ет путевой дневник – а не «отбывает номер», как это было, когда она ездила с сестрой и Клайвом в Италию. Вот как описывает Вирджинию в то время Квентин Белл:
«Фотографии и портреты ненадежны: собой она была, когда находилась в движении. И тогда напоминала мне какую-то фантастическую птицу. Эта птица резко вскидывает голову и призывно кричит, радуясь какой-то мысли, какому-то слову, какому-то парадоксу, которые овладели ее воображением.
Она отличалась умением удивить собеседника, смутить его непредсказуемыми вопросами, фантазией и смехом – счастливым смехом ребенка, который находит мир более странным, более абсурдным и более прекрасным, чем можно было себе представить. В те годы ее смех был явлением абсолютно естественным».
На мулах разъезжает в Испании, а в Англии и во Франции – на машине; Вулфы приобрели «ланчестер» и неустанно на нем путешествуют; за рулем, конечно же, Леонард, но есть права и у Вирджинии. Водить она не решается, но удовольствие от «мобильности» получает огромное – в тех случаях, когда вообще получает удовольствие от жизни.
«Мы почти целый день разъезжаем по Суссексу, – пишет она в сентябре 1927 года Литтону Стрэчи. – Не понимаю, как мы до сих пор обходились без автомобиля».
Жизнь становилась лучше и веселее, но только уже не в Хогарт-хаусе – и это была главная победа, одержанная Вирджинией в двадцатые годы. Ей наконец-то удалось уговорить мужа переехать из Ричмонда обратно в Лондон, и не куда-нибудь, а в Блумсбери, опять в Блумсбери! К поискам дома в Лондоне она приступает осенью 1923 года, а 9 января 1924-го подписывает контракт десятилетней аренды дома на Тависток-сквер 22. На первом и втором этаже располагалась адвокатская контора, Вулфы же заняли третий и четвертый этажи, а также подвал. В этом четырехэтажном кирпичном доме xix века они проживут, периодически выезжая в «Монашескую обитель», до 1939 года, после чего, поскольку здание шло на слом, переедут неподалеку, в дом номер 37 на Мекленбург-сквер.
Переезд из Ричмонда в центр города, как и всякий переезд, оказался непрост; в основном из-за книг, ведь перевозилась не только обширная семейная библиотека, но и продукция «Хогарт-пресс».
«Живем мы в основном в подвале, – жалуется Вирджиния в письме Литтону Стрэчи от 21 марта 1924 года. – Порядка никакого: бюсты моей мамы стоят на свернутых коврах, в ночных горшках переплетные инструменты. Никогда, никогда не разрешайте паковать ваши книги при переезде – у меня не осталось ни одной целой книжки. Чтобы меня утешить, Несса и Дункан расписали одну комнату».
Самую большую, самую светлую и самую неуютную комнату в задней части дома, бывшую бильярдную, Вирджиния еще до переезда облюбовала для себя. Хозяйке дома эта комната служила кабинетом, а ее домочадцам – библиотекой и, одновременно, издательским складом; пачки выпущенных «Хогарт-пресс» книг возвышались до самого потолка и то и дело обрушивались на пол. Печатный станок, как и в Ричмонде, стоял в подвале, откуда Леонард или Марджори Джоуд беспрерывно поднимались в библиотеку забрать либо принести пачку с книгами или бумагу, что, впрочем, Вирджинии совершенно не мешало: когда она творила, ей было безразлично, кто зашел в комнату и как она, Вирджиния, в эту минуту выглядит. Еще один словесный портрет Вирджинии Вулф тех лет – на этот раз «кисти» Ральфа Партриджа:
«Волосы растрепаны, спадают на глаза, никогда никакой косметики; она была напрочь лишена тщеславия и при этом всегда смотрелась красавицей… Пальцы быстрые, тонкие, нервные, похожа на растрепанного ангела, голые ноги в домашних туфлях, ночная рубашка с огромной прорехой на боку, на рубашку наброшен халат… Но мыслями она далеко, очень далеко…»
Мысли ее весной 1924 года заняты сразу двумя книгами: очередным – уже четвертым – романом и первым сборником эссе.
Глава пятнадцатая«Нарушение чувства пропорции»
К лету 1922 года роман «Комната Джейкоба» уже написан; и написан, по словам Леонарда, «поразительно хорошо». Но Вирджиния, как и раньше, боится, что роман не примут, похвалам Леонарда не верит. Уговаривает себя, что ей все равно. И, чтобы себя успокоить, отвлечься, начинает писать одновременно две книги. Критическую и художественную, «прозу до ленча и эссе после чая»[100]. Этот «двойной подход» сохранится и в будущем: более «легкие», менее обременительные вещи будут, как мы увидим, писаться вместе с более «сложными: «Флаш» – одновременно с «Волнами», биография Роджера Фрая – одновременно с «Годами».
«Такое разделение – самое лучшее, – читаем в ее дневнике. – Новая книга в перерывах работы со старой нагружает другую сторону мозга»[101].
В 1923 году Вулф составляет сборник, для которого к уже написанным и изданным эссе прибавляет новые и который называет сначала «Чтение», а потом – «Обыкновенный читатель». И садится за роман. Сначала называет его «Часы», потом – «Миссис Дэллоуэй с Бонд-стрит», в окончательном же варианте местожительство героини из названия выпадет. Эти две книги и «стартовали» одновременно – хотя, по первоначальному плану, «журналистике и всему остальному придется уступить “Миссис Дэллоуэй” дорогу»[102].
И «к финишу пришли» также почти в одно и то же время: «Обыкновенный читатель» вышел 23 апреля 1925 года, «Миссис Дэллоуэй» – тремя неделями позже, 14 мая. Начнем, однако, с романа.
Джойсовского «Улисса», мы помним, Вирджиния Вулф сочла «холостым выстрелом», «подростковым расчесыванием прыщей», а ее автора – «фокусником», «талантом низшей пробы», «бедным самоучкой». А между тем из библии модернизма, в которой Вулф усмотрела многословие, претенциозность, трюкачество, но не усмотрела «великой идеи» («Блум ничего не открывает читателю»), она многое – не только внутренний монолог и ассоциативное письмо – почерпнула.
У Джойса по Дублину идут навстречу друг другу главные герои – рекламный агент Леопольд Блум и студент Стивен Дедал. По Лондону в такой же погожий летний день, только лет на двадцать позже, идут, встречаясь и не встречаясь, герои романа Вулф. Жена члена парламента Кларисса Дэллоуэй, некогда влюбленный в нее, только что приехавший из Индии Питер Уолш и Септимус Смит, молодой человек, вернувшийся с войны и впавший в тяжелую депрессию; он в скором времени покончит с собой. Действие «Улисса» ограничено июньским днем, длится с раннего утра до глубокой ночи и расписано – правда, не автором, а его исследователями – по минутам. Эпизод «Телемак»: 8 часов утра, место действия – башня Мартелло; эпизод «Нестор»: 10 часов, школа мистера Дизи; эпизод «Протей»: 11 часов, Стивен на берегу моря, и так дальше. Действие «Миссис Дэллоуэй» тоже ограничено июньским днем и тоже расписано по минутам. У Вирджинии Вулф оно отмеряется Биг-Беном. Парламентские куранты служат своеобразным сопровождением романа, его метрономом. Бой главных часов страны словно бы отбивает его ритм, автор, герои и читатели живут под эту музыку, «величавую, непреложно торжественную», и постоянно с ней сверяются.
11.00. Кларисса Дэллоуэй в цветочном магазине.
11.30. Питер Уолш встречает в Риджентс-парке Септимуса Смита с женой.
12.00. Септимус Смит на приеме у сэра Уильяма Брэдшоу.
13.00. Ленч у леди Брутн, куда приглашен Ричард Дэллоуэй.
15.00. Септимус Смит кончает с собой, и в это же время Ричард Дэллоуэй после ленча у леди Брутн возвращается домой с цветами.
16.00. Питер Уолш перед приемом у Клариссы обедает у себя в гостинице.
18.00. Прием у Клариссы Дэллоуэй.
Становится понятно, почему в первоначальном варианте роман был назван «Часы».
Роман Джойса можно прочесть и как путеводитель по Дублину начала прошлого века. Роман Вирджинии Вулф – как путеводитель, столь же топографически выверенный, по Лондону начала двадцатых годов. У Джойса Дублин грязен, непригляден, нарочито, в чем-то даже трогательно провинциален; “dirty and dear”[103] назвал писатель родной, любимый и одновременно ненавистный город в своем раннем сатирическом стихотворении «Газ из горелки». У Вирджинии Вулф, соскучившейся по столице в своем многолетнем «ричмондском заточении», Лондон, словно по контрасту с Дублином, богат, разнообразен, многоцветен, свеж и весел. Лондон Вулф, к слову, мало похож не только на Дублин Джойса, но и на Лондон Лоуренса, не любившего столицу империи, называвшего ее «громадной бесцветной преисподней, в которой нет ничего человеческого». Для Вирджинии же прогулки по городу – источник положительных эмоций, которыми охвачены и многие герои романа, и его автор: Вирджиния Вулф не раз – и в дневнике, и в письмах, и в книгах – признаётся Лондону в любви:
«Лондон меня чарует. Я как будто ступаю на рыже-коричневый волшебный ковер и, не пошевелив пальцем, уношусь в прекрасный мир… Я напишу о Лондоне, который, не прилагая усилий, подхватывает человека и несет с собой. И я люблю Лондон за то, что пишу роман отчасти благодаря тому, что здесь сама жизнь поощряет человека»[104].
И не только «чарует», «поощряет», но и посылает вдохновение:
«Лондон постоянно привлекает меня, стимулирует, щедро дарит мне пьесу, рассказ или стихотворение, когда я отправляюсь гулять по его улицам»[105].
Именно таким, чарующим и вдохновляющим, он и предстает в романе: «Волнующее переживание… прославленные тротуары… восторг пылает на лицах… красота поражала и бодрила…»
Портрет столицы империи, опять же по контрасту с Дублином, лишен того нарочитого натурализма, с каким Джойс описывает ирландскую столицу. К примеру, малоаппетитный трактир, куда в середине дня заходит перекусить Блум: «Человечий дух. Заплеванные опилки… вонь от табачной жвачки, от пролитого пива, человечьей пивной мочи, перебродившей закваски»