– Господи, Миа, ну неужели тебе все равно?
– Мне не все равно! – вскричала она, в негодовании ударив ладонью по телефонному аппарату. – Если я и забыла про этот чертов день рождения, это вовсе не значит, что мне все равно.
– А про меня?
– А что про тебя?
– Речь идет не просто о мамином дне рождения – речь идет о нас с тобой, о том, что мы должны быть вместе.
– И что же?
– А тебя нет, – тихим голосом произнесла Кейти.
– Мне необходимо было исчезнуть.
– От чего?
«Да от тебя же! – чуть было не крикнула она. – Потому что я от злости трахнулась с твоим женихом и потом из-за этого не могла в глаза тебе смотреть!»
– И самое смешное, что мне очень хотелось, чтобы ты позвала меня путешествовать вместе с тобой. Могла ли ты об этом знать? Я действительно хотела поехать с тобой.
– Чушь. Ты бы ни за что не рассталась со своей работой. И не села бы в самолет.
– Ошибаешься, Миа. Стоило тебе только попросить. Но ты этого не сделала.
– Не надо меня стыдить или в чем-то обвинять.
«Стыдить? Тебя?»
До нее донеслись звук шагов Кейти и удаляющийся уличный шум. Она представила, как сестра свернула в переулок, проходя мимо высоких зданий в георгианском стиле с черными, покрытыми лаком дверями. Миа опустила еще несколько монет, и они брякнули, падая в телефонный аппарат.
– Мне отведена роль твоей защитницы, – продолжала Кейти. – Чем я и занимаюсь. Мне, как старшей сестре, надлежало быть рассудительной, заботливой, надежной. А ты, как младшая, могла оставаться безрассудной, непокорной, эгоистичной.
– Чушь собачья.
– Неужели? А кто после маминой смерти взял на себя все заботы? Я занималась организацией похорон, продажей маминого дома, поисками квартиры для нас, да еще и пыталась помочь тебе найти работу.
– Ты не оберегала меня, – возразила Миа. Негодование буквально кипело у нее в горле. – Ты пыталась меня контролировать, ты стремилась утрамбовать мою жизнь так, чтобы она умещалась подле твоей в виде ненавязчивого компактного свертка.
– Ты так считаешь?
– Я не понимаю, как в то, что ты меня оберегала, вписывается похищение моего лучшего друга, – воскликнула Миа, и выпаленные ею слова напомнили взметнувшийся к небу фейерверк. – Почему именно он, когда на свете полно других, из которых ты вполне могла бы выбрать себе кого угодно? Почему именно Финн?
Она услышала, как звук шагов Кейти затих. Затаив дыхание она ждала от сестры взрыва эмоций.
Однако грома и молний не последовало. Три произнесенных слова были подобны легкому дымку:
– Я любила его.
Любила? У Миа все завертелось перед глазами, и она, протянув руку, схватилась за телефон. У нее вспотели ладони.
– Не верю.
– Я даже и не думала в него влюбляться, но так случилось. Я действительно любила его.
Миа прикусила изнутри щеку, сильно сжав зубами мягкую плоть. Во рту появился металлический привкус крови.
– Было пыткой наблюдать, что с тобой происходит, – продолжала Кейти. – Ты ходила как тень. На себя не похожа. И вдруг, Господи, выяснилось, что мама больна. Это было жутким известием для всех нас, но для тебя, как мне показалось, особенно. И ты не давала хоть как-то поддержать себя ни мне, ни Финну. Мне было страшно смотреть, как ты мучилась. И я поняла, что выбора у меня нет: я должна была с ним расстаться. И я сделала это ради тебя, Миа. Потому что пыталась уберечь тебя. – Кейти сделала паузу. – И в том, что касается маминой смерти, я тоже пыталась поберечь тебя.
– О чем это ты? – Однако она уже чувствовала, как по коже пробежал холодок.
– В то утро, когда она умирала, я отправила тебе четыре сообщения с просьбой прийти и попрощаться.
– Я потеряла свой…
– Сотовый. Да-да, я помню, ты говорила. Ладно, Миа, давай не будем вновь это поднимать.
Ухо Миа, к которому она прижимала телефонную трубку, горело. Ей хотелось вырвать телефонный провод и выбросить его куда подальше.
– Тебя не оказалось со мной дома, потому что тебе было невыносимо смотреть, как умирала мама. Я понимала это, но продолжала звонить, потому что не хотела, чтобы ты впоследствии сожалела, что так и не попрощалась.
Миа тогда все утро бродила по Порткрэю, а в ее кармане надрывался сотовый. Уже неделю дул юго-западный ветер, и на берег выбросило кучи водорослей, которые теперь, подгнивая у кромки воды, распространяли в воздухе серный запах. Она шла среди них, слушая позывные присланных Кейти сообщений, отчетливо сознавая, что в трех милях отсюда, в доме, где она выросла, умирает ее мать. Ее мама, которая говорила Миа, что ее глаза похожи на ясные изумруды; которая трепетно хранила написанный Миа в шесть лет рассказ о снежном леопарде; которая неустанно повторяла Миа, что ей неважно, как она распорядится своей жизнью, лишь бы она была счастлива. Нет, она не могла умереть.
Продолжая идти, Миа подняла гладкий белый камень, похожий на двустворчатую ракушку, и сказала себе, что, если он подпрыгнет шесть раз, она отправится к матери. Она отвела руку и запустила камень – он запрыгал по воде точно рыба, – четко и уверенно. Шесть раз. Она развернулась и направилась было к машине, но на полпути остановилась: ноги отказывались идти. Она вновь нагнулась и подняла еще один голыш. После внутренних препирательств решила, что этот должен подскочить семь раз. Следующему она наметила восемь… Еще одному – девять…
Наконец телефон зазвонил вновь. Это была Кейти, которая убитым голосом сообщила, что мама умерла.
Миа запустила сотовый в море. Подпрыгнув всего один раз, он скрылся под водой.
– Когда ты, в конце концов, заявилась, – продолжала Кейти, – я налила нам джин с тоником. Ты помнишь? Мы сидели за кухонным столом, и ты спросила, как это было. А я ответила, что все произошло спокойно и безболезненно. Я сказала тебе, что сидела с краешку возле мамы, держа ее руку, и она просто погрузилась в небытие, словно уснула. – Кейти откашлялась, с трудом сдерживая слезы. – Думаю, ты догадываешься, что это было неправдой.
Все словно отступило на задний план: и шум, доносившийся из расположенного неподалеку клуба, и висевшая в воздухе жара, и прижатая к скуле телефонная трубка. Миа слышала лишь голос Кейти.
– Так вот, мамина смерть вовсе не была легкой. Доза морфия оказалась недостаточной, и перед концом она так мучилась от боли, что прокусила себе нижнюю губу. Ей было очень страшно, и она изо всех оставшихся сил молила Бога, чтобы он не дал ей умереть. А знаешь, что еще она повторяла?
«Прошу тебя, – мысленно произнесла Миа, – не надо».
– Я провела возле ее постели долгие недели, и последнее, что она у меня спросила, было: «Где же Миа?»
Трубка, выскользнув у нее из руки, со стуком ударилась о металлический корпус телефонного аппарата и осталась висеть, болтаясь на темном шнуре.
Миа щелкнула выключателем, и в ее номере зажегся свет. Окно было распахнуто, и ветерок раздувал легкую занавеску. Она обхватила себя руками – в горле стояли слезы – и закрыла глаза. На внутренней стороне век ее ждали слова из письма Финна: «Если не спохватишься, Миа, рискуешь закончить свою жизнь в одиночестве, не зная, что произошло с теми, кто был в твоей жизни. Точно так же, как твой отец».
Ей хотелось протянуть руки к небу и, схватив Харли за горло, спросить: «Тебе было так же?»
Она смахнула слезы и, подойдя к рюкзаку, стала рыться в нем в поисках своего дневника. Вытащив его из рюкзака, нашла в самом начале фотографию, где они с Кейти, взявшись за руки, катались на карусели. Глядя на снимок, Миа отчетливо вспоминала тот день, когда жизнь была прекрасной и беззаботной.
Она решительно оторвала часть фотографии с Кейти. Затем, положив дневник на стол, уселась перед ним. Ее руки дрожали. Она разгладила страницы пустого разворота и начала писать; чернила растекались по странице темной рекой.
29Кейти
Они вместе дочитали оставшиеся страницы дневника. Кейти сама попросила об этом Финна – ей трудно было сделать это в одиночку. Они сидели в номере на краешке кровати совсем рядом: ее босые ноги на деревянном полу, их головы чуть склонены над дневником. Теплый оранжевый свет лампы падал на исписанные ровным аккуратным почерком Миа страницы.
Они были поглощены этими последними записями – Финн напряженно читал о реакции Миа на его письмо: «Он все верно написал – до меня просто никогда не доходило, что Финн это тоже видел». Они узнали о кошмарах Ноя и о решении Миа позвонить Кейти. Но о том последнем звонке не было написано ни слова.
Взявшись за уголок кремовой бумаги большим и указательным пальцами, Кейти перевернула страницу.
– Это все? – спросил он.
– Да.
Последним был рисунок. Он заполнял лишь половину разворота. Она уже видела его в Лондоне: это был набросок женской головы, внутри которой размещалось множество маленьких рисунков. Она повернула страницу к свету, чтобы лучше разглядеть детали.
– Тебе это о чем-то говорит?
Поначалу, впервые увидев рисунок несколько месяцев назад, Кейти ничего не поняла. Однако рассматривая теперь, она уже не считала его бессмысленным. Набросок руки с татуировкой в виде волны. Два силуэта, слившиеся в коридоре. Палач с прочерками вместо недостающих букв и начальной заглавной «Х». Падающие на красную скалу с неба звезды. Рука, схватившая паспорт. Лицо, застывшее в крике, с каплями крови на губах. Телефон с болтающейся на проводе трубкой.
Взгляд Кейти медленно скользил от одного изображения к другому, отмечая малейшие детали. Внизу страницы она увидела написанные рукой Миа слова: «А вот каково мне». Она сглотнула.
– Такой она себя видела.
Кейти провела пальцем к центру разворота. Соседняя страница была вырвана. Она дотронулась до оставшихся от нее обрывков.
– А почему не хватает страницы? – спросил Финн.
– Не знаю. – Кейти уже задавалась этим вопросом, думая, был ли там очередной рисунок или Миа удалила страницу по какой-то случайности. Иногда ей в голову приходили и более мрачные мысли: Мия написала предсмертную записку, которую потом вырвала, и ее так и не нашли. Она понимала, что есть вопросы, на которые уже никогда не будет ответов.