Подойдя ближе, Жерар заметил, что замок окружен рвом с такой же стоячей затхлой водой, покрытой радужной пленкой гниения. Подъемный мост был опущен, ворота открыты, словно в ожидании гостя. Людей по-прежнему не было видно, а стены серой громады хранили молчание, как и стены гробницы. Площадь и нависающий над ней главный донжон напоминали надгробие еще больше.
Подталкиваемый той же силой, что вела его вдоль берега, Жерар пересек мост и, миновав насупленный барбакан, вступил в пустой внутренний двор. Зарешеченные окна безучастно смотрели сверху вниз; открытая дверь таинственно маячила в дальнем углу двора, являя взору темный коридор. Подойдя к двери, Жерар заметил на пороге мужчину, хотя мог поклясться, что еще мгновение назад в дверном проеме никого не было.
Жерар перехватил посох; и, хотя разум твердил ему, что едва ли такое оружие сгодится против врага, наделенного сверхъестественными способностями, смутный инстинкт заставил храбро сжать посох в ладони.
Мужчина в дверях был невероятно высок, смертельно бледен и облачен в черный наряд, давным-давно вышедший из моды. На фоне синеватой бороды и трупной бледности кожи выделялись его алые губы. Такие же губы были у женщины, которая вместе со своими приспешниками растворилась в чистом воздухе, когда Жерар к ним приблизился. Бледные глаза мужчины мерцали, словно болотные огни; от его взгляда и холодной иронической усмешки на алых губах, скрывавшей бездну тайн, слишком жутких и омерзительных, чтобы явить их миру, Жерар содрогнулся.
– Я сеньор дю Маленбуа, – сказал мужчина.
Его тон был одновременно вкрадчивым и бесстрастным, и это лишь усилило недоверие, которое испытывал к нему юный трубадур. Когда губы хозяина замка разжались, Жерар заметил ряд неестественно мелких и заостренных зубов, словно у хищного зверька.
– Фортуна пожелала, чтобы вы стали моим гостем, – продолжил хозяин замка. – Едва ли мое смиренное гостеприимство удовлетворит ваш взыскательный вкус, и, вероятно, это скромное жилище покажется вам мрачноватым. Однако можете не сомневаться – мое радушие сколь бесхитростно, столь и искренне.
– Благодарю за вашу доброту, – ответил Жерар. – Но у меня назначена встреча, а я непостижимым образом заблудился в лесу. И я был бы крайне признателен вам, если бы вы указали мне дорогу в Вион. Неподалеку должна быть тропа, которую я умудрился потерять.
Просьба прозвучала жалко даже для его собственных ушей, а имя, которым представился хозяин, отозвалось в голове скорбным похоронным звоном, хотя Жерар не сразу понял, какие мрачные и потусторонние мысли оно навевает.
– К несчастью, между моим замком и Вионом дороги нет, – ответил хозяин. – Что до вашей встречи, ей суждено осуществиться в иных обстоятельствах и в ином месте, нежели было условлено. Я настаиваю на том, чтобы вы приняли мое приглашение. Умоляю вас, входите, только посох оставьте у двери. Больше он вам не понадобится.
Жерару показалось, что на губах хозяина появилась гримаса отвращения и неприязни; глаза скользнули по посоху с невнятной опаской. Его странная манера и то, как он подчеркнул последние слова, направило мысли Жерара в потустороннее русло, хотя ему не сразу удалось их сформулировать. Он решил, что ни за что на свете не расстанется с посохом, каким бы бесполезным ни казалось такое оружие против дьявольской природы врага. Поэтому трубадур сказал:
– Прошу снизойти к моей просьбе и позволить мне оставить посох. Я поклялся не выпускать его из правой ладони или хотя бы держать на расстоянии вытянутой руки, пока не убью двух гадюк.
– Странная клятва, – заметил хозяин. – Впрочем, как скажете. Можете сколько угодно таскать с собой эту деревянную палку.
Он резко отвернулся, сделав знак Жерару следовать за собой. Трубадур неохотно подчинился, бросив прощальный взор на безжизненные небеса и безлюдный двор. И не особенно удивился тому, что на замок внезапно опустилась подозрительная темнота – ни звезд, ни луны, – которая словно дожидалась, чтобы он вошел внутрь. Плотная, точно саван, душная и давящая, как мрак веками запечатанной гробницы; Жерар, переступая через порог, ощутил на плечах вполне осязаемую тяжесть, а горло сдавило от телесного и душевного волнения.
В сумрачном коридоре, по которому вел его хозяин, горели факелы, хотя Жерар представить не мог, как долго они горят и что служит топливом. Факелы давали мутный и рассеянный свет, таинственно и тревожно метались необъяснимо многочисленные тени, но само пламя горело ровно, как пламя свечей, что зажигают в память почивших в стоячем воздухе гробницы.
В конце коридора сеньор дю Маленбуа распахнул тяжелую дверь темного дерева. За ней оказалась столовая замка, где за длинным столом при свете таких же мутных факелов сидело несколько человек. В рассеянном свете их лица расплывались и искажались; Жерару привиделось, будто они мало чем отличаются от клубящихся теней. Тем не менее он сразу узнал компанию за столом, и его захлестнуло изумление.
За одним концом стола сидела женщина в изумрудном платье, которая так подозрительно исчезла между сосен после того, как Жерар откликнулся на ее призыв. С одной стороны стола он заметил очень бледную, перепуганную и несчастную Флоретту Кошен. Дальше, там, где полагалось сидеть домашней челяди, расположились слуга и служанка, которые сопровождали Флоретту на свидание с Жераром.
Сеньор дю Маленбуа обернулся к трубадуру с сардонической ухмылкой на устах.
– Полагаю, вы уже встречались с моими гостями, – промолвил он. – Однако вы еще не представлены моей супруге Агате, которая сидит во главе стола. Агата, имею честь представить Жерара де л’Отома, юного трубадура, славного добродетелью и талантом.
Хозяйка дома сухо кивнула и молча указала Жерару на кресло напротив Флоретты. Жерар повиновался, а сеньор дю Маленбуа по феодальному обычаю занял место во главе стола подле жены.
Только сейчас Жерар заметил слуг, которые входили и выходили, расставляя на столе вина и кушанья. Перемещались они бесшумно и с неестественной живостью, и почему-то было трудно разглядеть, во что они одеты. Казалось, слуги двигались в зловещих тенях извечных сумерек. И все же трубадура не оставляло чувство, что они слишком похожи на смуглых злодеев, которые исчезли вместе с женщиной в зеленом, когда он приблизился к ним среди сосен.
Трапеза напоминала поминки. Жерар ощущал непреодолимую скованность и удушливый страх; как ни хотелось ему хорошенько расспросить Флоретту и потребовать объяснений от хозяина и хозяйки, он был не в силах вымолвить ни слова и мог только смотреть на девушку, в чьих глазах читал то же беспомощное изумление и скованность, присущую ночным кошмарам. За всю трапезу сеньор дю Маленбуа с женой не перемолвились ни словом, лишь время от времени тайно и злобно переглядывались; слуга и служанка Флоретты были парализованы ужасом, словно птицы под гипнотическим и неумолимым взором змеи.
Яства отличались разнообразием и странными вкусами, древние вина, казалось, таили в своих желтых и лиловых глубинах непогашенный огонь давно похороненных столетий. Однако Жерар и Флоретта едва их пригубили; они заметили, что сеньор дю Маленбуа с женой и вовсе не притронулись ни к пище, ни к вину. Тени сгущались, движения слуг становились все призрачнее и неуловимее; затхлый воздух был напоен несказанной злобой, пропитан черной и смертоносной некромантией. Заглушая ароматы изысканных яств и букеты древних вин, сочился удушливый плесневый дух забытых гробниц, веками разлагавшихся забальзамированных тел, смешиваясь с эфемерным пряным благоуханием, которое, казалось, источала хозяйка шато. Жерар вспомнил истории из прошлого Аверуани, которые слышал во множестве, но которыми раньше пренебрегал; вспомнил рассказ о сеньоре дю Маленбуа и его жене, последних и самых свирепых представителях древнего рода, сотни лет назад похороненных в этом лесу, – их гробницу местные крестьяне до сих пор обходили стороной, ибо верили, что оба способны колдовать и после смерти. Жерар гадал, что́ затуманило его мозг и почему он не вспомнил об этом сразу, как только услышал имя. На ум пришли и другие истории, которые подтверждали его неосознанные подозрения насчет тех, чьим пленником он стал. Вдобавок Жерар вспомнил народные поверья о том, как использовать деревянный посох, и понял, почему сеньор дю Маленбуа велел ему оставить посох во дворе. Садясь за стол, Жерар положил посох рядом с собой; и сейчас вздохнул с облегчением, уверившись, что тот никуда не исчез. Тихо и незаметно он прижал посох к полу ногой.
Странная трапеза подошла к концу, хозяин с хозяйкой встали.
– Я отведу вас в ваши комнаты, – произнес сеньор дю Маленбуа, обводя гостей мрачным и загадочным взором. – Каждый может провести ночь в одиночестве, если пожелает. Впрочем, возможно, Флоретта Кошен захочет остаться со своей служанкой Анжеликой, а слуга Рауль переночует в комнате с мессиром Жераром.
Флоретта и трубадур согласились со вторым предложением. Мысль о том, чтобы провести одинокую ночь в замке вечной полуночи и невыразимой тайны, повергала в неописуемый ужас.
Четверо проследовали в свои комнаты по разным сторонам коридора, чьи глубины терялись в неверном свете факелов. Под грозным взглядом хозяина дома Флоретта и Жерар испуганно и неохотно обменялись пожеланиями доброй ночи. Не того они ждали от желанного свидания; обоих подавляли ужас их нынешнего положения и неотвратимые чары, жертвами которых они стали. Но не успел Жерар расстаться с Флореттой, как тут же принялся укорять себя за трусость – ему не следовало оставлять ее одну. Он подозревал, что его опоили, усыпив все его чувства. Жерар словно утратил собственную волю, и теперь им управляла воля чужая.
В комнате, которую выделили для Жерара и Рауля, стояли кушетка и громадная кровать с древними занавесками старинного фасона. Свечи с трудом рассеивали затхлый воздух мертвых веков, придавая комнате похоронный вид.
– Крепкого сна, – промолвил сеньор дю Маленбуа с улыбкой, такой же отвратительной, как и его вкрадчивый замогильный тон.