Вопрос повис в воздухе. У Шарлотты, как видно, не нашлось ответа. Она лишь молча смотрела на Джонатона, и ее взгляд, похожий на взгляд человека, находящегося под действием гипноза, как видно, показался ему еще более забавным, так как он опять рассмеялся и заявил, что, быть может, ему следует помочь Дэниелу. Саймону и слугам в поисках призрачного грабителя.
Обстановку разрядил кто-то из слуг, сообщив, что пришли певцы, исполняющие рождественские песнопения; они ждут внизу, в холле. Шарлотта была рада предотвратить назревавшую сцену.
— Пошли, Тедди, Саймон, Флора — впрочем, нет, детка, тебе, наверное, не следует. — Она быстро нагнулась над Флорой, чтобы поцеловать ее в лоб. — Ты слишком возбуждена и должна отдохнуть. Бедняжечка моя, эти глупые разговоры про грабителей заставили забыть про твое маленькое чудо. Но мы с папой счастливы до слез. — У Шарлотты и в самом деле были на глазах слезы. — Ты по-прежнему можешь двигать ногами?
— Да, мама, если попытаюсь, я смогу пройти через всю комнату.
— Не надо, не пытайся. Лежи спокойно. Папа завтpa с утра пошлет за доктором Манроу. Побудьте с ней, мисс Херст. Пение вы сможете послушать отсюда.
В галерею доносились мелодичные голоса. Свет свечей, падавший на лицо Флоры, придавал ему сияющий, но бесплотный вид; вся ее смешная взрослость испарилась перед лицом свершившегося с ней чуда.
«Однажды в граде царя Давида...» — слышались голоса поющих, и Лавиния, взглянув на Флору, невольно произнесла:
— Ты похожа на рождественского ангелочка.
Флора мигом рассеяла эту сентиментальную иллюзию: она села и принялась жаловаться, что никто не обращает на нее внимания:
— Они говорят, что любят меня, а на самом деле вовсе нет. Папа уходит гоняться за грабителями, а мама заявляет, что все должны слушать эти глупые песни. А у вас, мисс Херст, такой вид, как будто кто-то умер.
Лавиния заставила себя рассмеяться:
— В самом деле? Может, это потому, что теперь ты больше не будешь во мне нуждаться. Тебе нужна уже не нянька, а настоящая гувернантка.
— Мисс Херст! Ничего подобного! Если вы будете говорить такие вещи, я откажусь ходить.
— Сомневаюсь. Ты убедишься, что это слишком заманчиво — снова иметь возможность ездить верхом, играть в различные игры, танцевать и, может быть, путешествовать. Твой папа, возможно, снова повезет тебя в Венецию.
— Мисс Херст, почему вы все это говорите?
— Просто строю предположения. — Лавиния вдруг опустилась на колени и обняла маленькое тельце. — Ах, детка! Маленькая моя! Я так за тебя рада! Вот я и плачу. Скажешь тоже — как будто кто-то умер!
Флора снова зашевелилась в ее объятиях. Голос у нее был неуверенный, испуганный:
— Но, мисс Херст, кто же все-таки позвонил в колокольчик бабушки Тэймсон?
Похоже было на то, что эту загадку никогда не удастся разгадать. Дэниел вернулся и сообщил, что всех слуг разбудили и приказали самым тщательным образом обыскать дом. Но разве трудно было грабителю скрыться, воспользовавшись приходом певцов и связанным с этим шумом? Звонок, несомненно, звонил, потому что его нашли лежащим на полу, как если бы кто-то в темноте нечаянно уронил его. Жаль, что служанки растерялись от страха и не остались ждать, чтобы увидеть, кто выйдет из комнаты. Весьма возможно, кто-то в самом деле устроил розыгрыш.
— Да благословит Бог тех, кто это сделал, — сказал Дэниел, глядя на лежащую Флору. — Если мы поймаем грабителя, я с радостью отпущу его на все четыре стороны. Я даже суну ему в карман соверен. А теперь уложим это дитя в постель.
— Ах, папа! Я слишком счастлива, чтобы ложиться спать. Все равно я не усну.
Лавиния сомневалась, чтобы кто-либо в эту ночь был способен заснуть. Однако усталость Флоры оказалась сильнее ее возбуждения, она вскоре угомонилась, и дыхание ее выровнялось. Лавиния стояла у окна и глядела на свет звезд, изливавшийся на тихий парк. Там, внизу, был синий сад Флоры с лазоревыми цветами травы-горчанки, красовавшимися даже среди зимы; там печально смотрело в небо каменное личико младенца; там была терраса со сфинксами; длинная, заросшая кустарником тропинка к Храму Добродетели, скрывшемуся среди рододендронов под сенью плакучей ивы; и озеро, вода которого блестела темным зеркалом у подножия холма. Часы на здании конюшни отбивали каждый час, белые голуби хлопали крыльями и тихонько ворковали, розы в саду были подстрижены с аскетической аккуратностью, большое тисовое дерево, напоминавшее по форме китайскую пагоду, казалось совсем черным, персиковые и абрикосовые деревья, ветви которых опирались на подпорки, с геометрической точностью располагались вдоль красной кирпичной стены; вдали тянулись по-зимнему темно-коричневые поля, а на горизонте виднелась узенькая серебряная полоса моря. Над всем этим миром царила какая-то непонятная грусть. Теперь она уже никогда не увидит абрикосовые деревья в цвету, не увидит ее крестоцветов, колокольчиков и незабудок, которые распустятся во Флорином саду, пламенных рододендронов среди кустарников, солнца, сверкающего на глади озера.
В небе засветилась рождественская звезда, а для нее это означало одно — конец.
Она снова зажгла свечу и присела к письменному толу, чтобы сделать новую запись в своем дневнике.
«Все легли спать, а я все еще сижу в этом красном дорогом платье, надеть которое меня заставила Флора. Я совсем не похожа на Золушку, ноги которой новь перепачканы золой, но даже выразить трудно, до его же я чувствую себя именно Золушкой. Все кончено. Если я помогла выздоровлению Флоры, то жалеть не о чем, пусть даже мне пришлось заплатить за это своим будущим счастьем. Быть может, именно так мне суждено было искупить свою вину, подобно тому, как Робин сейчас искупает свою, сидя в тюрьме. Не сомневаюсь, что Дэниел оправится от любого удара, который могла нанести его чувствам. Думаю, что мужчины вполне на это способны. Ну а я? Станет ли мое лицо каменным оттого, что я никогда больше не буду смеяться? Стану ли я мучить ни в чем не повинных детей или старых дам, которых мне суждено будет опекать в грядущие годы?
Рождественская звезда сверкает. Она знаменует собой любовь, я же должна вырвать любовь из своего сердца.
Завтра Флора снова начнет ходить. Доктор Манроу, тот глупый полуслепой старик, который не мог понять, то произошло с Вилли Джоунзом, объявит свой вердикт. Если он окажется благоприятным, отец Флоры начнет готовить ее к большому и долгому путешествию, мальчики уедут в школу.
А Шарлотта? Что будет с Шарлоттой? Оставят ли ее одну? Что-то явно произошло между ней и Дэниелом, может, он все-таки не поверил в то, что она сама выпила опий? Уж не потому ли он не хочет допускать никакого риска с Флорой, богатой маленькой девочкой? Может, он считает... Если это так, то виновата в этом я.
Я посеяла в его душе подозрения. Я толкала его на мысль, что Шарлотта или, может, ее алчный кузен настолько одержимы жадностью, что... Мысль эта слишком ужасна, чтобы доверить ее бумаге. Но Шарлотта неуравновешенна. Сегодня в ее глазах снова мелькало безумие. У нее был такой испуганный вид, как если бы на она самом деле верила в призраки. Но в такие, у которых могли быть все основания желать ей беды. Основания? А теперь что я такое выдумываю? Бедная леди Тэймсон, возможно, и не питала к ней особой любви, но с чего бы ей желать вернуться с того света, дабы причинить вред Шарлотте?
Кто-то, но, конечно, не призрак, наверняка позвонил в этот колокольчик. Невозможно, чтобы вдруг возвратилась Элиза, которая так тосковала по звонку леди Тэймсон. Странно, что она не ответила на мое письмо. Может, еще слишком рано ожидать ответа. Я надеялась повидаться с ней у ее сестры в Норфолке и посоветоваться насчет нового места для себя. Мы обе, если можно так выразиться, жертвы Винтервуда.
Я так любила Винтервуд...»
Огонь в камине угасал, Лавиния положила перо, чтобы достать носовой платочек. Она плакала. Вот уж совсем бесполезное занятие! Сейчас не время вспоминать прикосновение губ Дэниела. Надо быть практичной, как и советовал ей Дэниел, и смотреть в лицо горькой реальности.
Наконец она совсем уже собралась раздеться и лечь, когда в дверь кто-то робко постучал. Сначала она подумала, что Сильвия хочет войти в комнату, но тут же увидела, что собачка, как обычно, лежит, свернувшись клубочком, в своей корзине, хотя шум разбудил ее и она начала тихонько повизгивать, дергая своим тоненьким носиком.
Дэниел! В сердце Лавинии проснулась безумная надежда, которой, впрочем, суждено было умереть; осторожно приоткрыв дверь, она увидела Джонатона, все еще в вечернем костюме и со свечой в серебряном подсвечнике. За колеблющимся пламенем свечи лицо его было как-то странно затемнено. Выглядел он немного нелепо, но, как всегда, улыбался, а когда Лавиния прошептала: «Что вам нужно?» — он предложил ей выйти из комнаты и прикрыть за собой дверь, чтобы не разбудить Флору.
— Думаю, вам бы не хотелось, чтобы она подслушала наш разговор.
Лавиния совсем было собралась захлопнуть дверь у него перед носом, но сообразила, что он способен вызвать переполох и разбудить Флору и всех остальных обитателей дома.
Она слишком хорошо понимала, зачем он явился. Рождество... Он пришел за ответом.
Она знала, что ей придется торговаться. Она так решила, пытаясь найти выход за эти несколько часов после Рождества.
Лавиния тихо закрыла дверь и, дрожа, стояла перед ним в коридоре.
— Неужели вы не могли подождать до утра?
— Но уже утро! — Он тихо засмеялся и сказал: — Я вижу, вы сидели и предавались тем же раздумьям, что и я. Когда часы пробили три, я понял, что больше не могу ждать вашего ответа. Каков же он?
— Я ухожу отсюда, — быстро заговорила она. — Завтра я сообщу мистеру Мериону о своем уходе. Если вы будете молчать, я обещаю встретиться с вами в Лондоне в определенном месте и в определенное время.
— Э нет, дорогая моя! Такая сделка меня не устроит. Где гарантия, что вы окажетесь в условленном месте, когда я туда прибуду?