Я не знала, что, когда он уйдет, меня словно вывернет наизнанку, точно какая-то часть меня уйдет вместе с ним. Оглушенная и немая, я оставалась в кровати, а Паскуале принял его и похоронил под боярышником.
Бен адам, сын человеческий, приветствовали мы его каждый раз, когда цвел боярышник.
— По королевскому повелению я ищу человека по имени Де Медико, — сказал гонец, и голос его разорвал тишину. Косматая звезда показалась в небе, предвещая беду, и лихорадящего короля доставили в Патерно, к госпитальерам. Не может ли он, Де Медико, срочно следовать за ним? До короля Федериго докатилась его слава. Король хочет, чтобы именно Де Медико взялся за его лечение.
Мы с Паскуале переглянулись.
Мы понимали, что, если король умрет, во всем обвинят нас. Сам же король Федериго издал эдикт, запрещающий евреям врачевать христиан. А кроме того, с тех пор как отравили Шабе, весь город поглядывал на нас подозрительно.
Но, так или иначе, король был болен. А навещать больных — это мицва, почтенные доктора. Спасать жизни тоже мицва. И выздоравливать тоже.
Так что Паскуале положил в сумку несколько корней имбиря, взял хирургические инструменты, щипцы, крючки, каутеры. Проверил, что не забыл трубки для проведения ингаляций, раковины для прослушивания сердцебиения, линзы.
На прощание он велел ждать его и поцеловал меня, а боярышник колыхался по ветру, весь в терпкой белой пыли, точно в пене, и мы подумали, что сын человеческий страшится за нас.
На следующий день король Федериго умер. Его ничто не могло спасти. Подагра зашла слишком далеко и ему парализовало ноги и руки.
Когда Паскуале прибыл на место, его душа уже отлетала к Богу закатов.
На входе Паскуале остановили сановники, его обыскали, обнюхали все лекарства, проверили инструменты. Некоторые из привезенных порошков заставили растворить в воде и принять. Лишь убедившись, что это не яд, врача допустили к ложу властителя. Но было слишком поздно.
Король уже пребывал в агонии.
Траурное бдение продолжалось три ночи. Тело правителя выставили под специально сооруженным золотым балдахином. Придворные, пажи, оруженосцы, слуги были одеты в наряды из черного шелка. На груди — рыдающий коронованный орел. На окнах города развевались траурные полотна, а главный собор был убран черным бархатом с изображениями грифонов, львов и черноперых попугаев.
Тело было велено сохранить. Тамплиеры мумифицировали его. Они извлекли сердце короля и погребли его в монастыре. А затем священная процессия понесла его величество в город.
Со всех концов королевства прибыли феодалы, бароны, графы и прочая знать, даже из тех, что воевали с ним: Кьярамонте, Перальта, Монкада. Они били себя в грудь и причитали, что король их оставил; король, который призвал ко двору магов и алхимиков; король, который взял в жены Элеонору Анжуйскую; который верил пророкам, провидцам, шутам и мистикам.
Чтобы проститься с королем, все жители города принялись каяться, раздирая себе спины колючими веревками. Епископы объявили пост и пожелали, чтобы тело короля было захоронено на глазах расступившейся крыльями толпы в соборе Катании. Бедняки твердили «помер король, да придет другой» и оплакивали свою судьбу.
И лишь евреям, которые долгие годы окружали короля и во множестве служили ему врачами, философами, мыслителями, было запрещено участвовать в проводах.
А Паскуале за то, что не смог спасти короля, был лишен врачебной лицензии, ему велели выплатить штраф в триста унций золота и запретили лечить.
Глашатай объявил:
«Паскуале Де Медико запрещается практиковать хирургическое искусство. Использовать лекарственные настои. Зашивать раны и порезы. Принимать роды и провожать умерших. Совершать любые медицинские процедуры. Да не смеет он лечить ни христиан, ни иудеев, ни в городе, ни за пределами его».
Глава 7
Вот так время повернулось для нас вспять, почтенные доктора.
И хотя стоял 1338 год, мы снова оказались без права на профессию, как в те времена, когда я еще не была замужем и мне не разрешали лечить больных.
Кроме того, у нас появилось много врагов. А наши комнаты были полны больных, лечить которых мы не имели права.
Я посмотрела на Паскуале: моего одинокого, немногословного товарища, принимавшего все, что приносила судьба. У него были привыкшие к труду руки и сердце того, кто видит будущее. Того, кто знает, как подарить сломанным вещам последний шанс на жизнь.
Вот уже несколько лет, как мы работали бок о бок. Его волосы подернулись сединой, мышцы были уже не такие сильные, но все еще подтянутые, собранные. В глазах читалось сочувствие.
Руки его находились в вечном движении. Они летали над ранами, бинтовали, оперировали больных. Когда он накладывал швы, то всегда добавлял к болеутоляющим средствам доброе слово. Он говорил: «Не волнуйся, смотри за горизонт, смотри, как бурлит море». Он был внимателен, заботлив, терпелив.
Он нисколько не утратил любопытства к человеческой природе, сохранял любовь к молитве, умел удивляться муравьям. В чертах его лица читалось достоинство. Он был прекрасен.
Паскуале всегда аккуратно подстригал бороду, увлажнял ее ароматическими маслами и померанцевой мазью. Одевался по-прежнему просто: туника, подвязанная фартуком из конопляной ткани, который он оттирал от пятен камнями и вулканической пылью. Для него не было мужской и женской работы. Он стирал белье точно так же спокойно, как колол дрова. Готовил еду и в то же время ухаживал за животными. Женщинам он помогал ткать, а мужчинам — рыбачить. Рано утром он выходил к колодцу Гаммазиты[12], чтобы набрать воды. И возвращался с полными бурдюками, не задумываясь о том, что он, по сути, был единственным мужчиной среди многочисленных матерей.
Руки сгодятся на все, говорил он, женскую работу придумали мужчины. И точно так же он не возражал, когда я занималась какой-то мужской работой.
Мы вместе занимались, изучали тексты, лечили, любили друг друга. Мы оба были сиротами и отшельниками. Вместе мы схоронили нашего сына под боярышником.
И что же теперь делать? Как нам спасти госпиталь?
Комнаты были заполнены больными. Чесоточными детьми, беременными женщинами, старыми и молодыми, нормальными и умалишенными. После долгого голода появилось много изможденных стариков, а дороги заполнились больными загадочной хворью, которую прозвали огнем святого Антония.
Священники задавались вопросами. Отчего прицепилась эта хворь? Не оттого ли, что Паскуале Де Медико накликал беду, заморив его величество короля Федериго? Не из-за него ли Господь воинств послал нам это искупление? Да, по его вине весь город потонул в дьявольской хвори.
Помимо прочего, больные часто падали оземь, охваченные непонятными судорогами, или же на их членах появлялись язвы. У многих были видения и галлюцинации. Кто-то утверждал, что слышит стоны призраков. Другой клялся, что небо обратилось в морскую пучину, а море стало небесной хлябью. Иные видели летающих тварей с раздвоенными хвостами и пылающими очами.
Больные прибывали целыми группами, их приводили родные, которые боялись подцепить хворь и не хотели держать их у себя. Лишь немногие, пошатываясь, приходили сами, одни, охваченные огненной горячкой.
Паскуале не заботили запреты и указы. Он не считался с угрозами, которые долетали до него из храма, не слушал проклятий: «Обрати на них свой гнев, Господи, да постигнет их кара твоя».
Он взялся изучать хворь.
— Наблюдай за ними денно и нощно, попробуем понять, что они едят, — сказал он мне.
Так мы и сделали, почтенные доктора.
Мы стали наблюдать за больными дни напролет и записывали все, что они ели. Сотни и сотни строк, которые мы перечитывали по вечерам, чтобы понять, есть ли связь между пищей и хворью.
Наконец, подозрения Паскуале подтвердились.
Было похоже, что все больные употребляли в пищу ржаной хлеб, и тогда Паскуале вспомнил, как проживал у монахов святого Антония, и те учили его промывать кишки тем, кто отравился пшеницей.
— Давай попробуем, — сказал он на рассвете.
И мы приготовили слабительное из листьев сенны, каскары и крушины.
Это помогло.
Все больные пошли на поправку. Симптомы спали. Видения исчезли, язвы зажили, судороги прекратились.
Не прошло и недели, как все выздоровели.
И в те дни, когда на небе зажигались весенние созвездия — Ворон, Гидра и Лев, — по Катании прошел крик: «Чудо! Еврей Паскуале сотворил чудо!»
Весть быстро разлетелась.
Паскуале Де Медико, сын Йосефа, зять Урии, взявший в жены дочь нечистой матери, победил огненную хворь. Кто знает, как он это сделал. Уж не водит ли он дружбу с самим дьяволом? Очень может быть, его не раз видели на коленях перед кустом боярышника, чьи ветки покрыты шипами, и созревает он в зимнюю пору.
Священники задумались, пошептались и задались вопросом: уж не колдун ли он?
Они срочно собрались на большой совет, дабы обсудить произошедшее, и принялись думать. Вне всякого сомнения, Паскуале нашел лекарство от хвори. Но больные выздоровели так быстро, что никто, не будь он в родстве с самим дьяволом, не сумел бы излечить их всего за несколько дней. С другой стороны, не сотворил ли подобного и Урия, тесть Паскуале Де Медико? Он тоже знал какие-то уловки. Так что же произошло и что тому причиной? Не наслал ли Паскуале хворь сам, дабы отомстить им, а заодно и вернуть себе лицензию врача, заручившись прощением короля?
Так, испугавшись козней дьявола, с которым, вне всяких сомнений, заключил договор Де Медико, священники убедили нового короля Пьетро Арагонского вернуть Паскуале лицензию врача и отменить штраф.
Глава 8
Шли годы, мы продолжали работать, почтенные доктора.
Наш госпиталь процветал. Страхи священников, что Паскуале заключил сделку с дьяволом, привели к тому, что нас оставили в покое.