Директор похоронного бюро поинтересовался, не хотела бы Кейти подобрать для Миа погребальный наряд, но она отказалась: наряжать сестру, для которой понятие моды являлось чем-то абстрактным, показалось ей едва ли не надругательством. Миа влюблялась в вещи из-за их придуманной ею истории: например, свободное цельнокроеное платье темно-синего цвета напоминало ей о море, надевая купленные в комиссионном туфли на каблуке, она представляла, где им уже довелось побродить.
В ту роковую ночь Миа была в светло-голубых шортах. Они сидели слишком высоко на талии, а не на бедрах, как она сама бы их надела. Ноги босые, на обоих больших пальцах – по серебряному колечку, ногти не накрашены. Из-под кремовой блузки виднелась верхняя часть легкого бирюзового бикини. Шею окаймляло изящное ожерелье из крохотных белых ракушек с единственной жемчужинкой в центре. Даже для собственных похорон она выглядела слишком легкомысленно.
Кейти дотронулась до руки Миа – она оказалась холодной и будто бы налитой свинцом. Кейти медленно повела пальцами к локтевой ямке с перекрестьем тонких синих вен, уже не доставлявших по телу кровь, затем по краешку бицепса, по плечу и гладкой коже у основания шеи. Легонько погладив шрамик на виске Миа – крохотный серебристый полумесяц, Кейти прикоснулась к ее щеке. Она знала, что в результате удара задняя часть черепа Миа оказалась расколотой, однако никаких других повреждений на теле видно не было. Кейти почувствовала разочарование: все это время она надеялась, что нечто ускользнувшее от посторонних глаз укажет на то, что смерть Миа имела причину более вескую, чем самоубийство.
Аккуратно высвободив блузку, Кейти поправила на Миа шорты так, чтобы они сидели на бедрах. Потом прильнула к ее уху. От кожи сестры исходил чужой запах: смесь антисептика с бальзамирующим составом.
– Прости. Прости меня, – закрыв глаза, прошептала она.
– Кейти? – Эд слегка сжал ее руку, возвращая ее мыслями к процедуре похорон. – Сейчас – ты.
Взяв ее под локоть, он помог ей подняться. Она почти не чувствовала под собой ног, выходя из-за скамьи и точно привидение направляясь к аналою. Сунув салфетку в карман, достала из другого кармана прямоугольную карточку с несколькими подготовленными фразами.
Кейти подняла взгляд. Церковь была заполнена. Сзади люди стояли в три ряда. Она увидела прежних соседей, школьных друзей Миа. Проделав неблизкий путь из Лондона, приехали подруги Кейти. Было много и тех, кого она не знала. Тихонько подрагивая плечами, всхлипывала какая-то девушка в черной шерстяной шапочке. Худой молодой человек в третьем ряду, высморкавшись, спрятал скомканный желтый носовой платок. Она знала, что обстоятельства смерти Миа ни у кого не укладывались в голове, но у нее не было ответов на их вопросы. Да и откуда им взяться, если она и сама не знала, чему верить?
Держась за кафедру, она дважды откашлялась и начала:
– В то время как кончина Миа окрашена серым цветом, ее жизнь представляла собой все цвета радуги. Как сестра Миа была для меня блистательным индиго, неизменно заставляющим всякий раз взглянуть на мир новыми глазами и увидеть его многочисленные оттенки. A еще она сияла насыщенным фиолетом: у нее все исходило от сердца, и это делало ее страстной, отчаянной и непокорной. Как друг она сверкала интенсивным оранжевым – пылкая и отважная, искательница приключений. Как дочь… Думаю, наша мама… – Она запнулась на последнем слове. Закрыв глаза, попыталась проглотить подкативший к горлу ком.
Открыв глаза, она увидела Эда, который кивал ей, стараясь как-то подбодрить. Сделав глубокий вдох, она вновь начала неоконченное предложение:
– Думаю, наша мама сказала бы, что Миа в ее глазах светилась красным, как сама любовь, поскольку она наполняла ее счастьем и теплом. И еще она переливалась морской зеленью океана, возле которого прошло ее детство, в волнах которого она плескалась и резвилась. Ее смех – такой привычный, легкий и заразительный – искрился желтым, точно солнечный луч, падающий на того, кто смеялся вместе с ней. И теперь, когда Миа не стало, для меня осталась лишь холодная пустая синева, будто небо, где когда-то ее цветами переливалась радуга.
Кейти оставила карточку на аналое, и ноги машинально переместили ее назад, к Эду.
Гроб опустили в землю, и участники похоронной процессии уже расходились по машинам, когда Кейти заметила его.
Финн не был похож на того человека, с которым она прощалась в аэропорту. Его обычно бледная кожа сильно потемнела от загара; выгоревшие на солнце волосы, здорово посветлев, приобрели золотистый оттенок, и он словно постарел, утратив мальчишескую припухлость щек. Семье Финна удалось связаться с ним лишь три дня назад. Он сел на первый же рейс до Лондона и прибыл накануне. Он шел в сопровождении двух своих братьев и, когда поднял взгляд, увидел ее. У него были красные глаза и воспаленная кожа возле носа. Он робко направился к ней.
– Кейти… – начал было он, но, увидев выражение ее лица, осекся.
– Ты бросил ее, Финн. – Это прозвучало холодно и безапелляционно, точно глас небес.
Он закрыл глаза и сглотнул. Она увидела его влажные ресницы. Позади кто-то хлопнул дверцей машины и завел мотор.
Стоя спиной к арочному проему церкви, Кейти сунула руки в карманы.
– Предполагалось, что вы путешествуете вместе. Что же произошло?
Для него это был явно болезненный вопрос, и, отвечая, он смотрел мимо нее.
– Мы повздорили. Так не должно было случиться. Миа не захотела остаться в Австралии…
– И она отправилась на Бали, – закончила за него Кейти. – Почему?
Левая нога Финна в нечищеном черном ботинке беспрестанно подергивалась, словно отбивая такт. Кейти знала такую его особенность: в свое время ей казалось, что это от нетерпения, но позже она поняла, что это своего рода нервный тик.
– Мы там познакомились с одними… Они туда собирались.
– Ничего не понимаю. – Кейти почувствовала, что у нее начинают дрожать руки. Сжав в карманах пальцы в кулаки, она чуть вздернула подбородок. – Почему она оказалась на том утесе?
– Не знаю. Мы после Австралии не общались. Она лишь один раз написала мне по электронной почте…
– И тебе не пришло в голову никому сообщить? – Ее голос звучал все громче, и она заметила, как переглядывались стоявшие чуть поодаль братья Финна.
Беспомощно выслушивая град ее вопросов, он развел руки, повернутые ладонями к свинцово-серому небу:
– Я думал, Миа сказала…
– Ты должен был остановить ее! – Подхваченные внезапным порывом ветра волосы закрыли ей лицо. Она откинула их в сторону.
– Она же упрямая, – воскликнул он. – Ты сама прекрасно знаешь.
– Была упрямой. Была. Она мертва! – Последнее слово поразило обоих обжигающим холодом. Его сила подхватила Кейти, и вскипевший гнев подступил ей к горлу ядовитым зельем. – Ты пообещал мне заботиться о ней.
– Да…
– Она полагалась на тебя, Финн. Я полагалась на тебя! – Сделав шаг вперед, она вытянутой рукой ударила его по левой щеке. Очень сильно.
Высоко над ними вскрикнули две чайки.
Все замерли. Финн от неожиданности схватился за лицо. Пальцы Кейти обожгло. Мгновение спустя он попытался что-то сказать, но наружу вырвались лишь рыдания. Ей не доводилось видеть его плачущим, и ее потрясло, как вмиг изменилось его лицо: его черты словно обвисли, стекли вниз вслед за слезами.
Она стояла неподвижно, глядя на него, пока не почувствовала на своем плече руку Эда. Он молча увлек ее в сторону могилы Миа – туда, где были возложены цветы и посвящения. Он не стал говорить о только что произошедшем, просто застегнул свой темный плащ и принялся не спеша собирать посвящения, по очереди читая их вслух.
Кейти не слушала. Она все еще находилась под впечатлением собственноручно оставленного ею на щеке Финна отпечатка, подобного клейму. Никогда прежде она никого не била. Позже Эд скажет ей, что Финн тоже страшно переживал и ей следовало дать ему возможность высказаться… однако имело ли смысл что-то там объяснять? Миа была мертва. И если ни в чем не винить Финна, то винить оставалось только себя.
– Необычно, – заметил Эд. Он держал одинокий цветок, из кроваво-красной серединки которого, подобно лопастям пропеллера, торчали три выгнутых белых лепестка. Он передал его Кейти, и она легонько потеребила бархатистые лепестки. Цветок походил на орхидею, и она поднесла его к лицу понюхать. Запах тут же перенес ее совсем в иное место – наполненное окутывающим теплом, изобилующее ароматами и светом.
Подняв глаза, она увидела в руках у Эда маленькую карточку, сопровождавшую цветок.
– Что там? – поинтересовалась она, заметив, как изменилось выражение его лица.
Не сказав ни слова, он молча протянул ей карточку.
Кейти взглянула на оборотную сторону, но не увидела никакого имени. Там оказалось лишь единственное слово: «Прости».
После похорон предполагалась выпивка в местном баре, и люди, столпившись возле камина, притоптывали, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Кейти пробыла там не больше часа, постаралась поблагодарить всех приехавших издалека, а потом незаметно выскользнула на улицу.
Когда они с Эдом шли по автостоянке, раздался голос:
– Уже уезжаете?
Они одновременно обернулись. Это оказалась Джесс, ее лучшая подруга – девушка, которая частенько зазывала Кейти на танцы в стриптиз-клуб в одном из злачных уголков их университетского городка, а теперь занимала престижную должность директора по продажам в фармацевтической компании.
– Прости, нам практически так и не удалось поговорить, но… я…
– Кейти, – перебила Джесс, выбрасывая сигарету, – все в порядке.
– Спасибо, что приехала сегодня. Это о многом говорит. И спасибо за твои сообщения. – После смерти Миа Джесс звонила ей каждый день, оставляя на автоответчике разные теплые слова, соболезнования от их общих знакомых и прочие новости. – Прости, что я не отвечала. Я все собиралась перезвонить, но… вот… все как-то… – Кейти запнулась, запутавшись в объяснениях. Она испытывала благодарность к Джесс, да и ко всем своим друзьям, но была еще не готова говорить о Миа. Слишком рано.