— И кто тогда копался в коробке с обувью? — задумалась я и подозрительно сощурила глаза: — Только не говори, что в моей квартире сидит Габриела! Нет! Я же пол покрасила! А она не разувается!
— Никто не копался, Габриела в Мексике. — Он бросил на дорожку сумку и шагнул ко мне. — Я просто хотел поймать шантажиста. Томка… я не верю…
А сам уже обнимает меня так крепко, что кажется, кости вот-вот захрустят, и гладит по головке, как маленькую, и печально сопит над ухом. А рядом всхлипывает бабушка Оля и вытирает глаза уголком платочка.
— Поехали, меня такси ждет, — потянул меня к калитке отец, и я, по привычке слушать его беспрекословно, невольно сделала пару шагов, но внезапно вспыхнувшая в душе тревога заставила остановиться.
Я даже рукой за столбик виноградной шпалеры схватилась, чтобы не шагать, как в тот раз, когда эрг вел меня на веревке.
— Подожди…
— Что? — оглянулся он с недоумением и снова шагнул ко мне, с беспокойством вглядываясь в глаза: — В чем дело?
— Ты можешь… задержаться еще на один день? — с несвойственной мне раньше опаской спросила я, и он сразу поймал эту интонацию, напрягся, глянул пристальнее.
«Черт, хоть бы не напридумывал себе всяких ужасов», — испугалась я и заторопилась:
— Нам нужно поговорить. Попросим Марину приютить нас еще на денек…
— Да о чем просить, Томочка, — всхлипнув в последний раз, махом все решила бабушка Оля. — Комната свободная есть, живите, сколько хотите. Отдохни, успокойся… а то вчера лица на тебе не было.
Не нужно было ей этого говорить. Папа даже побледнел, и на скуле желвак дернулся, как от удара.
Но ничего не сказал, кивнул и пошел к калитке.
— Хороший у тебя папа, — одобрительно вздохнула старушка и заволновалась: — Так ведь он, поди, еще и не завтракал? Раз мчался как на пожар? Не знаешь, что он с утра ест — яичницу или борща подогреть?
— Яичницу лучше, штук на пять яиц, только промешать, прожарить и перевернуть пластом. А давайте я сделаю? — Подхватив отцовскую сумку, я донесла ее до веранды и оставила на ступеньках, никуда тут не денется.
— Сама справлюсь, мой брат точно такую любит, — отмахнулась хозяйка — И черным перчиком посыпать.
— Ага, это святое, — обрадовалась я. — А может, хотя бы салат нужно порезать?
— Возьми лучше тряпку и протри стол да подавай тарелки, — приказала бабушка Оля уже из кухни.
Пока я протирала стол и скамейки, отец успел отпустить такси и вернуться. Он закрыл за собой калитку, прошел к столу и остановился, разглядывая меня пристально, как доисторический черепок:
— Откуда у тебя эта одежда?
— Тсс, — оглянулась я на кухню, — все потом.
— Понятно, — он помрачнел как туча и как-то сгорбился, — потом так потом.
— Вот только не нужно ничего придумывать, сказала же, что цела и невредима, — фыркнула я сердито и пошла за тарелками.
— Главное, что жива, — с чувством выдохнул отец. — Ты не представляешь…
— Пойдем, я покажу, где руки помыть, — раздумала я идти за посудой и повела отца за дом, к крану, из которого хозяева брали воду для скотины и где мыли после ухода за животными руки.
И пока папа основательно мылил ладони, шепотом выдала рассказанную хозяевам легенду, потребовав, чтобы он не называл своей фамилии. Слишком часто она мелькала несколько дней назад в новостях, а сопоставить два и два внимательные селяне всегда умели.
— Нужно было просто уехать, — сердито фыркнул отец, — не пришлось бы ничего объяснять.
— Я пока не могу… Все расскажу после завтрака, — заметив, что из-за угла появился знакомый халатик бабушки Оли, шепнула я, подавая полотенце.
— Томочка, ну что же ты сюда привела гостя? В доме же ванная есть!
— На улице тоже неплохо, — широко улыбнулся ей отец, — хороший у вас двор, и устроено все удобно.
— Да, Сережа такой мастеровой, — сразу заулыбалась старушка и повела отца завтракать.
— Том, достань в сумке пакет с бутербродами и бутылку, — усаживаясь за стол, распорядился отец. — Я взял на всякий случай… вот и пригодилось.
Бутылка, как я и думала, оказалась плоской, а чайного цвета жидкость, плескавшаяся в ней, неимоверно благородной и дорогой. А бутербродами отец скромно назвал несколько упаковок с мясными нарезками и нарезанный батон.
Однако не успела бабушка Оля, строго-настрого велевшая мне не мешаться, а сидеть и отдыхать, охая, разложить все это по тарелочкам, как послышалось знакомое тарахтение тележки, и в калиточку ворвалась раскрасневшаяся Марина.
— Что-то вы рано, — удивилась старушка, но женщина, отмахнувшись, сказала, что договорилась с Сашком и он сегодня допасет.
«Ну, еще бы, — хихикала я про себя, пока Марина, а за ней и подоспевший Сергей знакомились с отцом, — у людей в кои-то веки дома такое развлечение, а они должны в поле маяться?»
Разумеется, завтрак на несколько минут отложился, пока Сергей ходил в погреб за банками с домашней тушенкой и огурчиками.
Уже через полчаса все дружно и обстоятельно закусывали, а я скромно ждала, пока хозяева удовлетворят свое любопытство, ничуть не волнуясь, что после пары рюмок коньяка отец может случайно проговориться. Он всегда умел держать ситуацию под контролем и сейчас очень ловко перевел разговор с меня на хозяев и их заботы и теперь внимательно слушал монолог разговорившегося Сергея о трудностях сельской жизни. Искоса приглядывая за мной и подкладывая то ветчины, то салата.
А мне вдруг живо вспомнился обед в замке зейра Жантурио, маг, невозмутимо копавшийся в своей тарелке, и пришло ошеломляющее своей неожиданностью понимание, насколько они похожи. Нет, не внешностью и не ростом. И даже не поведением, а чем-то неуловимым, но очень важным… пожалуй, даже слишком. И я впервые за всю жизнь вдруг пожалела не отца, а Свету, за то, что она так ничего и не поняла.
Ну а потом пожалела и себя. И даже не сумела сдержать печального вздоха, вдруг сообразив с ужасающей ясностью, что сделала свой выбор еще утром, даже не проснувшись окончательно.
Папа заметил этот вздох и немедленно взял ситуацию в свои руки. Вежливо извинился и прямо спросил хозяев, где можно отдохнуть, поскольку он не спал всю ночь. А потом, когда засуетившаяся Марина побежала показывать комнату, сцапал меня за руку и решительно повел следом за ней.
— Ну, что ты хотела сказать? — возникла на пороге моей комнаты переодетая в футболку и бриджи фигура папы, едва хозяйка ушла по делам.
— Садись, — махнула я на стул, посмотрела на отца внимательно и предупредила: — Чтобы не было никаких недоразумений, сообщаю: я ничего не пила, не курила и наркотики мне не кололи. Но если ты все же сомневаешься в ясности моего рассудка, можешь задавать любые проверочные вопросы, я отвечу.
— К чему такое странное предисловие?
— К очень странному вопросу: что ты думаешь о параллельных мирах?
Вот этого папа не ждал. Никак не ждал. Он даже задохнулся от потрясения, и глаза стали растерянные и какие-то детские. Словно выглянул из крепкого сорокапятилетнего мужика наивный детсадовец.
— Тома, — через долгую минуту осторожно пробормотал он, — а ты сама что думаешь?
— Что? — Я полезла в изголовье постели, где на стуле висел брючный костюм, и достала из кармана кошелек со шпильками. — А у меня есть вот это.
Шпильки и заколку отец изучал пристально и придирчиво. Даже сходил за сумкой и достал из нее свой дорожный футляр с лупой и пинцетами.
— Какие странные узоры, — пробормотал он минут через десять, — очень напоминают утерянную письменность гуанчей. Вот эта буква предположительно «а».
— Это буква «е», — вздохнула я, — тут написано «Таресса». Такое имя дали мне там… а этот набор — подарок.
Отец снова примолк, сверля меня подозрительным взглядом.
Я вздохнула и начала рассказывать, тщательно опуская все моменты, которые меня так раздражали в свое время. Как я проснулась в чужом мире, как меня лечили, купали, кормили и одевали специальные служанки, как отвезли в столицу на осенний бал, где повелитель выбирает избранниц для мужчин своей семьи. Произносить слово «гарем» я старательно избегала, уже сообразив, что там все намного запутаннее, чем казалось в первые дни жизни в чужом мире.
И как я отказала блондину-повелителю, и как меня забрали на остров магов, чтобы чему-то научить. И как я обнаружила странную дверь в храме и выпала из нее на обочину дороги.
Я уже замолчала, а он все сидел и о чем-то сосредоточенно размышлял. А потом вдруг веско заявил, что ему совершенно по барабану, кто меня спас — маги из другого мира или зеленые человечки. И он готов им сказать тысячу раз спасибо и отдать все, что имеет, до последней нитки, потому что уже в первый день, увидев, что осталось на месте двухэтажных домов, понял — спастись там было невозможно.
— Пап… — тихо сказала я, — это еще не все. Маг приходил сегодня утром и сказал, чтобы я ждала тут. У него было мало энергии, но он хочет что-то сообщить. Наверное, важное, иначе не стал бы тратить силы, он и так почти сухой… Правда, Терезис сказал, что можно пользоваться кристаллами, но точно я не знаю.
— Я буду сидеть рядом, — немедленно решил отец и уселся на стуле поосновательнее. — Галлюцинации групповыми бывают лишь в случае массового отравления, а тут для этого нет никаких предпосылок.
«Спасибо, объяснил», — фыркнула я и предложила поменяться местами: я сяду к компу, а он ляжет на кровать.
— Усну, — отказался отец, — сиди там. Возьми мой ноут, он в сумке.
Мы сидели так почти до вечера, пока Марина не пришла звать на ужин.
— Спасибо, — поблагодарил отец и нагло соврал: — Сейчас идем, только письмо дождемся, Томочке документы новые заказали, пока друг на службе.
Марина уважительно покосилась на ноут в моих руках, который я старательно держала так, чтобы не было видно разложенного пасьянса, сообщила, что тогда пока сходит подоит корову, и исчезла.
— Выключай ноут, — взглянув в окно, сказал отец, — солнце садится. И правда, пора отдыхать. Я и ужинать не хочу, но придется.