– Сорри. Ват из дыс?
Кудрявый молодой человек с удивлением посмотрел на него, точно оценивая адекватность своего визави.
– Это пэд. Как правильно? Планшьет.
– Кэн ай бай ю э дринк? – сообразил Ложечкин.
Кудрявый улыбнулся нездешней улыбкой и помотал головой:
– Нет. Я днем не пить. Но мы можем выпить после выставка. Смайлс,– представился он и положил на стол свою визитку.
– Ложечкин, – представился Артемий и вытащил последний экземпляр своей.
На следующий день американец позвонил новому знакомому и пригласил на лонг-дринк. Артемий смекнул, что парню с планшетом нужен свой человек из местных. В армии он возил генерала и хорошо понимал, что как нужно общаться со старшими по званию.
Сначала он работал у Смайлса личным шофером, но вскоре энергичный босс предложил ему стажировку в новом агентстве. Они тогда еще сидели в цеху бывшего завода, который стал похож на инопланетный корабль. Молодые люди с горящими глазами творили тут образы идеального мира. Здесь щелкали фотоаппараты, мерцали видеокамеры, звонили телефоны, трещали факсы и мигали компьютеры. Спутниковая «тарелка» обеспечивала связь с Нью-Йорком и другими городами, в которых работали филиалы их агентства. Этот рекламный мир, казалось, не спал ни секунды, пульсируя новыми креативными идеями и финансовыми потоками.
Та техника, которую Артемий впервые увидел на выставке, была только верхушкой айсберга. Основную часть этого мира составляли, как водится, люди. С ними надо было созваниваться, договариваться, утрясать проблемы, устраивать брифинги, митинги, кастинги… Контора росла как на дрожжах. Уже через год, когда рекламные щиты их агентства были установлены на всех городских магистралях, шеф получил указание осваивать новые цифровые технологии.
Тёма тогда еще мало что понимал. Новые способы обработки и передачи информации были для него темным лесом, но он уже хорошо усвоил, что в этом новом динамичном мире надо не только верно служить, но и развиваться самому. Он поступил на факультет социальных коммуникаций на заочное отделение. Это учебное заведение было как раз неподалеку от нового офиса их компании. Ложечкин настолько проникся духом международной рекламной индустрии, что даже стал брать уроки английского.
Правда, от смышленого рекламиста сначала вовсе не требовалось сложных мыслительных операций. Его задача была куда более практической – передать часть прибыли нужным людям, минуя все компьютерные и даже бумажные каналы. Он ездил по городу с кейсом наличности и каждый день рисковал и жизнью, и свободой.
Но постепенно местный ландшафт приобретал все более цивилизованные очертания, и Ложечкин все больше переключался на выполнение других поручений. Постепенно он стал аккаунт-менеджером, который, как уже говорилось в самом начале, отвечает за бюджет рекламной кампании.
Пересев с хозяйского автомобиля в отдельный кабинет, удачливый карьерист обзавелся своей первой «ласточкой», а еще спустя некоторое время стал задумываться и о машине своей мечты.
До вчерашнего вечера все шло по накатанной. «Баварец» каждый день радовал его своим удобным салоном и безопасной ездой. Новые проекты сулили хорошую прибыль. Его девушка по-прежнему проявляла к нему интерес, и он порой даже думал, а не стоит ли им пожениться. И вот вчерашний день разрушил все планы.
«А что если мне записаться к психоаналитику?» – подумал исчезнувший аккаунт. – Американцы всегда к ним обращаются, когда у них проблемы.
Он взял смартфон и провел по экрану невидимым пальцем. На запрос «скорая психологическая помощь» поисковик выдал свыше миллиона ссылок. Тёма не стал долго раздумывать и нажал на первый попавшийся номер.
Ему ответил механический голос, похожий на женский:
– Здравствуйте! Вы позвонили в центр психологический поддержки населения. Доводим до вашего сведения, что в целях вашей безопасности все разговоры записываются. Если у вас приступ страха, нажмите один. Если у вас трудная жизненная ситуация, нажмите два. Если вы страдаете от депрессии, нажмите три. Если вы собираетесь совершить суицид, нажмите четыре…
Ложечкин дал отбой. Звонить другим врачам ему расхотелось. Он стал перебирать в уме всех своих знакомых, с которыми мог бы поделиться свой проблемой.
8
Кривошеева аккуратно провела бритвой по указательному пальцу. Алые капли брызнули на лезвие и стали сбегать вниз по ладони.
«Если что-то можно объяснить просто, то не надо усложнять. Бритва Оккама. Принцип средневекового монаха-францисканца. Если существует несколько логически непротиворечивых объяснений, то верным следует считать самое простое из них,» – подумала она.
Проверив опытным путем, что бритва бывшего мужа еще острая, научная дама задрожала, как ягненок, в котором еще билось сердце, но яремная вена была уже вскрыта. Представив, что ее собственное сердце через несколько минут также может остановиться от потери крови, она стала судорожно искать бинт и перекись.
– Нет, увольнение – это не конец жизни, – произнесла она, затягивая повязку покрепче. Надо просто понять, какой закон я нарушила.
В ее вузе постоянно происходили довольно тревожные перемены. Когда она только начинала преподавать пятнадцать лет назад, на ее лекции ходили все студенты. Они внимательно слушали, записывали, а потом задавали интересные вопросы. Зато в последнее время аудитории все больше пустовали или вообще были закрыты на замок. Проходя по коридору, она нередко замечала, что кто-нибудь из коллег-преподавателей ведет занятие всего для одного-двух человек. Начальство устраивало проверки, грозилось штрафовать сотрудников и отчислять студентов, но спустя некоторое время волна стихала и все возвращалась на круги своя.
Перед последней сессией к ней подошел замдекана и мягко попросил поставить всем зачеты.
– Смелее внедряйте видеолекции и компьютерное тестирование, – предложил он. – Мы должны переходить на новые форматы. Руководство требует от нас идти в ногу со временем.
Кривошеева тогда не поняла, шутит с ней этот молодой парвеню или же говорит на полном серьезе.
– Но некоторые студенты вообще на лекции не ходят! – возмутилась она. – Они все время работают, а теорию изучать не хотят. Курсовые они скачивают из Интернета. Некоторые даже дипломы там покупают! Разве это образование?
Юный протеже Ростовской посмотрел сквозь нее, как будто доцент Кривошеева была стеклянной:
– Я вам передал пожелание Клавдии Семеновны. Она просит вас не затягивать.
– Хорошо, – согласилась Кривошеева. – С нового учебного года я буду показывать картинки.
Так делали уже многие ее коллеги. Кусочек текста и портрет ученого – вот и вся наука о коммуникациях. Молодые преподаватели быстрее ориентировались в новых веяниях. Они не утруждали себя разговорами со студентами, зато регулярно отправляли на корпоративный сайт фото и видео своих занятий, перекидывались друг с другом ссылками на онлайн-конференции и подавали отличные отчеты. Марина стала догадываться, что все мероприятия, на которых собирались люди – это всего лишь фотосессии для наполнения контента.
После разговора с молодым парвеню она не выдержала и пошла к Ростовской, которую знала много лет. Та, как ни странно, была в своем кабинете, а не где-нибудь на видео-семинаре.
Выслушав сбивчивый рассказ встревоженного доцента о противоречиях между формой и содержанием образовательного процесса, декан погрозила ей пальцем:
– Не портьте нам бухгалтерию. Нам нужны хорошие показатели.
– Но ведь это не учеба! – возмутилась Кривошеева. – Это профанация какая-то! Они ничего не осмысливают. Им даже учиться некогда: числятся на дневном, а сами работают. О вечерниках и заочниках я вообще молчу. Что учились – что нет.
– Вы не понимаете – это другое, – усмехнулась декан Ростовская, глядя в экран. – Мы переходим на новые форматы. Если вам не нравится, то вы определяйтесь поскорее. Знаете, сколько сейчас безработных преподавателей? Кстати, представьте к понедельнику фотоотчет о работе со студентами.
На следующей неделе ей записали выговор за нарушение трудовой дисциплины.
Ранка на пальце больше не сочилась, но саднила все сильнее.
«Я розовые-прерозовые ношу на носу очки,» – вспомнила Марина строчку из своего детского стихотворения.
Обычно это заклинание срабатывало, чтобы справиться с подступившей хандрой.
Мелодия собачьего вальса снова заставила ее вернуться в реальность. Звонила коллега с кафедры, и Кривошеева нехотя ответила.
– Мариночка, дорогая! – сбивчиво затараторила та. – Ты не обижайся на меня, пожалуйста.
– За что, Верочка? – удивилась экс-доцентка.
– Ну, понимаешь, Ростовская решила сделать финт ушами. Никакого ученого совета не было.
– То есть как? – еще больше удивилась Марина. – А как же решение не избирать меня?
– Да это все липа. Ростовская чего-то наобещала Люське. Вот та две недели ездила по членам ученого совета, собирая подписи. Ну, то есть, домой к каждому приезжала с протоколом. Ты меня поняла?
– И что, все подписали?
– Ну кто-то подписал, а кто-то нет. Но Люся, ты знаешь, девушка с характером. Очень непростая.
– По-моему, она проще, чем три копейки, – возразила Кривошеева. – У нее сознание самки примата. А весь ее характер – поднеси-убери.
– Ну, я не знаю, – замялась бывшая коллега. – Пока мы были в отпуске, ее взяли на ставку преподавателя. И представляешь, Ростовская уже отдала ей все твои часы. Но ты борись за себя. Иди к ректору. Требуй, чтобы тебе выдали протокол. Обратись к коллегам, в конце концов! Не сиди сложа руки.
Кривошеева тяжело молчала. Пятнадцать человек – кворум – были либо не в курсе, что творится за их спинами, либо были в доле этого подлого предприятия.
– Вера, скажи мне, – медленно произнесла Кривошеева. – А ты подписывала?
Теперь замолчала бывшая коллега. Наконец, она с трудом призналась:
– Мариш, ты знаешь, у меня трое аспирантов в этом году защищаются. Если Ростовская решит их «зарезать», то и мне на кафедре больше делать нечего. Не обижайся. Такова жизнь.