– Видал, товарищ Северный, – с усмешкой кивнул Александр Иванович на лейтенанта, – какие у нас следственно-оперативные группы?
– Нормальные у тебя, Александр Иванович, оперативники.
– Нормальные! – Полковник открыл кран, под струёй воды загасил бычок и выбросил его в мусор. – Подписка о невыезде ему нужна! Он гражданин иностранной державы! – повысил он голос на лейтенанта. – Какую ты подписку о невыезде с него хочешь взять? На каком основании?
– Так это… – подскочил лейтенант, вытянувшись по уставу. – Только его отпечатки на ноже. И по крови его ногами натоптано. Только он пребывал в квартире покойного, когда…
– Судя по свёртыванию крови, Василия Николаевича отправили на тот свет аккурат, когда мой дружок нежился в джакузи.
– И он ничего не слышал? – подозрительно уставился полковник на Северного.
– Что можно слышать, лёжа по уши в пузырящейся пене? Как струи выбрасываются из форсунок? Нож в Фирсанова воткнули, видимо, молча, без предварительного оповещения свидетелей в молчаливого же сонного Фирсанова. И воткнули весьма прицельно.
– Кого-то подозреваешь? – Александр Иванович вытряхнул из пачки, которую всё время вертел в руках, ещё одну сигарету.
– Подозревать – не моё дело. Тут вообще всё не моё дело. Я, Александр Иванович, гражданин иностранной державы. Не оперативник и не следователь.
– Хорош прибедняться.
– Тогда я подозреваю всех.
– Включая твоего друга?
– О нет! У этого ни мотивов, ни смелости.
– Какие же могут быть мотивы у всех остальных?
– Мотивы у преступлений всегда одни и те же, мой дорогой друг. Ты это знаешь лучше меня.
– В порядке убывания значимости: шансы на то, что в мирной Балаклаве завёлся маньяк, охотящийся за старыми алкашами, равны нулю; из ревности Василия Николаевича тоже вряд ли кто-то зарезал; что касается выгоды – принадлежит всё Маргарите, а не Васе.
– Но кто наследник Маргариты Павловны?
– Этого я не знаю. Если она не составляла завещания, получается, что он. Кстати, где сама госпожа Фирсанова? – Полковник бросил тяжёлый взгляд на всё ещё торчащего стоймя лейтенанта.
– Ищем. Мобильный не отвечает.
– А вдруг она сама… – Александр Иванович с интересом посмотрел на Всеволода Алексеевича.
– Исключено! – отрезал тот.
– Почему?
– Психологический портрет, мягко сказать, не тот.
– Вот оно нам тут надо было? Мирный городишко. Мирные замечательные люди.
– Ты бы не риторствовал, господин полковник, а по свежим следам опросил всех.
– Вот я и говорю: оно нам тут надо было?
Александр Иванович глубоко затянулся, ещё глубже вздохнул и вопросительно посмотрел на лейтенанта.
– Так я этим и занимаюсь. Первым подозре… главного свидетеля опросил. Сейчас остальными займусь. Людей не хватает.
Опрос «остальных» никаких результатов не дал. Маргарита Павловна рано утром уехала и до сих пор не появилась. Внук Сашка ещё раньше ушёл на рыбалку. Вся прочая родня понятия не имела о том, что произошло, и была где угодно на момент убийства, но только не в гостевом доме.
Оставив лейтенанта и полковника, Северный первым делом поднялся в мансарду. Алёна крепко спала. Всеволод Алексеевич присел на краешек огромной кровати и погладил любимую по лицу. Она заворчала во сне и перевернулась на другой бок и даже улыбнулась. Но вдруг внезапно подскочила.
– Что? Где? Уже иду!
– Никуда не надо идти, солнышко. Надо медленно и сладко проснуться, выпить кофе и рюмку и отправиться встречать твою подругу с её отпрысками. Вызвать её сюда было твоей идеей, между прочим!
– И что, ты хочешь сказать, Сеня не слишком обрадовался? – рассмеялась Алёна.
– Учитывая обстоятельства, при которых я вынужден был ему сообщить…
– Ты испортил сюрприз? – Негодующая Алёна вскочила с кровати.
– Я вынужден был. И я не знаю, где сейчас наш буйный друг.
– Почему вынужден? Что-то случилось?
– Убили мужа нашей милой хозяйки.
– Как убили? Мужа? Кто? За что?
– Это выясняет оперативно-следственная группа. Нас это не касается.
– И ты сможешь спокойно отдыхать, когда рядом с тобой убили человека?!
– Мало ли людей убивали рядом со мной! Если бы каждый раз, когда где-то плюс-минус рядом со мной убивали человека, я лишался бы сна и отдыха, вряд ли я дожил бы до столь почтенного возраста в здравом уме, трезвой памяти и относительно пристойно сохранившемся теле.
– Северный, ты ужасный циник!
– Перестань называть меня по фамилии!
– Правда убили этого безобидного мужа Маргариты Павловны?
– Алёнушка, я похож на человека, который будет шутить подобным образом?
Алёна отрицательно покачала головой.
– Но это же ужасно!
– Я знаю.
– А как мне тебя называть?
– Сева.
– Это смешно. Тебе не идёт «Сева».
– Тогда называй меня Всеволод Алексеевич. В этом есть что-то старосветское. Всеволод Алексеевич, не изволите ли компоту откушать?
– Как ты можешь?!
– Идём. Иначе наш друг напрочь измордует свою и без того уставшую от самолёта и детей жену. Я заказал ей номер в гостинице по соседству.
– В той самой?
– В той самой, от услуг которой я был вынужден отказаться пять лет назад.
Сеню друзья отловили в одном из кабачков на набережной, где он уже успел принять граммов двести и в связи с этим выл о несправедливости, переваривая свой свежеполученный экзистенциальный опыт. Пригрозив тем, что заклеит ему рот лейкопластырем, Северный оттранспортировал Сеню к его новому месту жительства.
– И скажи спасибо, что я тебе за враньё не вломил. Тут были номера! – сказал Семёну Петровичу Северный, высматривая притормозившее у шлагбаума такси.
Всеволод Алексеевич раскрыл переднюю дверь и подал Лесе руку. Из задней, не дожидаясь приглашения, вывалили трое соколовских деток и гроздьями повисли на папе.
– Папа, я думал, ты нас бросил! – завопил Дарий и повис у Сени на шее.
– Папочка! – нежно проблеяла Даша и обняла Соколова за талию, прижавшись к его толстому пузу лицом.
– Папка, купи мне самолёт! Самолёт купи, папка! Купи, папка, самолёт! – завизжал Жорыч речитативом и начал биться лбом об папкины ягодицы.
Олеся Александровна сохраняла горделивое молчание. Лишь обнялась с Северным и затем с Алёной. Сеня стоял, как громом поражённый, не в силах ничего вымолвить. Всё это было слишком неожиданно: убийство, явление жены с тремя старшими детьми.
– А где Георгина и Анна-Пенелая? – наконец отмер счастливый супруг и отец.
– В детдом сдала! – сквозь зубы процедила Леся, не удостоив супруга даже взглядом.
Таксист выгрузил из багажника Лесин скарб и, газанув, отъехал.
– Я же не рассчиталась! – кинулась Олеся Александровна.
Деньги – вот привычная тема, за которую цепляются мозг и душа, оказавшись в ментальном и духовном вакууме.
– Предоплата сто процентов! – прищурился в жену друга Северный. – Идёмте, поселимся.
– А мои вещи! Мои вещи остались… остались там! – дрожащим голосом произнёс Сеня, отдирая от себя наследников.
– Вещи! Это самое и клещи, – рассмеялась Соловецкая. – Пара трусов и зубная щётка? Я тебе подарю. Я сегодня добрая.
– Пресловутый двухкомнатный люкс, который у меня отжали потому, что я опоздал на двенадцать часов! – слегка патетически произнёс Северный, войдя в номер, куда прежде него внеслась ватага малышни. Конечно, никакая это была не ватага. Но трое соколовских детишек создавали полную, объёмную иллюзию ватаги. Они тут же принялись носиться по номеру, и даже милая Даша нисколько не уступала братьям в уровне децибелов.
– Хочу в туалет! Хочу на горшок! Какать хочу! – буйствовал Жорыч заливистым басом.
– Туалет там, – коротко кинул Северный, кивнув подбородком в сторону двери в санузел.
– Мне нужен горшок!
– Горшка нет.
Леся молча раскладывала содержимое своего чемодана в шкаф. Складывала детские вещи на полочки, развешивала свои тряпки на плечики. Чувствовала она себя явно не в своей тарелке. Лишь вопли Жорыча, казалось, помогли ей обрести себя.
– Я сейчас, Георгий! – сказала она ему, оставляя свои занятия.
– Мама занята! – обратился к Жорычу Северный.
– Тогда ты отведи меня на горшок! – закричал Жорыч. – Иначе я навалю в штаны, – угрожающе пробасил он следом.
– На здоровье. Только мыть задницу и стирать эти самые штаны тебе придётся самому. А мама занята. И в ближайшие три дня мамы с вами не будет.
На этой фразе все трое соколовских отпрысков заткнулись на полуфразах и с ужасом оглянулись на Лесю. Сама Леся смотрела на Северного с неменьшим ужасом.
– Ты врёшь! – уверенно сказал Дарий Всеволоду Алексеевичу.
– С мамочкой что-то случится? – с ужасом пролепетала Даша.
А Жорыч – видимо, от страха – исполнил-таки обещанное, о чём свидетельствовал запах, распространяющийся по комнате.
Алёна бросилась открывать окно. Воцарилась немая сцена.
– Ну и кто мне помоет жопу?! – претенциозно выдал, наконец, Жорыч, прервав мхатовскую паузу.
– Никто. Или сам. Ну, или можешь папу попросить.
– Папу? – Соколов уставился на Северного с непониманием. – Когда ещё грудные – ладно. А потом уже – Леся. Или няньки.
– То есть что случится с мамочкой, тебя, в отличие от твоей дочери, не интересует? – язвительно кинула в Соколова Алёна.
– Так что случится с мамочкой? – тихо заплакала Даша.
– Успокойся, детка! – Северный присел перед Дашей на корточки – и она тут же обняла любимого дядю Севу за шею и заплакала ещё горше. – С мамой случится только самое хорошее. Мамочка отдохнёт. Всего лишь три дня. Ты же не боишься остаться с папой на всего лишь три дня?
– Не-е-ет! – зарыдала Даша. – Хотя совсем с папой на целых три дня – это немножко страшно, – доверительно прошептала девочка Всеволоду Алексеевичу в самое ухо.
– А где я буду… три дня? – решилась всё-таки уточнить несколько оглушённая Леся скорее у пространства вообще, нежели у Северного или у Соловецкой.