– Голосую за то, чтобы немедля испробовать метод, предложенный Кронусом Алконом и Хьюно Пасконом!
Прочие, один за другим, также принялись вставать и озвучивать свое решение, пока наконец идею не одобрили практически единогласно.
Затем собрание разошлось. Я узнал от Кронуса, что в местных лабораториях немедленно начали подготовку к масштабному производству радия и его наиболее эффективному использованию.
Не прошло и часа, как несколько химиков уже были готовы прибыть на место катастрофы с портативными аппаратами, в которых радий дробился и затем распылялся наружу. Они произвели магический эффект: черная гниль, что беспрепятственно пожирала город, перебираясь от дома к дому по рассыпающимся мостовым, тотчас остановилась. Весь пораженный район, занимавший уже несколько квадратных миль, вскоре был оцеплен кордоном людей, вооруженных распылителями радия; и, к величайшему облегчению жителей Джармы и всей Акамерии, было объявлено, что зараза взята под контроль.
Во время нашего пребывания в Джарме мы с Кронусом гостили в красивом здании, специально предназначенном для приезжих ученых. Я был поражен тем, какая сибаритская роскошь окружала этих людей – притом роскошь эта, хотя и бесконечно, невообразимо изобретательная, нигде не выходила за рамки хорошего вкуса. Там были и бани, которым позавидовали бы римские императоры, и ложа, при виде которых Клеопатра почувствовала бы себя нищенкой. Нас убаюкивала прелестная, воздушная музыка, исходившая неведомо откуда; еду и все прочее необходимое приносили как бы неосязаемые руки, стоило лишь высказать вслух соответствующее желание. Разумеется, за подобными чудесами скрывался секретный механизм; однако секрет был запрятан очень искусно, и эти устройства никогда не бросались в глаза. Я смиренно сознавал, насколько же обогнали нас эти люди 15 000 года с их спокойным и всеобъемлющим умением управлять законами природы – умением, которое никто из них не считал особо ценным или важным.
Почести, оказываемые мне как изобретателю средства от черной гнили, несколько смущали меня: сам-то я сознавал, что мое вдохновение было не более чем счастливой случайностью. Научные светила осыпали меня комплиментами письменно и устно; и лишь благодаря вмешательству Кронуса, который заявил, что я не люблю много бывать на людях, мне удалось избежать многочисленных приглашений.
У Кронуса обнаружились кое-какие дела в городе, так что он был не готов возвращаться к себе в имение в ближайшие несколько дней. Поскольку он не мог уделять мне все свое время, я завел привычку совершать долгие прогулки по улицам Джармы и ее окрестностям.
Неторопливые прогулки среди разнообразных городских видов всегда были для меня источником неиссякаемого удовольствия. Само собой, в незнакомом городе будущего, где все было так ново, так непривычно, подобные блуждания сделались вдвое заманчивей. А сама мысль о том, что я брожу над руинами Нью-Йорка, отделенный от своей эпохи тринадцатью тысячами лет со всеми их невообразимыми историческими и геологическими катаклизмами, была страннейшим ощущением, какое мне доводилось испытывать в жизни.
Сколь удивителен был мир, по которому я шагал! Там использовались автомобили, что легко и беззвучно скользили над землей, не имея никаких видимых двигателей; там было множество летательных аппаратов, что грациозно и бесшумно проносились над головой и высаживали пассажиров на крыши или на балконы тех зданий, что повыше. Каждый час садились или взлетали огромные, сверкающие эфирные корабли. Однако же сильнее всего мое внимание привлекали толпы пешеходов. Люди обоего пола и всех возрастов были одеты в веселые разноцветные костюмы. Особенно впечатляло то, что почти отсутствовали уличный шум, спешка и суматоха: все было чинно, спокойно, безмятежно. Женщин в толпе было так мало, что я понял: опасения Кронуса насчет судьбы человечества отнюдь не беспочвенны. Женщины, которых я видел, редко бывали красивы или привлекательны по меркам двадцатого столетия; на самом деле, было в них нечто почти безжизненное, механическое. Как будто женский пол давно достиг пределов своего эволюционного развития и теперь пребывал в состоянии застоя или даже деградации. От Кронуса я узнал, что так оно и есть. Однако же всех этих женщин, по причине их редкости и ценности для расы, берегли как зеницу ока. В обществе преобладала полиандрия; что касается романтической любви или хотя бы бурной страсти, в этом мире они были делом неслыханным.
Время от времени, пока я блуждал среди этой чуждой толпы и заглядывал в витрины, где часто можно было видеть неведомые продукты или причудливые ткани с других планет, на меня накатывала жуткая тоска по дому. Особенно она обострялась каждый раз, как я приближался к марсианскому кварталу, где обитала внушительная колония этих таинственных инопланетян. Некоторые из них перенесли на землю свою многоугольную, асимметричную архитектуру. Эти здания бросали вызов всем правилам геометрии – иной раз казалось, что и законам гравитации тоже. А на улицах между ними витали экзотические ароматы, среди которых преобладала оглушительная вонь наркотика гнултана. Это место влекло и тревожило меня; я частенько бродил кривыми улочками, которые рано или поздно выводили меня за пределы города, где я оказывался среди тучных полей и раскидистых пальмовых рощ, что выглядели не менее удивительными и непривычными, чем сцены городской жизни.
Как-то раз я отправился на прогулку позднее обыкновенного. Проходя по городу, я заметил, как мало в толпе венериан, и услышал разговоры о новых мятежах, но в тот момент не обратил на это особого внимания.
Сумерки застали меня, когда я возвращался из-за города к марсианскому кварталу. Лесная глушь, где я никогда не встречал много народу, сейчас была еще тише обычного. Я шел узкой тропой, по сторонам которой росли густой кустарник и небольшие пальмы. Побуждаемый смутными опасениями, я ускорил шаг. Мне вспомнились те разговоры, что я слышал. До сих пор я ничего не боялся, но теперь, в надвигающейся темноте, ощутил некую неопределенную угрозу и вспомнил, что по глупости позабыл вооружиться электронным излучателем, которым Кронус снабдил меня нарочно для прогулок.
Поблизости никого видно не было. Но теперь, шагая по тропе, я пристально вглядывался в густеющие тени в кустарниках по обе стороны тропы. Внезапно за спиной послышался как будто топот тяжелых босых ног. Оглянувшись, я увидел, что меня догоняют семь-восемь венериан; некоторые были вооружены дубинами. Должно быть, они прятались в кустах, пока я шел мимо. Глаза у них горели в сумерках, точно у голодных волков; они ринулись на меня, издавая низкий звериный рык. Я успел увернуться от занесенной дубины первого и уложил его четким апперкотом; однако, размахивая дубьем и грязными лапищами, на меня тут же налетели другие. Я чувствовал, как острые когти рвут мою одежду и терзают тело, а потом что-то с глухим стуком обрушилось мне на голову, вокруг завертелись огни и тьма, и я провалился в забытье.
Очнувшись, я сперва сознавал только, как болят у меня голова и конечности. Макушка болезненно пульсировала от полученного удара. Потом я услышал ропот хриплых нечеловеческих голосов и, открыв глаза, увидел озаренные пламенем лица и тела пары десятков венериан, что плясали вокруг большого костра. Я лежал на спине, и достаточно было пошевелиться, как сделалось ясно, что я связан по рукам и ногам. Рядом на земле лежал еще один человек, связанный точно так же и, по всей видимости, мертвый либо умирающий.
Я не шевелился, сочтя неразумным давать венерианам знать, что я пришел в сознание, и наблюдал за жуткой сценой. То было нечто из Дантова «Ада»: багровые отсветы костра отливали кровавым на уродливых, волосатых конечностях и чудовищных, демонических харях инопланетных рабов. Их движения, хотя и имели подобие некоего грубого, чудовищного ритма, были ближе к звериным прыжкам, нежели к танцам даже самых примитивных земных дикарей; я невольно задался вопросом, как подобные существа ухитрились овладеть искусством разжигания огня. Мне говорили, что на их родной планете огонь не был им известен до прихода людей. Я вспомнил также рассказы о том, что ныне они иногда используют его во время своих каннибалистических празднеств, приобретя вкус к печеному мясу. В последнее время ходили слухи, что не брезгуют они и человеческой плотью и что не один несчастный пал жертвой их хищничества.
Подобные раздумья спокойствия не добавляли. Кроме того, меня пугал вид здоровенной металлической решетки, лежавшей у костра и чем-то напоминавшей чудовищный гриль, – временами она мелькала в просветах между кружащих фигур. Присмотревшись, я узнал в ней поддон, какие использовались для сушки фруктов. Он был футов восьми в длину и четырех в ширину.
Внезапно я услышал шепот лежащего рядом человека, про которого полагал, будто он без сознания.
– Они ждут, когда уляжется пламя, – проговорил он почти беззвучно. – А тогда они зажарят нас живьем на этом железном листе.
Я содрогнулся, хотя нельзя сказать, чтобы это стало для меня неожиданностью.
– Как они вас поймали? – осведомился я так же тихо.
– Я хозяин этих рабов – точнее, был их хозяином, – отвечал он. – На этот раз они застигли меня врасплох; но я полагаю – или хотя бы надеюсь, – что моей семье удалось бежать. Я совершил ошибку, решив, что после недавних наказаний они присмирели. Насколько я понял из того, о чем проболтались сами дикари (я понимаю их речь), сегодня произошло организованное восстание. Они ведь не так уж неразумны, как полагает большинство людей. Есть у меня гипотеза, что земной климат ускорил их умственное развитие. Они владеют средствами передачи информации на немыслимые расстояния, не менее эффективными, нежели радио. Я уже давно заподозрил, что они достигли молчаливой договоренности с марсианами, которые втихомолку их подзуживают. Этот микроб, что вызвал черную гниль, – его уж точно контрабандой завезли марсиане с Венеры на своих эфирных кораблях, и неизвестно, какую еще заразу они п