Он потрепал Флору по волосам и сказал:
— Доброе утро, мисс Херст. Ну так как же, собираетесь вы ответить на вопрос Флоры?
— Если мы не намерены играть в прятки, — сказала она, — конечно же, я хотела бы быть хозяйкой такого дома, как этот. Да и какая женщина не захотела бы? — И тут сдержанность изменила ей. Всплеснув руками, она взволнованно произнесла: — По-моему, это самый красивый дом, какой я когда-либо видела.
Он был доволен.
— А что вам понравилось больше всего?
— Даже не знаю. Пожалуй, маленькая желтая гостиная.
— Это просто прекрасно. Я как раз собирался предложить, чтобы вы с Флорой проводили утренние часы там, вместо того чтобы ей совершать утомительный подъем наверх, в классную комнату. Вам будет удобно пройти оттуда в сад, если захочется прогуляться.
Она поняла, эта идея пришла ему в голову только после того, как она сказала, что ей понравилась желтая гостиная.
Флора ликующе воскликнула:
— О папа, какая замечательная идея! Но маме это не понравится.
— У мамы есть наверху собственная гостиная. Она почти никогда этой комнатой не пользуется. Такой порядок устроит всех.
— А Эдварда туда впускать не будут?
— Завтра приезжает учитель Эдварда, так что он будет очень занят. Саймон тоже возвращается домой. Мисс Херст должна познакомиться с моим старшим сыном.
— Отлично, — сказал сэр Тимоти. — Мы сможем продолжать с ним сражаться в шахматы. Когда Саймон в школе, у меня нет настоящего противника. Юный Эдвард не способен сосредоточиться. В его возрасте Саймон, случалось, обыгрывал меня. Когда мне будет позволено увидеть Тэймсон Пит, Дэниел?
— Контессу?
— Да пропади он пропадом, этот иностранный титул! Мне он не внушает почтения. Единственные титулы, которые я уважаю, — это те, что подобны моему и присваиваются за заслуги перед родиной. Для меня Тэймсон всегда была просто женой Вилли Пита... Но сначала мне надо отыскать мои очки. Вы знаете, по-моему, слуги их нарочно прячут. У них имеется этакий небольшой заговор. Их забавляет, как я шарю вокруг, словно слепой морж. Я не могу даже разглядеть эту молодую особу, которую заимела Флора. Как она выглядит, Дэниел? Похожа она на прежних?
— Ничуть, дядя Тимоти. А для вас это важно?
Старик ухмыльнулся:
— Разумеется. Я ведь еще не впал в старческое слабоумие, знаете ли. Надеюсь, вы проследите за тем, чтобы Флора хорошо с ней обращалась. Чтобы никаких твоих штучек, Флора. Всегда умей ценить хорошенькую Женщину. Правильно я говорю, Дэниел?
Хотя сэр Тимоти в конце концов разыскал свои очки и водрузил их на нос, отправляясь наверх повидаться с леди Тэймсон, по возвращении от нее, он заявил, что она ничуть не напоминает хорошенькую рыженькую молодую женщину, которую он помнит.
— Но ведь она с тех пор сильно состарилась, — заметила Шарлотта. — Как вы можете ожидать, чтобы волосы ее оставались рыжими?
— Она стала вульгарной, — с явным неодобрением сказал старик. — Выставляет напоказ свой титул, словно это флаг. Я вовсе не считаю, что какой-то там граф имеет преимущество перед баронетом, между тем она вела себя так, словно я просто один из главных старых слуг. Итальянское солнце или что там еще, не знаю, явно ударило ей в голову. А это заявление, что Винтервуд-де ничто в сравнении с ее сырым обваливающимся палаццо! Я уж не говорю о том, что она лежит в постели, не сняв с себя драгоценности. Право же, никогда не думал, что симпатичная простая девушка, Тэймсон Пит, способна на такое.
— Вряд ли вы вообще ее помните, дядя Тимоти, — сказала Шарлотта.
— Она очень сильно изменилась, — стоял на своем сэр Тимоти. — Она и на англичанку-то не похожа.
По-видимому, с точки зрения сэра Тимоти, это был самый большой недостаток тетушки Тэймсон. Она стала изменщицей. Он заявил, что, конечно, мол, коль скоро она тетка Шарлотты, честь ей и место в Винтервуде, но при этом выразил желание, чтобы его не принуждали находиться в ее обществе.
— Никто не собирается вас принуждать, — сказала Шарлотта, но таким тоном, как если бы она надеялась, что находиться в обществе тетки старику не придется. — Я думаю, она будет в основном пребывать у себя в комнате. Итальянский врач предостерег ее от всякого перенапряжения.
— Откровенно говоря, я бы никогда не стал слушать иностранного врача, — заявил сэр Тимоти. — Вам, возможно, долго придется иметь с ней дело, Шарлотта. Если я правильно высчитал, то я на год ее старше, но я рассчитываю пробыть на этом свете еще лет десять. Дайте старой Тэймсон новое сердце, а мне — новую пару глаз, и мы вам, молодежи, еще такое покажем. — Ухмыляясь и шаря в поисках своих очков, которые он сдвинул высоко на лоб, сэр Тимоти проследовал в курительную комнату. Он плотно захлопнул за собой дверь, как если бы опасался, что тетя Тэймсон тут же попробует покуситься на его уединение.
Следующим посетителем тетушки Тэймсон был доктор Манроу, престарелый мужчина со свисавшими вниз седыми усами и синими глазами, поблескивавшими из-под седоватых бровей. В отличие от сэра Тимоти, он не знал тетушку Тэймсон, когда та жила в Крофтхаузе как ничем не примечательная миссис Вилли Пит. Ему не с чем было сравнивать, и вообще его интересовало ее здоровье, а не то, была ли приколота к ее ночной рубахе бриллиантовая брошь.
К несчастью, случилось так, что Лавиния везла Флору в желтую гостиную в тот самый момент, когда доктор спускался по лестнице, разговаривая очень громким голосом:
— Старайтесь, чтобы она была всем довольна, миссис Мерион. Это лучший совет, какой я могу вам дать.
— Долго ли продлится болезнь, доктор?
— В подобном случае никто ничего сказать не может. Это может случиться сегодня, а может, и через полгода. Если соблюдать предельную осторожность, возможно, она и год протянет. Сердце у нее до крайности изношено. В этом все дело.
Голоса замерли, и Флора напряженным голосом произнесла:
— Она умрет, да?
— Но ты же это знала, детка. Ты сама видела на пароходе.
— Лекарство до сих пор поддерживало ее жизнь. Почему же оно не может помогать ей постоянно.
— Она уже старая. Люди изнашиваются, теряют силы.
— Ну что ж, я просто хотела сказать, что не люблю, чтобы вокруг меня умирали люди. Почему она не Может уехать обратно в Венецию? Зачем нам трупы?
— Флора! Я думала, ты ненавидишь тетю Тэймсон.
— Да, ненавижу, ненавижу!
Флора начала стучать кулаками по подлокотникам своего кресла. Она была явно на грани истерики. Лавиния встала.
— Мы сегодня утром слишком много потрудились Ты устала. Я позвоню, пусть Джозеф отнесет тебя наверх.
— Я не хочу наверх. Я хочу показать вам мой синий сад.
— Сегодня, но чуть позже, детка.
— Нет, тогда, может, дождь пойдет. Все цветы завянут и будут испорчены. Я хочу показать вам головку ребенка.
Речи Флоры иной раз становились до такой степени болезненно-причудливыми, что Лавиния внимательно посмотрела на нее:
— Головку ребенка?
Флора лукаво улыбнулась, решив, что ей удалось добиться своего:
— Да. Она вам понравится. Она улыбается, хотя и сломана.
Видимо, от Лавинии ожидалось, что она усмотрит и в этом ребенке с его сломанным телом такое же благородное мужество. Но она отказалась попасться на эту удочку, и решительно дернула веревку звонка.
— Я сказала: сегодня, но попозже. Я пойду с тобой наверх, чтобы помассировать твои ноги. Мы будем этим заниматься по полчаса ежедневно. После этого подадут завтрак, у тебя в комнате, а затем ты должна отдохнуть.
Флора бросила на нее яростный взгляд:
— Мисс Херст, вы должны делать то, что велю я! Я именно для этого и заставила папу вас нанять. Вы должны...
— Разве я кажусь тебе такой слабой? Пошли-ка. Джозеф пришел. — Лавиния повернулась к молодому высокому лакею. — Джозеф, доставьте мисс Флору в ее комнату. Она будет отдыхать. Если она станет сопротивляться, не обращайте внимания. Просто она слишком устала.
Джозеф широко улыбнулся. Его молодые блестящие глаза с восхищением смотрели на Лавинию.
— Я справлюсь, мисс.
Сначала у Флоры был такой вид, словно она сейчас закричит, но потом она передумала и как-то вся обмякла. Она оставалась такой и когда Джозеф, уложив ее на кровать, ушел. Лавиния сняла с нее башмаки и чулки и начала растирать ее жалкие тонкие ноги, Флора процедила сквозь зубы:
— Я в вас ошиблась, мисс Херст. Вы хуже мисс Браун. Я скажу папе, чтобы он вас уволил.
— Когда я так делаю, больно? — с чисто медицинам интересом осведомилась Лавиния, занятая своим делом.
— Да, больно.
— Ты можешь шевелить пальцами ног?
— Вы знаете, что нет. Я уже тысяче докторов говорила, что не могу.
— И все-таки попытайся.
Худое тельце Флоры напряглось. Подол клетчатого платья взлетел вверх, прикрыв лицо. Ее ступни, ступни ребенка, такие маленькие и узкие, оставались безжизненными. Будут ли они когда-нибудь в состоянии снова носить это хрупкое тело?
— Ты будешь ежедневно пытаться это сделать, — спокойно произнесла Лавиния. — И в один прекрасный день все получится. У тебя есть розовое платье?
Неожиданность вопроса заставила Флору ответить вежливо:
— Нет. Мама говорит, что мне нельзя носить розовое. Я слишком бледная.
— Я думаю, тебе бы пошло. Ну, скажем, белый муслин, а на этом фоне — светло-красные розы и розовый шарф. Я поговорю с твоей матерью.
— Она не обратит никакого внимания. Она меня ненавидит. Она считает, что я никогда не выйду замуж и буду вечно висеть у нее на шее.
— Конечно, ты не найдешь себе мужа, если всякий раз, когда я захочу укрепить твои ноги, ты станешь поднимать такой шум.
Наступило продолжительное молчание. Наконец Флора едва слышно пробормотала:
— А будет ли какая-нибудь польза, если я стану за нее молиться?
— За леди Тэймсон? Конечно, будет. Ты можешь молиться о том, чтобы Бог ниспослал ей мужество, да и тебе тоже.
— Вы тоже просите Бога об этом?
— Да.
— Потому что у вас нет мужа?
— По многим причинам.