— Я больше шага не ступлю по этой проклятой дороге! — крикнул Хорнрак. — Ни шагу, пока ты не скажешь мне, зачем это все нужно, Эльстат Фальтор! Что у меня было, кроме надежд, которые вы обманули?
Орел снова закричал — кажется, он начал снижаться. Его крик наполнил Хорнрака чем-то похожим на восторг. Раны переставали ныть. Он чувствовал прилив сил — ровно на то время, которое необходимо, чтобы убить.
— Я восемьдесят лет не ступал на эту дорогу. Я знаю тебя, Фальтор. Так чего ради мне с вами идти? Назови причину!
Но прежде чем наемник договорил, по коже пробежал озноб. Хотя его слова предназначались для Рожденного заново, он смотрел в равнодушное пергаментное лицо своего заложника. С момента своего таинственного появления в комнатах Хорнрака — и за все время, пока они ехали по Городу — старик не произнес ни слова. И вот теперь он разомкнул губы… и испустил вопль — пронзительный, бессловесный, то ли чаячий, то ли кошачий. Крик яростно рванулся в небо и древней птицей умчался прочь.
Потом старик снова затих. Сухие губы посинели, слезящиеся глаза рассеянно уставились в пустой воздух. Странные фигуры, которыми была расшита его одежда и которые миг назад словно ползали по ткани, понемногу замирали — так замирает потревоженная водная гладь. Дрожа, Хорнрак изо всех сил вцепился в старика, точно жертва в своего убийцу. Почему-то снова заныли раны. Его мутило. Он чувствовал себя больным… и очень старым.
Эльстат Фальтор, пойманный между двумя липкими ледяными кошмарами: тем, что только что закончился, и тем, что только начинался…
Это продолжалось вот уже два дня: сцена из прошлой жизни словно зацепилась за внешний край восприятия. Казалось, его повсюду сопровождают двое… да, кажется, их было двое: Фальтор не мог их толком разглядеть. Спутники были высокими и белесыми, словно свечи, слепленные по эскизу сумасшедшего. Стоило повернуть голову — и они немедленно исчезали. Иногда, совершенно неожиданно для себя, Фальтор погружался в эту сцену с головой и понимал, что бродит в каком-то затонувшем саду, полном цветов, названий которых не может вспомнить. Здесь витал запах конского волоса и монетного двора; запах усиливался, когда за стенами сада начинал гулять ветер. Время от времени тишину нарушали голоса спутников, увлеченных не слишком серьезным спором — то ли философским, то ли религиозным. Фальтор явно не испытывал к ним ничего похожего на любовное влечение, а в остальном… Чтобы описать его чувства, не хватило бы самых сложных, самых эмоциональных выражений.
Постоянные попытки получше разглядеть спорщиков привели к привычке держать голову чуть набок, а выражение лица из отстраненного стало отсутствующим.
Это был важный знак — возможно, признак обострения неуверенности в себе. А старик в вышитой одежде по-прежнему осторожно скрывал как свое происхождение, так и свои цели, хотя милосердие было ему явно не чуждо. Он шагнул со страниц недавней истории Вирикониума и обладал всей силой ожившего мифа.
…Появление среди ночи… Пот, высыхающий на коже… и далекий вопль рыболова-скопы, из-за которого жалобные переклички осенних стай становились чем-то чуждым и диким…
Это случилось на горной тропке, под тем самым выступом над Падубной Топью, меньше недели назад. Эльстат Фальтор сдался и признал, что скрытно управляет империей. Он действительно не вполне понимал, как это получилось.
Но если разобраться… Ушел тегиус-Кромис, исчез Гробец, Железный Карлик — к кому еще обратиться за советом королеве?..
Причина была одна: он слишком долго боролся с наплывами воспоминаний о Полдне. Но теперь эта битва проиграна, и он устал до смерти. И еще: обаяние старика было безгранично, а его хрупкая дряхлая фигура словно поднималась над обозримым будущим, то ли предупреждая, то ли угрожая.
Так он начал действовать — рано утром, еще до того, как в его дом пришла женщина по имени Фей Гласс, нелепая стеклянная статуэтка, растерянная и одинокая. Он начал действовать в оцепенении, поглощенный странным чувством: он не мог выбрать между той лихорадкой, что выжигала его череп изнутри, и той, что опаляла его внешний мир. Когда он закрыл глаза, странные восковые фигуры бродили по саду; когда он открыл их снова, то обнаружил, что девочка, подобно некоей сумасшедшей богине, водит его по улицам города в поисках какого-то наемника, убивающего людей за гроши. По дороге они подобрали старика, но тот лишь с едкой насмешкой наблюдал за ним и не предлагал никакой помощи…
«Здесь все похоже на рассыпанную головоломку…»
Доходный дом на рю Сепиль наполнил его отвращением к людям, среди которых ему приходится жить. Ее лестницы утомляли, как нудная аргументация, и одновременно щекотали какую-то часть мозга — подобно тому, как сокольничий вабит ловчую птицу… пока в голове не родилась совершенно нелепая мысль:
«Если у мертвых есть город, он должен выглядеть именно так. И пахнуть крысами и сухой геранью».
«Но взгляните, как падают листья…»
Наемник стонал на своей смятой кровати и что-то бессвязно бормотал, пока мальчик терпеливо возился с его ранами. Фальтор с отвращением следил за этим процессом, отмечая, как лицо паренька, тонкое, женоподобное, освещенное неверным светом свечи, исполняется странного безразличного сострадания… а может быть, это было понимание? Позже, глядя, как одевается этот человек, он отметил нетерпение, сквозящее в его движениях. И проглядел спрятанный нож…
И вот теперь Хорнрак стиснул свою жертву, как капкан крысу.
Послышался свист судорожного вдоха. Перестук копыт. Нож — пятнистый стальной язык — тускло блеснул в сером свете. Старик еще раз вздохнул и затих. В течение бесконечных мгновений они сжимали друг друга в объятьях, как любовники. Где-то над ними, в утренней мгле, вопила огромная птица. Сумасшедшая начала объезжать их по кругу, всхлипывая и размахивая руками. Хорнрак хохотал, словно сам сошел с ума.
— Дальше я не поеду, Фальтор! Я уже ходил по этой дороге. Это дорога в никуда!..
Внезапно он взглянул в лицо своего заложника… и будто увидел там собственную смерть.
— Что?!
Страх стянул его тонкое огрубевшее лицо. Старик открыл рот, рыгнул и снова издал свой дикий вопль. Потом, кажется, улыбнулся.
— Ой! Ой! Ой! — кричала Фей Гласс, глядя вверх.
Эльстат Фальтор — его разум напоминал сейчас пустой берег, по которому рассеяны кости понимания, — скорее почувствовал, чем увидел, как что-то отделяется от облаков, несущихся над ними.
Сначала оно опускалось медленно, вяло заваливаясь то на одно, то на другое крыло и издавая высокий стенающий крик, — так орлы-рыболовы Южных Топей почти лениво падают с высоты тысячи ярдов в ледяную соленую воду родной шхеры. Но ни у одного крылья не достигали полных пяти футов в размахе, и ни у одного не было такого странного серого оперения. Птица падала все быстрее и быстрее. Фальтор почти решил, что она вознамерилась свести счеты с жизнью на мостовой Протонного Круга, когда ему в лицо словно ударил ветер: за миг до удара орел взмахнул крыльями, превратив падение в полет, и врезался в грудь наемнику — с таким звуком топор входит в дубовую дверь. Гневно и испуганно вскрикнув, Хорнрак качнулся и навзничь упал с лошади, выпустив старика. Наемник лежал на мокрой мостовой, потрясенный и оглушенный, весь в крови и перьях.
Чувствуя облегчение — если не удивление — от такого поворота событий, Фальтор достал свой энергоклинок и заставил лошадь подойти ближе. Однако оказалось, что с достаточной точностью нанести удар наемнику или птице не удастся. Тогда Рожденный заново подхватил старика и оттащил его на безопасное расстояние. Теперь по крайней мере никто не скажет, что Эльстат Фальтор просто стоял в стороне.
Внезапность обеспечила орлу преимущество: его когти впились в лицо Хорнрака, и теперь наемник с воем катался по мостовой, наугад нанося удары ножом и пытаясь защитить свободной рукой глаза и горло. Трудно было понять, кто больше похож на дикую тварь. Птица вопила и клекотала, человек стонал и вскрикивал, дождь поливал обоих. Потрясенный, Эльстат Фальтор смотрел на них.
Наконец человек ухитрился подняться на колени, схватил птицу за шею и оторвал от себя. Кровь текла у него по лицу и плечам. Раз за разом он вонзал нож в ее тело, но это было все равно, что кромсать кирпичную стену. Огромные крылья хлестали его. Его лицо отделяло от мощного клюва несколько дюймов; противники кричали, словно наконец признали друг друга после встречи в какой-то иной, далекой стране и продолжают ссору, начатую там давным-давно…
Внезапно наемник бросил нож, стиснул орла обеими руками и свернул ему шею. Две окровавленные головы — птичья и человеческая — запрокинулись одновременно, и оба разом закричали. Но человек не ослаблял хватки.
Вскоре птица стихла и замерла.
Фальтор подъехал, спешился и стал смотреть, как Хорнрак, шатаясь, поднимается на ноги. Плащ наемника был разорван, плечи перемазаны кровью. Он оглянулся; глаза у него были пусты, как у идиота.
— Это ваше, как я понимаю, — он протянул Фальтору мертвую птицу. Голос у него был глухим и сиплым. Казалось, он едва замечает мерцание энергоклинка, который поплевывал искрами у его горла. — Еще одна проклятая штука, которую вы где-то откопали.
Рожденный заново молча разглядывал орла. Это было прекрасное подобие птицы, выполненное целиком из металла, фантастическое существо с бронированными крыльями. Каждое перо было отштамповано из тончайшего иридия, а мощный хищный клюв и когти выкованы из стали и покрыты тончайшей причудливой гравировкой. При этом оно выглядело как обычная птица, которую только что покинула жизнь: лапы безвольно повисли, клюв приоткрылся. Птица казалась почти беззащитной и очень удивленной, словно в момент смерти на нее снизошло откровение, и она постигла некую истину — истину, против которой бессильны когти и клюв. Огромные крылья развернулись парой надломленных дуг. Фальтор тупо покачал головой и отвернулся.
Старик, похоже, чувствовал себя после пережитого не слишком хорошо, хотя напряжение словно подчеркнуло то не вполне человеческое, что было в его облике. Например, то, как желтая, почти шафрановая кожа обтягивала его скулы — туго, точно намасленный шелк на абажуре.