда же пыль начала рассеиваться, я увидел нечто совершенно необъяснимое. Рябь пробежала по черному капюшону мумии, он задергался, рывком приподнялся по краям, отвратительно сморщился, отлепился от высохшего черепа, даже в воздухе продолжая конвульсивно сжиматься и разжиматься, и упал на голову Октава, который, горюя о разрушении мумии, все еще стоял рядом. Охваченный невыносимым ужасом, я вспомнил существо, что кралось в тени Йох-Вомбиса при свете двух лун и ретировалось, словно ночной кошмар, стоило мне пробудиться ото сна.
Плотно, как натянутая ткань, существо облепило волосы, лоб и глаза Октава, и он жутко заорал, бессвязно умоляя о помощи и пальцами пытаясь содрать с головы капюшон, но тщетно. Крики становились все нестерпимее, Октав агонизировал, подвергаемый изощренной пытке; он принялся вслепую прыгать и пританцовывать, искусно уворачиваясь от нас, ибо мы бросились к нему, намереваясь избавить его от странной помехи. И хотя все происходящее выглядело ночным кошмаром, существо, что упало ему на голову, очевидно, было представителем ранее не изученной формы марсианской жизни, которая, вопреки всем законам науки, выжила в этих древних катакомбах. И мы должны были вырвать нашего руководителя из ее лап.
Мы попытались к нему приблизиться, что представлялось несложным, ибо дело происходило в тесном углу между стеной и последними урнами, но, метнувшись в другую сторону, – что было вдвойне удивительно, ведь фактически он был слеп, – Октав обогнул нас и исчез меж урн, бросившись к выходу из катакомб.
– Господи, что с ним такое?! – воскликнул Харпер. – Он ведет себя как одержимый!
Времени, чтобы обсудить странное поведение Октава, не было, и мы последовали за ним со всей быстротой, какую позволяло наше изумление. Во тьме мы скоро потеряли его из виду и, добежав до перекрестка, постояли там, не зная, какое направление выбрать, пока не услышали слева его пронзительный вопль, повторившийся несколько раз. В этом вопле слышалось что-то жуткое и неземное, – вероятно, это объяснялось застоявшимся воздухом и акустическими эффектами, возникающими в разветвленных пещерах. Мне трудно представить, что такой звук слетает с человеческих губ, – по крайней мере, с губ живого человека. Бездушный, механический вопль исходил словно из одержимого дьяволом трупа.
Выставив фонари навстречу мечущимся теням, мы бежали вдоль рядов величественных урн. Вопль затих, сменившись замогильной тишиной, однако где-то вдали мы слышали приглушенный торопливый топот. Мы продолжили преследование, но, задыхаясь в почти лишенной кислорода и наполненной миазмами атмосфере, вскоре были вынуждены сбавить темп, тем более что Октава и след простыл. Его удалявшиеся шаги, словно поглощенная гробницей поступь призрака, теперь были едва слышны. Наконец мы остановились; в тишине раздавалось только наше прерывистое дыхание да кровь стучала в висках, точно барабаны выбивали сигнал тревоги.
Дойдя до тройной развилки, мы разделились. Харперу, Хальгрену и мне достался средний коридор. Проплутав целую вечность, но так и не встретив ни следа Октава, обойдя помещения, до потолка уставленные колоссальными урнами, где, вероятно, хранились останки сотен поколений, мы вернулись в громадную пещеру с геометрическими узорами на полу, а вскоре к нам присоединились и другие археологи, чьи поиски также не увенчались успехом.
Бессмысленно описывать наши многочасовые блуждания в мириадах склепов, во многие из которых мы вступали впервые. Везде было пусто, не говоря об отсутствии какой бы то ни было жизни. Помню, проходя в очередной раз через склеп, где раньше заметил на потолке темное круглое пятно, я вздрогнул: пятна не было. Чудо, что мы не потерялись в этих подземных катакомбах, но в конце концов мы вернулись в последнюю пещеру с прикованной к стене мумией.
Подойдя к пещере, мы услышали ровный, ритмичный звон – в сложившихся обстоятельствах звук немало испугал нас и озадачил. Словно кладбищенские воры пробивали стену забытого мавзолея. Когда мы приблизились, наши фонари осветили зрелище столь же необъяснимое, сколь и неожиданное. Человек, чья голова была скрыта под раздутой черной массой, размером и формой напоминавшей диванную подушку, стоя к нам спиной, долбил стену ломом. Как долго Октав здесь находился и где нашел лом, мы не знали, но стена уже успела поддаться его неистовому напору: пол был усеян горой осколков, а в стене показалась узкая дверца из того же странного материала, из которого были сделаны погребальные урны и курильница.
Потрясенные, удивленные, несказанно растерянные, стояли мы, не в силах сдвинуться с места. Происходящее было слишком пугающим и невероятным, и к тому же было очевидно, что Октав впал в безумие. Я ощутил сильный рвотный позыв, когда узнал отвратительное разбухшее существо, которое вцепилось в голову Октава и постепенно сползало на шею. Мне было страшно подумать, за счет чего оно успело так раздуться.
Прежде чем мы пришли в себя, Октав уронил лом и принялся шарить по стене, вероятно в поисках скрытой пружины. Откуда он мог знать, что она там есть? У нас не было разумного ответа на этот вопрос. С низким омерзительным скрежетом дверь отворилась, массивная и громоздкая, как плита мавзолея, оставив отверстие, откуда погребенным в веках потоком скверны изливалась непроглядная тьма. Почему-то именно в это мгновение наши фонари замигали и потускнели и мы вдохнули удушающее зловоние, надутое сквозняком из самого сердца древней гнили.
Октав обернулся к нам и теперь стоял в расслабленной позе, как тот, кто исполнил задуманное. Я был первым, кто сбросил с себя оцепенение. Вытащив складной нож – единственное подобие оружия, которое с собой захватил, – я кинулся к нему. Октав отпрянул, но увернуться не успел, и я вонзил четырехдюймовое лезвие в раздувшуюся черную массу, поглотившую верхнюю часть его головы и свисавшую на глаза.
И воображать не хочу, что именно пронзил своим ножиком; да оно и не поддается воображению. Существо было бесформенным, как гигантский слизняк, и у него отсутствовали выраженная голова, хвост и другие органы – мерзкая раздутая тварь, чью кожу покрывал густой, похожий на плесень мех, о котором я уже упоминал. Нож вошел глубоко, точно в гнилой пергамент, и тварь тут же сдулась, как проткнутый мочевой пузырь. Из отверстия хлынул поток человеческой крови, смешанный с темной массой – вероятно, недопереваренными волосами, студенистыми комками размягченных костей и ошметками какой-то белой творожистой субстанции. Одновременно Октав пошатнулся и рухнул на пол как подрубленный. Пыль, потревоженная его падением, заклубилась вокруг неподвижного тела.
Пересилив отвращение и давясь прахом, я склонился над Октавом и оторвал обмякшую тварь от его головы. Тварь поддалась легко, словно тряпка, но, видит Бог, лучше бы я этого не делал. Под ней оказалось то, что уже нельзя было назвать человеческим черепом, ибо череп был выеден подчистую, до самых бровей, – остался только голый полупереваренный мозг. Я выпустил тварь из внезапно онемевших пальцев, и, падая, она перевернулась, обнаружив на обратной стороне розоватые присоски, расположенные кругами, а в центре бледный диск, покрытый сплетенными нитями, похожими на нервные волокна.
Коллеги напирали сзади, однако довольно долго никто не мог вымолвить ни слова.
– Как думаете, сколько времени он мертв? – шепотом озвучил Хальгрен ужасный вопрос, который про себя задавали мы все.
Никто не захотел или не смог ответить; нам оставалось лишь с ужасом таращиться на Октава.
Спустя некоторое время я с усилием отвел взгляд; краем глаза заметив остатки прикованной мумии, я впервые с механическим, ирреальным ужасом осознал, что у нее также отъедена половина головы. Затем мой взгляд скользнул вбок, к недавно обнаруженной двери в стене. Я даже не сразу понял, что привлекло мое внимание. Изумленный, я направил фонарь вниз, в бездну, где, словно черви, копошились тени, которым не было числа. Казалось, что тьма вскипела, и наконец омерзительный авангард неисчислимой армии хлынул через широкий порог: явились такие же безобразные отвратительные кровопийцы, как тот, которого я оторвал от недоеденной головы Октава. Одни были по-змеиному тонкими, плоскими и напоминали круглые тряпки или куски кожи; другие, толстобрюхие, двигались с ленивой медлительностью. Я не представлял, чем они питались в этом запечатанном вечном мраке, и молюсь о том, чтобы никогда этого не узнать.