– Вы их видели? – сухим, прерывистым шепотом осведомился он.
– Во имя Господа, что все это значит?! – воскликнул я.
Карнби вернулся к креслу, слегка пошатываясь от слабости. Его черты исказились в агонии, неодолимый ужас терзал его изнутри; он заметно дрожал, точно в приступе малярии. Я присел в кресло рядом, и мой работодатель, запинаясь и заикаясь, начал свою невероятную, наполовину бессвязную исповедь – бессмысленно мямля, то и дело прерываясь и замолкая на полуслове.
– Он сильнее меня – даже в смерти, хотя я расчленил его тело хирургическим ножом и пилой. Я подумал, после такого он уже не сможет вернуться – после того, как я зарыл куски в десятке разных мест: в погребе, под кустами, у подножия плюща. Но «Некрономикон» не лжет… и Хелман Карнби знал это. Он предупредил меня перед тем, как я его убил, – он сказал мне, что вернется даже в таком состоянии.
Но я ему не поверил. Я ненавидел Хелмана, и он платил мне той же монетой. На пути к высшей власти и знанию он продвинулся дальше меня; Темные благоволили ему больше, нежели мне. Вот поэтому я и убил его – моего брата-близнеца, моего собрата в служении Сатане и Тем, кто был прежде Сатаны. Мы много лет работали вместе. Мы вместе служили черную мессу; при нас состояли одни и те же фамильяры. Но Хелман Карнби углубился в такие недра сверхъестественного и запретного, куда я не мог за ним последовать. Я боялся его и не в силах был терпеть его превосходство.
Прошло больше недели… я сделал то, что сделал, десять дней назад. Но Хелман – или какая-нибудь его часть – с тех пор возвращается каждой ночью… Боже! Его треклятые руки ползают по полу! Его ступни, и предплечья, и куски ног каким-то неописуемым образом карабкаются по ступеням, дабы изводить меня и преследовать!.. Исусе! Его отвратительное окровавленное туловище лежит и ждет! Говорю вам, его кисти приходят стучать и возиться у меня под дверью даже при свете дня… а в темноте я спотыкаюсь о его руки.
О господи! Я лишусь рассудка, до того это ужасно. А ему того и надо – свести меня с ума; он намерен терзать меня и мучить, пока разум мой не помутится. Потому он и является ко мне вот так, по кускам. Он мог бы в любое время разом со мною покончить, при его-то демонической власти. Ему ничего не стоит воссоединить отсеченные конечности с телом и умертвить меня – так же, как я умертвил его.
Как тщательно, с какой беспредельной предусмотрительностью зарыл я расчлененный труп! А что толку? Я и нож с пилой тоже закопал – в дальнем конце сада, подальше от его жадных неугомонных рук. А вот голову хоронить не стал – спрятал ее в стенном шкафу. Порою я слышу, как она там двигается; да вы тоже ее только что слышали… Но голова ему не нужна, вместилище его воли – в ином месте, и воля эта способна разумно действовать через все его члены.
Разумеется, обнаружив, что он возвращается, я стал запирать на ночь все двери и окна… Но ему они не преграда. Я пробовал экзорцировать его подобающими заклинаниями – всеми, какие знаю. Сегодня я испробовал ту всесильную магическую формулу из «Некрономикона», что вы для меня перевели. Ради этого я вас к себе и пригласил. Кроме того, я не мог больше выносить одиночества; я подумал, вдруг будет лучше, если в доме случится кто-нибудь помимо меня. На эту формулу я возлагал последнюю свою надежду. Полагал, она его удержит, – это древнейшее, чудовищнейшее заклятие. Но, как вы сами видите, даже оно не помогло…
Голос его прервался, угас до невнятного бормотания. Карнби сидел, глядя прямо перед собою невидящим измученным взором; в его глазах я различал первые отблески безумия. Я не находил слов – такой невыразимой гнусностью прозвучало его признание. Душевное потрясение перед лицом злодейства столь вопиющего и сверхъестественный ужас буквально ошеломили меня, притупили все мои чувства; и не раньше, чем я немного опомнился, меня захлестнуло неодолимое омерзение к этому человеку.
Я поднялся на ноги. В доме воцарилась тишина, как если бы жуткая кладбищенская армия сняла осаду и разошлась по своим могилам. Карнби оставил ключ в замке; я шагнул к двери и проворно ее отпер.
– Вы меня покидаете? Не уходите! – взмолился Карнби срывающимся от тревоги голосом.
Я взялся за дверную ручку.
– Да, я ухожу, – холодно отрезал я. – Я сей же миг увольняюсь; я намерен собрать вещи и незамедлительно покинуть ваш дом.
Я открыл дверь и вышел, не желая слушать никаких уговоров, молений и протестов. В тот момент я предпочел бы столкнуться лицом к лицу с тем, что рыскало в полутемном вестибюле, – с любым тошнотворным ужасом, – нежели и далее выносить общество Джона Карнби.
Коридор был пуст; я передернулся от отвращения, вспомнив о том, что там видел, и поспешил к себе. Думается, заметив или заслышав в полумраке хоть какое-то движение, я бы завопил в голос.
В лихорадочной спешке, словно меня подгоняли, я принялся укладывать чемодан. Я не чаял, как бы поскорее бежать из этого дома отвратительных тайн, над которым нависала удушливая атмосфера угрозы. Второпях я совершал промах за промахом, спотыкался о стулья; мой мозг и пальцы онемели от парализующего ужаса.
Я уже почти закончил сборы, когда на лестнице послышались неспешные, размеренные шаги. Кто-то поднимался с первого этажа. Я знал, что это не Карнби: тот заперся у себя сразу после моего ухода, и я был уверен, что наружу его ничем не выманить. В любом случае вряд ли ему удалось бы сойти вниз так, чтобы я не услышал.
А шаги между тем раздавались уже на лестничной площадке, затем в коридоре; миновали мою дверь все с той же ритмичной монотонностью, размеренно, как метроном. Со всей очевидностью, это не вялая, нервозная поступь Джона Карнби!
Кто бы это мог быть? Кровь застыла у меня в жилах; я не дерзал развить пришедшую в голову гипотезу.
Шаги стихли; я понял, что пришелец добрался до двери в кабинет Карнби. В наступившей паузе я не осмеливался даже дышать; а в следующий миг раздался жуткий треск и грохот и, перекрывая шум, – нарастающий визг насмерть перепуганного человека.
Я прирос к месту, не в силах пошевелиться, как если бы меня удерживала незримая железная рука. Понятия не имею, как долго я ждал и вслушивался. Визг разом оборвался; теперь я не слышал ничего, кроме низкого, характерного, повторяющегося звука, который мозг мой отказывался опознать.
Не собственное желание, но воля, что была сильнее моей, наконец вывела меня за порог и повлекла по коридору к кабинету Карнби. Я ощущал присутствие этой воли как неодолимое, сверхъестественное воздействие – как демоническую силу, как злонамеренный гипноз.
Дверь кабинета была взломана и болталась на одной петле. Ее разнесло в щепы, словно от удара сверхчеловеческой силы. В комнате по-прежнему горел свет; неописуемый звук, что я слышал, при моем приближении смолк. Воцарилась зловещая гробовая тишина.
И вновь я замешкался, не в силах двинуться дальше. Но на сей раз нечто иное, нежели адский, всепроникающий магнетизм, обратило меня в камень и удержало на пороге. Заглянув в комнату, в узкий дверной проем, подсвеченный невидимой лампой, я рассмотрел край восточного ковра и кошмарные очертания чудовищной недвижной тени на полу. Эту гигантскую, вытянутую, уродливую тень отбрасывали, по всей видимости, руки и туловище нагого мужчины, что наклонялся вперед с хирургической пилой в руках. Кошмар же заключался вот в чем: хотя плечи, грудь, живот и руки просматривались вполне отчетливо, тень была безголовой – и заканчивалась, по всему судя, тупым обрубком шеи. При такой позе голову никак невозможно было сокрыть от взгляда особо подобранным ракурсом.
Я ждал, не в состоянии ни войти внутрь, ни выскочить наружу. Кровь прихлынула обратно к сердцу заледенелым потоком; мысли застыли в мозгу. Последовала пауза, исполненная беспредельного ужаса, а затем, из невидимой для меня части комнаты, со стороны запертого стенного шкафа донесся жуткий, яростный грохот, треск ломающегося дерева, скрип петель, и тут же – зловещий глухой стук, будто какой-то неопознанный предмет ударился об пол.
И вновь воцарилась тишина, как если бы торжествующее Зло мрачно размышляло над своим неописуемым триумфом. Тень не пошевелилась. В позе ее ощущалась отталкивающая задумчивость, занесенная рука все еще сжимала пилу, точно вознесшись над результатом своих усилий.
Новая пауза; а затем нежданно-негаданно на моих глазах тень чудовищным, необъяснимым образом распалась – легко и плавно раздробилась на бессчетное множество фантомов и угасла, исчезла из виду. Как именно и в каких местах произошло это многократное расщепление, этот поразительный раскол, я описать не дерзну. Одновременно послышался приглушенный лязг – это на персидский ковер рухнуло что-то металлическое, а затем звук падения – не одного-единственного тела, но многих тел.
И опять наступило безмолвие – так безмолвствует ночное кладбище, когда гробокопатели и вампиры покончат со своими страшными трудами и на погосте останутся одни мертвецы.
Во власти пагубного гипноза, точно сомнамбула, влекомый незримым демоном, я вошел в комнату. Благодаря омерзительному предвидению я уже знал, что именно обнаружу за порогом: двойную груду человеческих останков, одни – свежие, окровавленные, другие – уже посиневшие, тронутые гниением, запачканные в земле; все они перемешались на ковре в мерзостном беспорядке.
Из общей кучи торчали обагренные пила и нож; а чуть в стороне, между ковром и открытым шкафом с поломанной дверью, покоилась человеческая голова: она стояла стоймя, лицом ко всему прочему. Голова уже начинала разлагаться, как и тело, которому она принадлежала; но я готов поклясться, что своими глазами видел, как в лице покойного постепенно угасало выражение злобного торжества. Даже тронутые распадом, черты мертвеца обнаруживали ярко выраженное сходство с Джоном Карнби и самоочевидно принадлежать могли не кому иному, как только его брату-близнецу.
Чудовищные предположения, удушавшие мое сознание черным, вязким облаком, здесь приводить не до́лжно. Ужасы, что довелось мне лицезреть, – и еще большие ужасы, о которых я мог только догадываться, – посрамили бы наимерзейшую гнусность в промерзших глубинах ада. Мне посчастливилось и повезло в одном: это невыносимое зрелище предстало моим глазам лишь на несколько мгновений, не более. И тут же я внезапно ощутил, как из комнаты что-то исчезло, выветрилось; злые чары развеялись, всеподчиняющая воля, что удерживала меня в плену, сгинула безвозвратно. И отпустила меня на свободу – точно так же, как незадолго до того высвободила расчлененный труп Хелмана Карнби. Я мог уйти; я выбежал из жуткого кабинета в темноту дома – и очертя голову кинулся во внешнюю ночную тьму.