Однако же не мог не заметить сэр Джон попадавшиеся им зловещие знаки. Вдоль тракта не было ни деревьев, ни травы или же мхов, какие обычно произрастают в христианских землях; низкие холмы струпьями покрывала соль, а голые скалы походили на обглоданные кости.
И вот подъехал рыцарь к месту, где по обе стороны от дороги высились крутобокие холмы с островерхими утесами, изъеденными временем, и в крошащихся темных камнях разглядел жуткие и таинственные черты, поистине сатанинские. Проступали в скалах лица, похожие на морды гулей или гоблинов, и казалось, они корчатся, глядя на сэра Джона и его спутников. Путешественников это зрелище весьма встревожило, ибо к тому же лица обладали странным сходством между собою: будто это одна и та же рожа с каждым поворотом вновь и вновь выглядывала из каменной толщи и насмехалась над ними. Кроме гулей, имелись и другие личины, напоминающие языческих идолов, грубо высеченные и страхолюдные; третьи же походили на лики обглоданных червями мертвецов – они тоже повторялись по обе стороны от дороги, смущая и пугая странников.
Двое армян хотели поворотить коней и клялись, что скалы живые и движутся, хотя вокруг все мертво, уговаривали сэра Джона отступиться, но тот лишь воскликнул: «За мной!» – и поскакал вперед меж островерхих утесов.
В пыли на древней заброшенной дороге явились им следы, которые принадлежали не человеку и не твари земной, и столько было этих следов, и имели они такую необычайную, чудовищную форму, что даже сэр Джон смутился, а армяне зароптали пуще прежнего.
Но они отправились дальше, и еще выше сделались остроконечные утесы, и сравнялись ростом и обликом с великанами: трещины и разломы на склонах являли то могучую руку, то ногу, то тулово; одни гиганты не имели голов, у других головы были огромные, как у Тифона. Утесы заслоняли от путников солнце и отбрасывали непроницаемые тени гораздо гуще и чернее привычных человеку теней. И в самой беспросветной глубине ущелья выбежал навстречу сэру Джону и армянам шакал, но не бросился при виде них наутек, как поступили бы его сородичи, но чинно прошествовал мимо и обратился к ним на человечьем языке голосом демоническим, глухим и замогильным: повелел он им повернуть назад и не въезжать в запретный край. Пораженные путешественники сразу признали злое колдовство, ибо не может простой шакал разговаривать, и поняли, что чары эти противны природе и сулят опасности и бедствия. Отказались армяне ехать далее, и когда шакал скрылся из виду, развернулись и поскакали ему вослед, пришпоривая коней так, будто за ними гнались демоны.
Рассвирепел сэр Джон из-за бегства попутчиков, да к тому же тревожили его слова шакала и не хотелось в одиночку отправляться в Анчар. Но рыцарь вверил свою жизнь спасителю нашему Иисусу Христу и понадеялся, что тот охранит его от злобной волшбы и происков Сатаны. Поехал он дальше по дороге меж уродливых утесов, и вот наконец расступились они, а за ними раскинулась серая равнина, будто присыпанная пеплом, – мертвая земля под померкшими небесами.
При виде такого зрелища дрогнуло сердце сэра Джона, и край этот пришелся ему еще больше не по нраву, чем каменные гиганты и перекошенные рожи в утесах, ибо повсюду, куда ни глянь, лежали вдоль дороги выбеленные кости людей, коней и верблюдов, а из окрестных песков, засы́павших прекрасные некогда сады, торчали ветки сухих деревьев, похожие на вскинутые в мольбе руки. Видел сэр Джон разрушенные дома с распахнутыми дверьми, в которые постепенно проникали пески пустыни; видел и усыпальницы, медленно утопающие среди барханов. Поехал он дальше, и небо над ним потемнело, однако не из-за облаков или надвигавшегося самума, но словно во время солнечного затмения: в этом полумраке путник и его конь не отбрасывали теней и призраками белели гробницы и дома.
Проехал сэр Джон еще немного, и навстречу ему попалась рогатая гадюка, что волочилась по пыльной дороге прочь из Анчара. Поравнявшись с ним, сказала гадюка человечьим голосом:
– Берегись, не ходи дальше в Анчар, ибо нет туда пути никому из живых, лишь мертвым дозволено бывать там.
И тогда вознес сэр Джон молитву Господу нашему Всевышнему, Иисусу Христу, и всем святым, ибо понял, что угодил во владения Сатаны. Пока он молился, тьма вокруг сгустилась, будто пала ночь, и скоро ничего уж было не разглядеть на дороге. Хотел сэр Джон ехать дальше, но скакун его задрожал, встал столбом, точно разбил его паралич, и больше не слушался шпор.
Из подобного ночи сумрака бесшумно выступили огромные фигуры, укутанные с ног до головы, и показалось сэру Джону, что под черными саванами нет ни глаз, ни ртов. Не произнесли они ни единого слова, да и на сэра Джона напал такой испуг, что он сам онемел и не мог даже вытащить меч из ножен. Бесплотными руками великаны сдернули его с седла и увлекли прочь. От их прикосновений рыцарь едва не лишился чувств и потом уж толком не разбирал дороги, словно человек, нисходивший в смертную тень. Не ведал он, куда его тащат, и не слышал ничего, ибо пленители – призраки или же сущие демоны – ступали бесшумно, только кричал во тьме брошенный на дороге конь, будто смертная душа, охваченная кромешным ужасом и мукой. Холодом веяло на сэра Джона, хоть и не шелестел вокруг ветерок, а в воздухе пахло гнилью, как если бы разверзлись впереди двери разрушенного склепа.
Погрузился сэр Джон в полузабытье и не видел ни того, что попадалось по пути, ни укутанных в саваны таинственных фигур, что шествовали мимо. Придя в себя, понял он, что очутился в городе, хоть очертания переулков и домов едва можно было разглядеть в беззвездной ночи. Однако же кое-как различал рыцарь дворцы, широкие улицы и рынки; а вскоре показался среди них высокий, тускло мерцающий во мраке чертог, чьи купола и башенки окутала сгустившаяся тьма.
Когда подвели его ближе, увидел сэр Джон, что мерцание исходит изнутри и просачивается меж широко стоящих колонн через отворенные двери. То сияли не факел и не лампада, и подивился этому охваченный немощью и страхом сэр Джон. Приблизившись еще, понял он, что таинственное мерцание подобно гнилостному свечению гробницы.
Повлекли призраки беспомощного рыцаря внутрь дворца. Миновали они величественные покои с резными колоннами и драгоценной изукрашенной мебелью, какой не постыдились бы и короли, а потом вступили в большой тронный зал, освещаемый лишь гнилостным мерцанием, где возвышался на помосте трон из позолоченного черного дерева. На троне восседал не правитель и не султан, но громадный серый гад, превосходивший размерами человека и обликом подобный могильному червю. Не было в зале никого, кроме червя, сэра Джона да тех великанов, что привели его; было там пусто, как в древнем склепе, чей обитатель давным-давно истлел.
Поставили сэра Джона перед троном, и объял его такой ужас, какого не испытывал доселе ни один человек. Понял рыцарь, что мерзостный червь внимательно разглядывает его глубоко посаженными заплывшими глазками. И вот обратился червь к пленнику торжественным и жутким голосом:
– Я повелитель Анчара по праву завоевания, ибо пожрал я смертных его правителей и всех их подданных. Знай же, что эти края принадлежат мне и закон запрещает смертным вторгаться сюда, а нарушение закона влечет за собой суровую кару. Воистину неописуемые опрометчивость и глупость явил ты, придя сюда, ибо предупреждали тебя жители Абхаза, а после предупреждали шакал и гадюка, коих повстречал ты на пути. Безрассудство твое заслуживает наказания. И вот мой приговор: прежде чем я отпущу тебя, лежать тебе среди мертвецов, как они лежат, в темной могиле. Изведаешь ты все, что выпадает на их долю, но чего не дано узреть глазам живых, снизойдешь живой к покойникам и пребудешь среди них и праха столько, сколько понадобится, дабы искупить твои глупость и надменность.
И хоть был сэр Джон достойнейшим среди рыцарей христианского мира и никто никогда не усомнился бы в его храбрости, преисполнился он такого ужаса, услышав приговор восседавшего на троне червя, что опять едва не лишился чувств. Утащили великаны ослабевшего рыцаря прочь из тронного зала. Где-то за городом на кладбище во мраке среди кенотафов и могил швырнули его в громадный каменный склеп и затворили бронзовые двери.
И лежал сэр Джон в вечной ночи подле невидимого во тьме трупа и тех приспешников смерти, что еще не покончили со своим делом. Был рыцарь ни жив ни мертв, охватили его беспредельные ужас и отвращение, и не ведал он, день или ночь в Анчаре. Бессчетные часы пребывал он во мраке и тишине, которую нарушало лишь биение его собственного сердца, и вскоре биение это сделалось невыносимо громким и стало тяготить его, словно гомон и топот шумной толпы.
Стук сердца угнетал, лежащий рядом в вечном безмолвии труп внушал ужас, а дьявольское колдовство ввергало в смятение, и потому поддался сэр Джон отчаянию, и надежда вырваться из могильного узилища и снова узреть солнце почти покинула его. Познал он пустоту самой смерти, скверну разорения и невыразимые тайны тлена и праха, будучи при этом не бесчувственным покойником, но живым человеком, чья душа еще не отлетела. Члены рыцаря содрогались, а дух трепетал от омерзения, когда ползли по нему черви – сначала торопливо, готовые с жадностью наброситься на угощение, а затем медленно, пресыщенные трапезой. И казалось сэру Джону, тогда и потом, что такое временное пребывание в могиле гораздо страшнее истинной смерти.
И вот когда минуло множество часов или же дней, в склепе, где царила неизменная тьма, где не двигалась ни единая тень, куда не проникал ни единый луч, раздался наконец приглушенный лязг. И понял сэр Джон, что вновь отворились бронзовые двери. В заполнившем гробницу полумраке увидел он своего жалкого соседа, в чьем гнусном обществе так долго пребывал. Охватила его при виде этого зрелища дурнота, но тут выволокли его наружу те же великаны в черных саванах, скрывавших нечеловеческий облик. От жутких прикосновений с новой силой нахлынул на сэра Джона ужас, и снова едва не лишился он чувств. Повлекли его через Анчар по той же дороге, по которой въехал он в эти безотрадные земли.