– Что? – Он сел, едва не подпрыгнув. – Когда?
– Примерно за месяц до нашего отъезда.
– Ты… Вы полюбили друг друга?
– Нет!
– А Кейти знает?
Она покачала головой.
– Ты ей расскажешь?
Миа тоже села, и у нее закружилась голова. Она прижала ладонь ко лбу, словно пытаясь приостановить круговерть своих мыслей.
– Она же его любит.
Последовала пауза.
– Тогда зачем ты так поступила?
– Разозлилась.
– Разозлилась?
– Да. На Кейти. И на тебя.
– Миа?
Она почувствовала закипавшую внутри злость, которая грозила вырваться наружу.
– Ты ведь не знаешь, каково это – иметь в роли старшей сестры Кейти. Ты словно вечно оказываешься в тени. В школе в нее влюблялись все парни. Она пользовалась популярностью, считалась умницей, она всегда поступала правильно.
– Да ладно, ведь это же не…
– Помнишь в школе такого Марка Хейза? Он учился на пару лет старше нас и получил спортивную стипендию в Рэнфорд-Мэнор?
– Да.
– Он четыре недели меня обхаживал с той лишь целью, чтобы бывать у нас дома и пялиться на Кейти. И я не возражала.
Финн промолчал.
– Ты оказался единственным, кто, входя в комнату, сначала смотрел на меня. – Долетевший с моря порыв ветра подхватил кончики ее волос. – А потом вдруг выяснилось, что ты стал встречаться с Кейти.
Он смотрел на свои руки.
– Ты – мой лучший друг. Она – моя сестра. И никто из вас ничего мне не говорил. Целый месяц.
– Прости, но мы…
– Признаюсь, я возненавидела ее за это.
Она вспомнила себя сидящей дома на клетчатом диване, когда они узнали, что у матери рак. Кейти плакала такими горючими слезами, что истратила всю пачку носовых платков, которые обычно лежали у нее в сумочке. У Миа в глазах не было ни слезинки. Пришедший позже Финн, встав возле печки, довершил их нескладный треугольник. Дергая ногой вверх-вниз, он выслушал диагноз и перспективы. Был момент, когда в наступившей тишине он переводил глаза с одной из них на другую, не зная, кого начать успокаивать первой: Кейти с ее заплаканным лицом или Миа с жестким застывшим взглядом.
Выбирать ему в конечном итоге не пришлось: Миа вышла из дома, хлопнув дверью с такой силой, что в рамках задрожали картины.
Наконец Финн повернулся к ней:
– Миа, куда бы я ни входил, первой я неизменно вижу тебя.
По его серьезному тону она могла судить, что он говорил искренне. И за этим стояло нечто большее, чем ей до сих пор удавалось разглядеть.
Первой была не Кейти, а она. Она поняла, что Финн всегда смотрел на нее.
Глядя ему в глаза, она ощутила пьянящий приступ ностальгии: словно она стоит на краю детства и может, протянув руку, дотронуться до него, провести пальцами по годам общих воспоминаний и вновь почувствовать то незатейливое счастье.
Ей был слышен шум волн, было видно мерцание звезд. Мир, стремительно вращаясь, будто бы куда-то ускользал, и она протянула руку, чтобы ощутить его плечо как нечто надежное и незыблемое. Потом, наклонившись к нему, она коснулась его губ своими.
– Миа…
Она поняла по его голосу: он хотел этого и неоднократно представлял себе, как это произойдет. Она поцеловала его вновь, уже более чувственно, словно стремясь таким образом лучше разобраться в своих желаниях.
Они медленно опустились на его спальный мешок, она – спиной к звездам. Волосы легли ей на плечи, ниспадая на лицо. Ее рука скользнула к его шортам, но Финн перехватил ее. Их пальцы переплелись.
– Не надо Миа. Не ради меня.
Ром подогревал ее изнутри, и она отдавала себе в этом отчет, однако между ними было все же что-то еще. Она до конца не понимала, что это, – ей просто этого хотелось.
17Кейти
Кейти продолжала читать, склонившись над дневником, зажав рот ладонью и держась второй рукой за стол. Она читала о том, что было у Миа с Финном на гладкой красноватой скале под ночной рокот волн и при свете звезд, похожих на золотые небесные очи. Она читала о близости, которая произошла на спальном мешке и изменила формат существовавших до этого их дружеских отношений.
Она подняла глаза и увидела, что в кафе было пусто, если не считать официантки, которая, улыбаясь собственным мыслям, занималась своим сотовым. Кейти попробовала капучино – он был холодный. Кофемашина с сияющими серебристыми кнопками перестала урчать, уличное движение за окном несколько замедлилось, и все словно как-то изменилось. Она вновь посмотрела в дневник и только теперь поняла всю глубину негодования, которое испытывала Миа по отношению к ней. Но сожалеть по поводу их с Финном романа она не могла: те несколько месяцев, что они встречались, оказались одними из самых счастливых в ее жизни.
Задумавшись, Кейти откинулась на спинку стула. «А была ли я так же счастлива с Эдом?» Он вернулся в Англию три недели назад и по несколько раз в день звонил ей, оставляя сообщения с просьбами о прощении. Дважды, когда ей было особенно одиноко, она чуть было не набрала его номер, однако оба раза заставила себя вместо этого позвонить Джесс, которая тут же напоминала ей о причинах ее расстроившейся помолвки.
Кейти считала, что была влюблена в Эда, однако теперь ей показалось, что влюблена она на самом-то деле была лишь в саму идею их взаимоотношений. Умный, обаятельный и успешный, Эд был весьма приземленным. Он не мог проболтать с ней всю ночь напролет. Ему никогда не удавалось рассмешить ее до колик в животе.
И она вдруг поняла, что способен на такое был лишь единственный человек.
Откровенная запись в дневнике Миа о ее интимной связи с Финном открыла Кейти доступ к ее собственным воспоминаниям, которые она, держа близко к сердцу, старалась не ворошить. Однако под воздействием момента она позволила себе перенестись назад во времени…
Кейти откинула крышку остывающего барбекю-гриля и, стараясь не обжечься, стала перебрасывать на пустую тарелку подкоптившиеся свертки фольги. Чуть приоткрыв один из них, она увидела золотые, блестящие кукурузные зерна и предложила его маме.
– Нет, не могу, – отказалась мать, демонстративно прикладывая ладонь к животу.
– Миа?
Миа отрицательно потрясла головой. Скрестив ноги, она восседала в темных очках, сжимая обеими руками кружку с чаем. Вот этот-то самый чай и обращал на себя внимание Кейти. Их садовый стол все еще изобиловал домашними чили-бургерами, куриным шашлыком с помидорами черри, румяной картошкой с розмарином и полупочатым кувшином «Пиммза»[15]. В честь приезда на уик-энд обеих дочерей мать все утро провозилась с готовкой. Если ее и удручал вид Миа в пижаме, она старалась этого не показывать.
Кейти намазала маслом кукурузный початок и откусила, наслаждаясь ароматом зерен и их характерным чуть сладковатым вкусом.
– Как голова? – поинтересовалась мать у Миа.
– Пока на месте.
– Где вы были с Финном?
– На старой каменоломне. Повеселились на скалах.
– А-а, – понимающе покивала мать. Подобное «наскальное» веселье, как известно, привлекало сотни людей с электрогенераторами и ящиками пива, которые возвращались домой по берегу на рассвете.
– Хотела бы я, чтобы моя головная боль была следствием такого вот веселья на скалах, но, боюсь, как бы я не подхватила простуду. Пожалуй, пойду прилягу.
Осилив лишь половину початка, Кейти вытерла салфеткой губы.
Потянувшись через стол, Миа взяла левую руку Кейти и внимательно осмотрела ее ногти.
– Сделала маникюр?
– На подарочный ваучер.
– Тебе идет, – сказала Миа, и за темными очками Кейти не могла разобрать выражение ее лица.
Закатав пижаму, Миа вытянула на лавке свои длинные ноги.
– Господи, как же хорошо наконец-то почувствовать солнце.
У Кейти вдруг появилось резкое желание раздеться до белья и полежать вместе с сестрой на весеннем солнышке с легким пьянящим коктейлем. У нее было такое чувство, что им уже долгие месяцы не удавалось поговорить.
Она принесла с веранды коврик для пикников и разложила его на траве.
– Может, я сделаю нам мохито? У мамы есть бутылка белого рома и свежая мята в холодильнике.
– Мне скоро надо назад в универ.
– Ты уезжаешь? Ты же только приехала прошлым вечером. И завтра – выходной. Я думала, ты останешься на весь уик-энд.
– У меня экзамены.
– И ты собираешься воскресным вечером заниматься?
– На концерт собираюсь.
Разочарованная, Кейти стала убирать со стола: счищая с посуды остатки пищи, она складывала тарелки стопкой, а сверху – приборы.
Шумная деятельность, похоже, стала раздражать Миа. Переместившись из-за стола на только что разостланный коврик, она задрала майку и вытянула руки вдоль тела.
– Неплохо бы помочь мне прибраться.
– Потом вытру посуду.
– Потом ты уедешь.
– До отъезда.
– Нет, Миа, сейчас.
Она, резко поднявшись, села.
– В чем дело – тебя что-то не устраивает?
– Мама все утро готовила, несмотря на свое неважное…
– Я ее не просила.
– Хорошо бы тебе хоть иногда предлагать свою помощь.
– Может, раздобыть для тебя что-то вроде значка отличия, типа «Образцовая дочь», а?
– Можешь получить скидку, если закажешь себе там же значок «Дерьмовая сестра».
Они негодующе уставились друг на дружку. Но потом Кейти заметила, как уголки губ Миа ползут вверх.
– У тебя на зубах кукуруза, – заявила Миа, и обе рассмеялись.
Оставив тарелки, Кейти подошла к коврику. Миа подвинулась, и они улеглись рядом. Кейти почувствовала запах шерстяной пряжи и сырой земли. Повернувшись на бок, она показала зубы:
– Все? Больше нет?
– Нет.
Бескрайнюю синеву небосвода стали нарушать появляющиеся облака, и Кейти подумала, что где-нибудь через час солнце может вообще скрыться.
– Собираешься на лето домой после выпускных?
– Мои соседки по комнате собираются в магистратуру. Может, и мне?