— С какой стати тебя-то это волнует? Не твое дело, если Эмма хочет быть с нами подобрее.
— Конечно, мое. Я ее знаю, она моя подруга. Ей просто хочется всем нравиться, хочется, чтобы на работе была хорошая атмосфера. Но ты бы знал, как она боролась за эту работу, она полжизни мечтала о таком месте. Если ваши дела всплывут — ее вышвырнут.
Тедди слез со скамейки.
— Пришло время тебе кое-что узнать о нашем мире. Каждый отвечает только за себя, и никто не имеет права лезть в чужие дела. Поняла? Вот по таким понятиям здесь живут.
Он повернулся, чтобы уйти.
Сара осталась на месте, но он услышал, как она сказала:
— Тедди, ты понимаешь, что я имею в виду. И я знаю, что в глубине души ты со мной согласен. Прекратите это. Если не ради Эммы, так ради меня.
Черные кресла в красно-желтой комнатушке были, скорее всего, из какого-нибудь дермантина. Хрустальные люстры, висевшие здесь и на балконе, тоже не похожи на настоящие. Да и столы, наверное, из ИКЕА, просто покрыты черным лаком. К столам приделали ведерки для льда, чтобы охлаждать шампанское и прочие напитки. Барная стойка длиной метров двенадцать, за ней тянулись светлые полки, на которых поблескивали бутылки. Янтарное сияние виски, зеленоватые блики «Кюрасао», вязко-бордовые оттенки «Крем де Кассис».
Шип вышел раньше Тедди и город знал лучше. Он-то и рассказал, что именно этот клуб был самым лакомым местечком для стокгольмских тусовщиков. «Клара».
Сейчас, в три часа дня, когда здесь не было ни души, весь дискозал казался смертельно уставшим. Крохотные софиты на потолке, словно блеклые звезды, двери скрипят при открытии. Когда они сюда зашли, Шип сказал, что бармен, который вытирал стаканы среди бутылок, выглядит по-идиотски. И Тедди с ним согласился. Весь лоб у парня в складочку, хотя ему никак не больше двадцати пяти. К тому же на запястье у него дурацкий кожаный браслет. Впрочем, его не видно, пока к нему не подойдешь, так что все-таки дело было в этих складочках.
Шип прошипел:
— Первое впечатление бывает только один раз — а у этого малого лицо — как будто он говорит «да что ты о себе возомнил». И мне это не нравится.
Бармен вернулся за стойку. В одной руке он держал тряпку, в другой мобильник.
Тедди подошел к нему.
— Привет, ты здесь работаешь?
Парень взглянул на него и еще больше нахмурился:
— Да, но мы закрыты.
— Я знаю, просто хочу задать пару вопросов, если можно. Ничего такого.
— Я думаю, вам лучше связаться с Даниэлем Йалда, это наш пресс-шеф.
Тедди остался стоять в метре от бара.
— Давай, подойди ближе, ближе, — зашептал Шип ему в ухо.
Но Тедди только сказал:
— Ладно, тогда я позвоню ему попозже. Но дело в том, что мы очень торопимся, и раз уж мы пришли, то я, может быть, могу и у тебя спросить?
Бармен наклонил голову, как бы разминая шею. Он ничего не ответил.
Тедди позвонил Шипу сорок минут назад и попросил пойти с ним. Они встретились впервые после тюрьмы. Он стыдился звонить и просить об услуге.
— Думаю, мне нужен небольшой «перезапуск», сходишь со мной? Это будет так мило с твоей стороны и отнимет все не больше получаса.
— Тедди, да я сама милота.
И вот они здесь. Тедди вошел первым и пошел в атаку, для него «нет» совсем не означало «нет», и он попытался надавить на парнишку по ту сторону стойки точно так, как Шип и предполагал.
— Ты работал здесь в третьи выходные января?
— Я уже сказал, вам лучше обратиться к пресс-секретарю.
— Но ты же можешь просто сказать: да или нет?
— Я не знаю.
— Но у вас же есть расписание?
— Есть.
— Кто его составляет?
— Обычно я.
— То есть ты делаешь расписание, но не знаешь, работал ли ты в конце января? Ты сам-то себя слышишь?
— Ну хорошо, хорошо, работал я в эти выходные.
— Ты был здесь в субботу?
Бармен вытащил телефон:
— Я вызову охрану, так что лучше вам уйти.
— Понимаешь, это важно…
— У меня нет времени, я уже ответил на ваш вопрос. Уходите.
И тогда Шип вышел вперед. Тедди не успел его остановить.
— Эй, ты что тут себе возомнил, не говори так с моим корешем! Может, ты хочешь, чтобы он тебе ноги облизал? Можно же, мать твою, проявить уважение к человеку, который отмотал на зоне восемь лет!
Бармен его проигнорировал.
— Убирайтесь. Вы оба.
Тедди обошел вокруг стойки.
С той стороны стояли бокалы, миски с лаймом и лимоном, большой миксер, подставка с ножами, а около мойки — блендеры, шейкеры, соковыжималки и другие барные принадлежности. Кроме того, там были ведерки для льда. Он схватил бармена за ворот и прижал к стойке спиной.
Он смотрел ему в глаза, не отрываясь.
Бармен тоже пялился на него.
Тедди чувствовал, как в крови пульсирует адреналин.
Коленом в живот его, этого трепуна, подумал Тедди. Врезать головой в нос.
Он запрокинул голову. Приготовился. Представил, как прыснет кровь.
Потом он ослабил хватку. Все тело дрожало. Что он только что собирался сделать?
Он попятился, отступил на пару шагов.
Но было слишком поздно. Шип быстро встал рядом с ним. В руке он держал шейкер.
Со всей силы он обрушил шейкер прямо на нахмуренный лоб бармена.
От удара парень упал на пол.
Он закричал, но Тедди рывком поднял его и приложил палец к губам.
— Заткнись.
Глаза бармена были широко распахнуты. Из носа сочилась кровь. Шип оторвал кусок бумажного полотенца и дал ему, чтобы тот запихнул бумагу в ноздрю.
Тедди положил руку Шипу на плечо.
— Черт, упокойся.
Шип не обратил на него внимания. Он, кажется, считал, что Тедди пора вернуться в реальный мир.
Шип взял лицо бармена в ладони.
— А теперь ты ответишь на наши вопросы.
Парень что-то прошипел.
— Пошел ты, псих! Ничего я не скажу. Ты попал и за это ответишь.
Шип ухватил его за щеки.
— Остынь. Не станешь отвечать на вопросы — ну тогда, боюсь, мне придется смешать один коктейльчик.
Он схватил бармена за запястье и открыл крышку миксера.
Тот продолжал упираться.
— Такими штуками ты и ребенка не разведешь.
Шип не ответил, он перевел колесико на миксере, так чтобы он смог работать без крышки. Затем нажал на кнопку. Лезвия завертелись с монотонным жужжанием. Бармен попытался отдернуть руку.
Тедди взял Шипа за плечо.
— Послушай, пора с этим заканчивать.
Шип смахнул его ладонь и отодвинул Тедди в сторону свободной рукой.
— Обожди, это быстро.
Он повернулся к бармену.
— В отличие от тебя, дружок, — сказал он, продолжая сжимать его руку, — я не актер.
И тут бармен не выдержал. Он истерически зарыдал, воя и пытаясь выдернуть руку. Шип отпустил его.
Он выиграл.
— А теперь рассказывай.
Бармен сел на пол, прислонившись к стойке. Он тяжело дышал. Складки на лбу вернулись.
Попытка побега провалилась, но он с того момента больше не проронил ни одной слезинки. Уткнувшись в колени, он даже не всхлипывал.
Порез на щеке покрылся тонкой коркой. И рука почти не болела, возможно, прошло около суток после того, как палец отрезали. Наверное, дело в таблетках. Он так хорошо знал разные обезболивающие, что сразу сообразил, что ему дали что-то в этом роде. С хорошим эффектом. Может быть, «Цитодон» или «Трамадол». А может быть, пульсирующая боль ушла так же, как это бывает с обычными порезами, хотя сейчас у него не хватало трети мизинца на одной руке.
О новой тюрьме узнать ему удалось немного. Темная холодная комната, здесь пахло так, как будто дверь давно не открывали. Деревянный пол.
Когда они сняли повязку с его глаз, вытащили кляп изо рта и открыли дверь, чтобы швырнуть ему хлеб и таблетки, ему удалось немного осмотреться. Его положили на матрас. Мебели не было, окон, насколько он мог видеть, тоже. На стенах ничего, кроме пары досок на противоположной стене. Нет крана, чтобы тайком попить воды.
Они ехали около часа, прежде чем его выпустили. Но тогда он совсем на ногах не держался и почти ничего не помнил. Он не слышал, чтобы они говорили в машине, может быть, они молчали или перешептывались. Единственным, что он услышал, как кто-то, кажется, Джокер, сказал, когда открыли багажник:
— Теперь я, черт дери, рад, что на это ушло столько времени. А то бы мы не успели здесь подготовить.
Ему нужно держать себя в руках, нельзя впадать в истерику и кричать и стучать в стены, как там, в квартире. Тогда бумага, обернутая вокруг обрубка, отвалится и снова пойдет кровь. Ему придется бить головой в дверь, пока он не ослабнет, а сейчас нужно распределить силы.
Они не заклеили ему рот. Значит, в этом месте его никто не услышит.
Он сам удивлялся своему спокойствию. Но, возможно, это сидело где-то глубоко внутри. Все это было ему не так незнакомо, не так отличалось от случавшегося раньше.
И еще таблетки.
Он не помнил точно, сколько ему тогда было. В седьмом или восьмом классе. У них была физкультура на улице, на футбольной площадке стадиона в Эстермальме. Это была красивая площадка с ухоженным газоном и настоящими воротами, хотя большинство его приятелей футболом и не интересовались. Футбол — для плебеев.
Но Филипу эта игра нравилась. Может, не столько играть самому, но матчи «Юргордена» на стадионе он смотрел с удовольствием. В следующем семестре он даже собирался купить абонемент.
Когда они пошли в душевую, все были потные. Девчонки вместо футбола бежали эстафету по краю площадки.
Филип, Калле, Аксель и еще один парень обсуждали «Американский пирог». Стифлер был такой прикольный. Они не все там поняли, но все равно обожали этот фильм.
Они быстро помылись. Как обычно, мальчишки шлепали друг друга полотенцами, обменивались тычками на скользком полу, без конца травили анекдоты про геев.
А потом в раздевалку вошел Ян. Он не участвовал в игре. Простудился, сказал он Лассе, физруку.