– От этого подарка хоть удовольствие, в отличие от розочек, – в тон ему ответила я и смущенно добавила: – Алкоголь ни при чем!
– Прости. – Стивен выставил руки вперед, показывая, что сдается.
Я отвернулась и начала откручивать крышку: мне необходимо выпить.
– Нет. – Стив подошел, наклонился и прошептал: – Не будем. Пить.
В ответ я хмыкнула и ловко открутила крышку бутылки. Губы коснулись горлышка, язык обожгла первая капля… Стивен выхватил портвейн и поцеловал мои пересохшие губы. Быстро, пылко.
– Ари, я же сказал. Мы не будем пить.
– Почему?! – крикнула я, сжимая в ладони крышку.
– Нам предстоит серьезный разговор, хочу вести его на трезвую голову.
– Вчера был серьезный разговор, – напомнила я, – но ты пил.
Мне страшно говорить на трезвую голову о той жизни.
– Идем, Ари. – Стивен взял меня за запястье и повел в комнату.
Когда мы оказались в гостиной, я впилась в губы мужчины страстным поцелуем и толкнула на диван. Хотелось повторить то безумство на жестком полу; и пусть он снова уйдет, плевать, я не собиралась сдаваться. Кому нужны эти разговоры?! Мои пальцы вновь запутались в его волосах. На пару секунд Рэтбоун и правда забылся, жадно отвечая, но, когда я выдернула его рубашку из джинсов, ловко перехватил мои ладони.
– Не сейчас. – Он покачал головой.
– Сейчас, – выдохнула я. – Обо всем позже… Когда-нибудь…
– Нет. – Суровый взгляд никак не вязался с подрагивающими от возбуждения руками, которыми он водил вдоль моей талии. – Расскажешь, и я весь твой, – заявил Стивен, шлепнув меня по бедру и спихнув со своих колен.
В последнюю секунду он придержал меня и аккуратно поставил на ноги, напоследок отряхнув от невидимых пылинок.
Отступать некуда.
– Хочешь знать, да?
– Да.
Презрительно щурясь, я открыла первый ящик комода и достала дневник. Для Стивена это просто история, ему конечно же плевать, что воспоминания будут донимать меня, превращаясь в ночные кошмары.
– Вот. – Я держала на вытянутой руке потрепанную тетрадь с бабочками на обложке.
Стив недоверчиво приподнял одну бровь, колеблясь: «Так просто?» Я дрожала всем телом, горло саднило. А Рэтбоун всё не решался.
– Бери, ну же!
Протянул ладонь. Хлопок – тетрадь упала на ковер: я рано одернула руку, боясь коснуться ледяных пальцев. Странно, пару минут назад позволяла этим пальцам изучать меня всю.
Стивен уже поднял тетрадь и листал заляпанные чернилами листы. Он нахмурил брови, недовольно скрипнул зубами и спросил:
– Смеешься надо мной?
– Смеюсь? С чего бы? – Трудно сдерживать улыбку, глядя на его раздосадованное выражение лица.
– Тут всё на русском. Я не знаю русского, – сухо пояснил Рэтбоун.
– О? Действительно? – Я победно усмехнулась. Воспоминания – мутная вода, которую лучше не трогать. Запрыгнув на комод, я свесила ноги. – Учи русский и вперед – разбирать мой почерк.
Стивен рассмеялся незнакомым, жутковатым смехом и, кинув тетрадь на диван, подошел ко мне вплотную. Его ладони легли на мои колени. Стив минуту буравил взглядом, а потом, обхватив рукой мою талию, стащил с комода. Сердце забилось неестественно быстро, я поперхнулась воздухом. Не чувствуя под ногами пол, надеялась восстановить сбитое дыхание – тщетно. Из моей груди вырвался тихий стон, я обняла руками шею Стивена, а ноги закинула ему на бедра. Мы переместились на диван; его губы рядом: я приоткрыла рот, желая насладиться поцелуем.
Но он остановился в миллиметре от моего лица и предостерег:
– Не играй со мной, Ари.
– Это угроза? – пыталась говорить беззаботно. – Угрожаешь мне?
– Предупреждаю. Читай. – Он поцеловал меня, прикусив нижнюю губу.
Раунд окончен. Я проиграла.
– Ну, хорошо. Хорошо! – раздраженно простонала я и взяла личный дневник. – Только, Стивен… – Я принялась нервно мять уголок тетради.
– Что?
– Обещаешь потерпеть меня пару дней? – Глаза защипало от слез. – Если после прочитанного я стану тебе противна… если ты не захочешь быть со мной… – Я села напротив Рэтбоуна в глубокое кресло. – Всё пойму, но мне бы хотелось… позволь насладиться… перед тем, как…
– Дурочка, – тепло улыбаясь, перебил Стивен. – Мне плевать на твои поступки, какими бы неправильными они ни были. Я не осуждаю тебя, не осуждал и осуждать никогда не буду.
– Но зачем тебе знать? – изумилась я.
Стивен вскинул бровь.
– Я должен знать. Просто должен, и всё. Тебе будет легче, когда ты расскажешь. Обещаю. Немного, но будет.
Поколебавшись, я открыла тетрадь. Буквы запрыгали перед глазами. Я с шумом втянула воздух, резко выдохнула и приступила к чтению вслух, переводя родную речь на английский язык.
Прошлое Аристель (2010-2013)
«Всем плевать, я это знала. Но новость о выселении будто сбила с ног. Хозяйка квартиры выгоняет меня на улицу, деньги закончились… Десять тысяч. Я думала, это много. Оказалось, моргнул – и мир уже другой. И в новом мире для меня нет места.
В Чикаго тихо. Слишком тихо для города, о котором складывают криминальные легенды. Я сижу на холодной скамье в парке, перечисляю причины, по которым пишу эту запись. Буду вести дневник. Старая привычка или интерес? Теперь моя жизнь непредсказуема.
Я приехала в Чикаго, сняла жилье. Гостиница обошлась бы дешевле, но из-за того, что я почти не выхожу на улицу, персонал бы подумал, что я умерла, вызвал полицию… Виза на исходе, и я стараюсь не попадаться копам.
В первый день я отправилась на шопинг – терапия же! – совершенно не думая о том, что деньгами стоило бы распорядиться более разумно, чем купить пару итальянских туфель и красивые платья. Также подаренная сумма тратилась на дорогой алкоголь. Я не пила, только коллекционировала. Пила я портвейн: он не горький, как виски или коньяк, прожигает горло осторожно, ласково. Заботится обо мне. Хоть кто-то обо мне заботится».
«Если бы не удача, после концерта я сидела бы в таком же аэропорту, имея при себе пару личных вещей и разбитую вдребезги надежду понравиться Стивену Рэтбоуну. Я бы не узнала, что такое любовь… моя первая любовь.
О чем он думал, когда давал мне деньги? Нет, он не должен был думать обо мне, думать должна была Я.
Когда я устану плакать? Не могу без него. Не мо-гу. Я рыдаю, молю о его возвращении, потом проклинаю, через время надеюсь: он найдет меня, заберет, снова полюбит…»
«Сегодня кто-то дал мне пятьдесят долларов. Я проснулась и увидела деньги. Впервые за последнее время поела нормально. Осталась в аэропорту, сдала вещи в камеру хранения. Сегодня заберу их и пойду в ломбард. Продам всё, что возьмут, и отправлюсь на поиски жилья для бездомных. Я видела такое в кино. Мне должны помочь!»
«На меня смотрят как на грязь. Раньше я наблюдала за бездомными с сожалением, но и не думала им помочь хотя бы мелочью. Теперь никто не помогает мне. Карма. Я продала украшения, косметику, большинство одежды. Самое смешное, дорогие итальянские туфли, купленные здесь, взять отказались – не поверили, что не подделка; толкнула какой-то идиотке за мизерные деньги, остальные шмотки ушли за полцены.
Жила в хостеле пару недель, старалась экономить, но деньги кончились. И я снова бездомная. Мысли о выживании притупляют остальные чувства. Я стараюсь думать о чем угодно, только не о его зеленых глазах.
Хочу ли я вернуться в Москву? Позвонить родителям? Честно, нет. О прошлой жизни я не вспоминаю, словно ее никогда и не было.
Чикаго большой город. Днем я ищу работу, ночью катаюсь в метро. Оно не такое красивое, как московское, но вполне ничего: чисто, спокойно. Только холодно, а иногда страшно: вагоны прекращают ездить, я остаюсь одна в темноте и надеюсь, сегодня меня не найдут и не выгонят.
В аэропорту и на вокзале мне не понравилось: бездомных там много, каждый желает занять место получше – борьба, а я к ней не приспособлена».
«Яркие огни. Я видела их. И видела свет. Чувствовала алкоголь на кончике языка. Слышала мужской крик. Стивен?
Тело ломило. Голова болела. Тогда я думала, что умираю. Я кричала, а ты ласково шептал: „Потерпи, малыш, станет легче”. Малыш… Ты, Стивен, так бы меня не назвал. Но я надеялась, рядом ты. Думала, сейчас пройду ад и попаду в рай, там будешь ты и мой умерший хомяк. Я думала… А потом увидела его лицо: щетина на волевом подбородке, высокий лоб, серые глаза; глаза горели, нет – пылали. Если это смерть, она чертовски красива».
«Мне лучше. Голова трещала, но я могла видеть без ряби в глазах, сидеть и немного говорить. Память вернулась, отдаваясь в сердце глухими ударами. Да, я жива.
Спасителя зовут Карлос. У него тронутые сединой черные волосы, зубы-клыки (из-за которых, вкупе с магнетическим взглядом, он напоминает хищника) и мускулистое телосложение. Карлос часто трогает меня за поясницу и шею. Я не сопротивляюсь, молчу, улыбаюсь. Пусть делает, что хочет, у него прекрасная квартира, я впервые за долгое время сходила в душ и сытно поела. Кроме странных жестов Карлос ничего не делает: не пристает и ни на что не намекает. Он обаятелен и вежлив. Карлос подобрал меня на рельсах, на которые я, напившись, свалилась. По его словам, успел в последнюю минуту.
Происходящее напоминает одну встречу в Сан-Диего под колесами дорогой иномарки».
«Не знаю, что сказать. Ужасно. Ожидала. Но давай по порядку, верно?
Когда я очнулась в доме Карлоса, он расспросил меня про прошлое, про будущее. Я выложила всё как есть. Про то, что нигде не живу и ничем не занимаюсь, от моей визы осталось несколько дней, а возвращаться домой я не планирую. Про Стивена тоже рассказала. Без имен, конечно, но рассказала. Соскучилась по человеческому общению. После расставания идут ныть подружкам или бегут в кабинет психолога, а моим психологом был портвейн, из него, понятно дело, собеседник не очень.
Карлос выслушал и посочувствовал. Тогда я решила, он будет моим другом. Просто другом. Не будет лезть ко мне в трусы и заставлять делать то, чего я не хочу. Карлос обещал помочь с визой и работой. Всё будет хорошо.