Внезапно руки мои освободились, и я ощутил, как пальцы старика шустро шарят по моему лбу, нащупывая глаза. Цель его была мне вполне ясна, и я понял, что ему тоже пришлось закрыть глаза, дабы избежать гибели, уготованной мне. Я вырвался и схватился с ним. Мы исступленно дрались, он пытался одной рукой развернуть меня кругом, а другой разнять мои сомкнутые веки. Хотя я молод и достаточно мускулист, мне с ним было не тягаться, и он медленно поворачивал меня к алтарю, а я запрокидывал голову, едва не ломая шею, тщетно пытаясь избавиться от его железных пальцев. Еще немного, и он бы вышел победителем, но пространство, где мы сражались, было чересчур узким, и он оттеснил меня к каменным статуям. Должно быть, споткнувшись об одну из тех, что лежали на полу, он дико, отчаянно вскрикнул и упал, отпустив меня. Я услышал удар, очень тяжелый – стук падения предмета намного более твердого, массивного и громоздкого, нежели человеческое тело.
Я ждал, не открывая глаз, но старик больше не издал ни звука, не сделал ни одного движения. Наклонившись, я отважился слегка раздвинуть веки. Он лежал у моих ног, рядом с фигурой, о которую споткнулся, и мне не требовалось особо вглядываться, чтобы увидеть в его позе, в его чертах неподвижность и ужас, что отпечатались на других статуях. Подобно им, он мгновенно превратился в изваяние из темного камня. Подобно своим жертвам, он, падая, узрел лицо Медузы. И теперь остался среди них навсегда.
Не оглядываясь, я бросился прочь из комнаты, я нашел дорогу из этого ужасного особняка, стремясь как можно скорее потерять его из виду в полупустынных таинственных переулках, которым не место в Лондоне. Меня охватил древний смертный холод; он завис в паутине нескончаемых сумерек среди этих неузнаваемых дорог и безымянных домов и следовал за мною неотступно. Но в конце концов каким-то чудом, не знаю как, я вышел на знакомую улицу, где в свете фонарей толпились люди и холодом веяло только от сгустившегося тумана.
Жертвоприношение Луне
– Я считаю, – провозгласил Морли, – что не все храмы без крыши на Му посвящены Солнцу – многие, напротив, построены, чтобы поклоняться Луне. Не сомневаюсь, храм, который мы обнаружили, доказывает мою точку зрения. Эти иероглифы, безусловно, символизируют Луну.
Его товарищ Торвей взглянул на Морли с удивлением – не слишком ли смелое и категоричное утверждение? Не в первый раз Торвея удивлял тон коллеги-археолога. Мечтательное выражение оливкового безбородого лица Морли, повторявшего какой-то аборигенный арийский тип, сменилось экстатическим восторгом. Торвей и сам был не чужд азарта исследователя, когда для этого был повод, но такой почти религиозный пыл находился за пределами его понимания. И снова он спросил себя, не слишком ли у коллеги… эксцентрический склад ума?
Впрочем, пробормотал он что-то почтительное, но уклончивое. Морли не только оплачивал экспедицию, но уже более двух лет платил Торвею щедрую стипендию. Приходилось выслушивать его тирады, хотя Торвей успел подустать от странных и не всегда обоснованных утверждений коллеги и нескончаемых путешествий по островам Меланезии. От первобытных статуй острова Пасхи до усеченных пирамидальных колонн Ладронских островов – они посетили все разбросанные руины, которые могли служить доказательством существования громадного континента посреди Тихого океана. Теперь на одном из не исследованных доныне малых Маркизских островов они обнаружили массивные стены строения, напоминавшего древний храм. Как водится, поиски были сопряжены с изрядными трудностями – аборигены боятся подобных мест, веря, что там водятся древние мертвецы, и местных непросто нанять проводниками или убедить показать нужное направление. На храм наткнулся сам Морли – археолога словно вел подсознательный инстинкт.
Впрочем, даже Торвей не стал бы спорить, что они совершили значительное открытие. За исключением колоссальных верхних камней, которые упали и раскололись, стены почти не пострадали от времени. Со всех сторон их окружали заросли пальм, хлебного дерева и различных тропических кустарников, однако внутри стен они не росли. Среди вывороченных камней кое-где еще сохранилось мощение. В центре храма был установлен громадный квадратный камень, который возвышался над землей на высоту в четыре фута и мог служить алтарем. Вырезанные на нем символы изображали все фазы Луны, от середины шел причудливый желоб, углублявшийся к краю. Очевидно, что, подобно прочим подобным строениям, крыши у храма не было изначально.
– Да, символы определенно лунные, – согласился Торвей.
– Кроме того, – продолжил Морли, – я уверен, что в таких храмах проводились человеческие жертвоприношения. Кровь лилась не только во имя Солнца, но и во имя Луны.
– Идея не лишена смысла, – не стал спорить Торвей. – На определенном витке эволюции человеческие жертвоприношения были широко распространены. Они вполне могли практиковаться теми, кто построил этот храм.
Морли не заметил сухости тона своего коллеги. Его обуревали чувства и идеи, и некоторые из них едва ли можно было назвать естественным результатом его исследований. Как бывало с ним при посещении древних развалин, Морли снедала нервическая ажитация – смесь непреодолимого трепета, ужаса, нетерпения и восторга. В этом храме, внутри его мощных стен, это чувство достигло небывалой силы; стало всепоглощающим, сходным с измененным состоянием сознания, которое свойственно бреду.
Его идея о поклонении Луне в этом храме была сродни скорее воспоминанию о том, что имело место на самом деле, чем итогом тщательных научных умопостроений. К тому же он был одержим сенсорными впечатлениями на грани галлюцинаций. Несмотря на тропическую жару, от стен веяло странным холодом – холодом ушедших веков; узкие тени полуденного солнца пестрели невидимыми лицами. Ему пришлось не раз протирать глаза, чтобы прогнать цветовые пятна, что, будто вспышки желтых и фиолетовых одежд, сменяли друг друга с быстротой, не поддающейся измерению. Хотя воздух был тих, Морли чудилось, будто вокруг снуют невидимые толпы. По всей вероятности, нога человека не ступала на эти плиты много тысячелетий, но Морли хотелось кричать от осязаемости давно почивших времен. Внезапно он понял, что вся его жизнь, а равно его исследования южных морей были окольным путем к некоему забытому состоянию, и теперь оно почти достигнуто. Тем не менее все это смущало его и приводило в недоумение: какое-то вторжение чуждого разума!
Он слышал свои слова, обращенные к Торвею, но они звучали непривычно и расплывчато, точно их произносил за него кто-то другой.
– Они радовались и были как дети, раса людей, живших на Му, – говорил Морли, – но не только радовались, были не совсем как дети. Существовала и темная сторона… культ смерти и ночи, который олицетворяла Луна, чьи бледные, неумолимые, хладные губы согревала только теплая кровь, пролитая на ее алтарь. Они собирали кровь, что стекала по каменному желобу… поднимали кубки… и далекая богиня немедленно осушала их, если принимала жертву.
– Откуда вы знаете? – спросил Торвей, изумленный как тоном коллеги, так и его словами.
Меньше всего в это мгновение Морли напоминал обычного американца. Неожиданно Торвей вспомнил, что все аборигены на островах относились к Морли со странным дружелюбием, непохожим на подозрительность и осторожность, которую они проявляли к другим белым. Они даже предупредили Морли – но только его одного – о духах, защищающих развалины. Казалось, по каким-то неведомым причинам аборигены считали Морли своим. Торвей спрашивал себя… впрочем, он был напрочь лишен воображения.
– Говорю вам, я просто знаю, – отвечал Морли, шагая вдоль алтаря. – Я видел…
Его голос упал до ледяного шепота, а конечности застыли, словно Морли настиг внезапный приступ каталепсии. Его лицо стало мертвенно-бледным, неподвижные глаза смотрели прямо перед собой. Застывшие губы выговорили странные слова: «Ралу муваса тхан». Голос был монотонный, словно жрец произносил заклинание.
Морли не смог бы объяснить, что ощущал и видел в это мгновение. Он будто утратил свое «я»; а рядом стоял какой-то незнакомец. Впоследствии он ничего не мог вспомнить, даже странные слова, которые произнес. Откуда бы ни исходил этот ментальный опыт, он был как сон, который рассеялся при пробуждении. Момент прошел, конечности Морли расслабились, и он снова принялся расхаживать вдоль алтаря.
Его собеседник взирал на него с изумлением и немалым беспокойством.
– Вам нехорошо? Слишком жаркое солнце. Надо быть осторожнее. Похоже, нам пора возвращаться на шхуну.
Морли механически кивнул и последовал за Торвеем к маленькой бухте длиной меньше мили, где была пришвартована нанятая им шхуна. Его разум блуждал впотьмах. Странные чувства, которые он испытал перед алтарем, больше его не мучили; и даже память о них почти стерлась. Тем не менее он все время пытался вспомнить нечто за пределами памяти; что-то мимолетное, что-то давно забытое.
Лежа в тростниковом гамаке на палубе шхуны, Морли окончательно пришел в себя и уже готов был согласиться с предположением Торвея, что тогда, среди руин, просто перегрелся на солнце. Смутные ощущения, напоминавшие бредовые идеи, которые не имели ни малейшего отношения к его настоящей жизни, сейчас казались невероятными и неправдоподобными. Чтобы прогнать их, он попытался сосредоточиться на экспедиции и годах, что ей предшествовали.
Морли вспоминал свою бедную юность; как ему хотелось разбогатеть и погрузиться в праздность, ибо лишь праздность дает человеку возможность преследовать химеру воображения; медленное, но верное движение вверх, пока он не обзавелся небольшим капиталом, который вложил в торговлю восточными коврами. Из какой малости родилось его увлечение археологией! Морли прочел иллюстрированную статью, которая описывала древние памятники на острове Пасхи. Необъяснимая странность этих малоизвестных реликвий непонятно по какой причине поразила его в самое сердце; и он решил во что бы то ни стало их посетить. Теория о потерянном континенте в Тихом океане обладала почти чувственной притягательностью, ее очарованию невозможно было противиться. Она стала его личной химерой, хотя Морли не видел физической причины, которая оправдывала бы такие чувства. Он прочел все, что можно было об этом прочесть, и, как только смог позволить себе праздность, совершил путешествие на остров Пасхи. Год спустя Морли передал торговлю коврами в руки толковому управляющему. Затем нанял профессионального археолога Торвея, у которого был немалый опыт полевых исследований в Италии и Малой Азии, купил старую шхуну под управлением шведской команды и отправился в долгий окольный путь между островами.