— Ты вспоминала обо мне? — спросил он шёпотом, лёжа рядом с Лерой на скомканной простыне после очередного оглушающего, опустошающего и одновременно упоительно-прекрасного оргазма, всё ещё прижимаясь к ней всем телом. Даже сейчас, в минуты покоя и умиротворения, сладостной сонной неги, Макс с Лерой держались за руки, крепко переплетя пальцы, чтобы чувствовать друг друга каждое мгновение.
Вопрос этот был скорее риторическим, Максу не требовался ответ — он видел его в Лериных сияющих глазах. Её невероятных, завораживающих, бездонных глазах, подобных которым не было ни у кого на свете. Как она на него смотрела… как она на него смотрела!
— Глупый, — Лера гладила его по лицу, обводила контуры глаз, бровей, губ, а он плавился от удовольствия, счастливо жмурился, чуть ли не мурлыкал. — Я не вспоминала о тебе, потому что и не думала забывать. Ты одновременно и самое хорошее, и самое плохое, что произошло со мной в жизни… мой первый мужчина. Моя первая любовь.
— А вторая? — подозрительно спросил он.
Она откинулась обратно на подушку, отвела взгляд.
— Я всё ещё надеюсь… всё ещё верю, что она когда-нибудь случится. Тогда я действительно смогу тебя забыть.
Сердце болезненно сжалось. Макс развернул девушку лицом к себе.
— Зачем забывать, Лер? — недоумевая, спросил он. — Я не отпущу тебя больше никуда, — и, словно в подтверждение своих слов, резко притянул её к себе, снова прижал к груди, стиснул в объятиях. — Ты же моя. Только моя… косоглазая, китаёза моя родненькая.
— Не всё так просто, Макс… — запротестовала было она, невольно слабея под напором жадных поцелуев, сама вспыхивая огнём в его руках — а он-то давно уже был готов. Так и не договорив, они снова накинулись друг на друга.
Глава 17
Потом он на руках отнёс её в душ. Лера практически засыпала, но настаивала, что ей нужно смыть с себя пыль гоанских дорог, остатки пляжного песка и следы их обоюдной страсти. Намылив губку, Макс бережно водил ею по телу девушки, и это больше походило на священный обряд, чем на купание. Затем, выдавив на ладонь немного шампуня, он тщательно вымыл и прополоскал её длинные волосы, после чего почти досуха высушил их полотенцем. Лера блаженно закрыла глаза, послушно подчиняясь его движениям и незаметно уплывая в сон.
— Тебе нужно работать банщиком… — пробормотала она. — Клянусь, очередь будет на год вперёд.
Макс вынес её из душевой и осторожно усадил в кресло, собираясь пока наскоро поправить и перестелить смятую постель.
— Угу, а ещё постельничим, — рассеянно добавил он, встряхивая простыню и заново расправляя её на кровати. Лучше бы, конечно, поменять… но уборка в номере будет только утром.
— Кем-кем? — Лера зевнула, прикрыв рот ладошкой. Всё-таки, сказывалась акклиматизация, да и спала за минувшие сутки она совсем мало.
— Ты что, никогда раньше не слышала о такой старинной должности, как “постельничий” при царском дворе?! Позор тебе, — шутливо пожурил он её.
— Ну, это ты у нас умник и заучка, а я никогда не испытывала большой тяги к учёбе, — поддразнила его Лера. Тем временем её взгляд, лениво блуждающий по номеру, остановился на виолончели, аккуратно уложенной в футляр.
— Макс… поверить не могу. Ты привёз виолончель с собой?! — воскликнула она. Сон, похоже, моментально слетел с неё.
— А что тебя так удивляет? — добродушно хмыкнул он. — Мне нужно много играть, постоянно репетировать…
Лера вскочила с кресла и — как была, обнажённая — подбежала к виолончели, опустилась на колени и осторожно погладила бок музыкального инструмента. Девушка смотрела на виолончель со странным выражением, в котором смешались и ненависть, и восхищение, и даже как будто ревность.
— Что-то не так, Лер? — обеспокоенно спросил Макс, удивляясь этому взгляду.
— Это же… твоя любимая женщина, — откликнулась Лера после паузы. — Которая всегда была и будет для тебя на первом месте.
— Глупости, — он пришёл в замешательство от этого сравнения, несмотря на то, что сам в шутку частенько повторял то же самое. — Как можно сопоставлять чувства и игру на инструменте? Ты для меня на первом месте, китаёза! Ты — всегда вот тут, — он постучал ладонью по груди с левой стороны, — и вот тут, — указал на голову.
— Поиграй мне, — тихо попросила она.
- Поиграй мне, — тихо попросила она.
— Сейчас? — поразился Макс. — Два часа ночи…
Впрочем, он уже знал, что индийцы особо не заморачиваются соблюдением тишины. Музыка из окрестных караоке-баров и дискотек могла грохотать всю ночь напролёт, религиозные индуистские песнопения начинались доноситься из соседнего храма чуть ли не с четырёх утра, немного позже с минарета ближайшей мечети звучал призыв на первый намаз… Такая мелочь, как игра на виолончели, едва ли могла кого-то всерьёз побеспокоить. Тем более, у Макса с собой всегда было несколько разных типов сурдин для заглушки.
— Пожалуйста, — умоляюще повторила Лера.
— Ну ладно… — он аккуратно вынул виолончель из футляра, уселся в кресло, совершая заученные до автоматизма движения: левая рука на шпиле, инструмент упирается в грудь и левое колено, в правой руке — смычок. Но оттого, что из одежды на нём сейчас не было вообще ничего — так же, как и на Лере — привычные действия приобретали какой-то новый оттенок, тайный смысл. Ему и правда показалось на мгновение, что с ним в номере сейчас находятся две женщины — Лера и… виолончель, которая тоже жаждет его любви.
— Что ты хочешь, чтобы я сыграл? — спросил он, пряча неловкость за деловым тоном.
Лера покачала головой с лёгкой улыбкой:
— Да неважно. Что-нибудь душещипательное, глупое и романтическое… для девочек.
Он сделал глубокий вдох и взмахнул смычком. В ту же секунду полилась нежная грустная мелодия, которую мог узнать с первых нот практически каждый.
По своей давней привычке “подпевать” музыкальному инструменту Макс беззвучно шевелил губами — текст исполняемой композиции звучал сейчас у него в голове.
Every night in my dreams
I see you, I feel you
That is how I know you go on…
Far across the distance
And spaces between us
You have come to show you go on…
Near, far, wherever you are
I believe that the heart does go on
Once more you open the door
And you're here in my heart
And my heart will go on and on…*
Почему кажется, что самые сопливые, самые слезливые, самые красивые песни о любви написаны как будто про них с Лерой?.. Он не впервые задумывался об этом. Но ведь всё так, всё действительно именно так, как поётся: я вижу тебя каждую ночь в моих снах, я тебя чувствую, и где бы ты ни была — близко или далеко, я всё равно верю, что сердце будет продолжать биться…
Переходя ко второму куплету, он быстро и властно притянул Леру к себе, обхватывая её талию той же рукой, которой держал смычок, да так и продолжил играть: он, виолончель и… Лера. Это было странное трио, необычный тандем, но девушка ничуть не мешала ему, наоборот — вдохновляла. Водя смычком по струнам, он чувствовал предплечьем нежную кожу её живота, а длинные распущенные волосы Леры, щекоча, касались его груди. Через приоткрытую балконную дверь периодически доносилось лёгкое дуновение тёплого влажного ветра, словно ласкающего их обоих. Максу было очень хорошо, спокойно и немного грустно… но, конечно, во всём была виновата сентиментальная мелодия.
Когда он закончил играть, Лера порывисто обернулась к нему лицом. Глаза её блестели от слёз.
— Я люблю тебя, цыган, — прошептала она.
Резкое, болезненное воспоминание врезалось в его сердце, как врезался в злополучный “Титаник” тот самый роковой айсберг… Макс чуть ли не отшвырнул виолончель в сторону, фактически уронил — она с глухим стуком повалилась на пол. Он не задумывался сейчас о том, что корпус инструмента может поцарапаться, не говоря уж о более серьёзных повреждениях. В данный момент ему не было дела до виолончели. Ему вообще не было дела ни до чего и ни до кого в целом мире. Существовали только он и Лера, и сказанные ею только что слова, отзывающиеся внутри сладкой горечью…
Посадив девушку к себе на колени, он долго-долго целовал её, пытаясь заглушить этот горький вкус. Наконец, отстранился, тяжело дыша, внимательно и испытывающе взглянул ей в глаза.
— Лерка… — это прозвучало как мольба. Как тихий стон. — Как же так получилось, что мы расстались? Почему? Зачем?..
Некоторое время она молча смотрела ему в лицо, а затем, решившись, негромко произнесла:
— Ну хорошо, Макс… я расскажу тебе правду.
___________________________
*Строки из песни “My Heart Will Go On”, исполненной канадской певицей Селин Дион. Главная музыкальная тема к оскароносному фильму Джеймса Кэмерона “Титаник” (1997). Автор музыки — Джеймс Хорнер, текст Уилла Дженнингса. Композиция стала одной из самых популярных за всю историю музыки и самой продаваемой в мире песней 1998 года.
- Правду? — сердце Макса ёкнуло в неприятном предчувствии. — Ты о чём сейчас?
— Мы говорили с твоей мамой, — нехотя призналась Лера.
Он отшатнулся, не веря своим ушам.
— Она… это сделала?! Она посмела?
Лера медленно поднялась с его колен, сделала несколько шагов в сторону кровати и села на краешек.
— Нет, Макс. Я сама к ней пошла. Сразу, как только узнала о том, что жду от тебя ребёнка. Мне было очень страшно, я так испугалась, что… мне просто нужно было с кем-нибудь посоветоваться.
— Мама знала, что ты беременна? — он был бледным, как полотно.
— Нет. Я так и не решилась ей сказать. Да и не успела… Мы всё время проговорили с ней о тебе, о твоём будущем. И я отчётливо поняла, что, оставшись с тобой, просто погублю твою карьеру. А ведь я готова была всё бросить, Макс, честное слово! — её голос дрожал. — Уйти из модельного бизнеса, лишь бы быть с тобой. Всегда с тобой. Твоя мама, видимо, почувствовала эту мою решимость и сказала, что если я тебя люблю — то, наоборот, отпущу.
— Отпустишь? — переспросил он в замешательстве. — Так ты меня и не держала никогда. Это я к тебе приклеился…