[929]. Отчаянное желание всевозможных фашистских, националистских и религиозных эмигрантов обратить германское вторжение себе во благо в основном ни к чему не приводило. Их обрабатывали и бросали, а в некоторых случаях сажали за решетку и убивали – такая же судьба впоследствии постигла многих из них в руках мстительного НКВД (Степан Бандера закончил свои дни в 1950-х в Мюнхене, где работал на радиостанции “Свободная Европа”)[930].
Однако политике Розенберга противостоял не только Гитлер. На местах и он, и Лозе постоянно сталкивались с конкуренцией со стороны экономических агентств рейха, которые действовали независимо от министерства Розенберга в Берлине, а также, что важнее, со стороны высокопоставленных лидеров СС и полиции Гиммлера[931].
Экономическая и военная необходимость застопорила все попытки реформировать большевистский социо-экономический порядок привлекательным для местного населения способом. Как мы видели выше, в основе представлений Гитлера о будущем русско-германских экономических отношений лежали планы грубой эксплуатации. Из практических соображений не предполагалось также ничего, кроме поверхностной переделки института коллективного сельского хозяйства. Деколлективизация и сопутствующая ей дезорганизация существенно осложнили бы обеспечение продовольственного снабжения армии. СС было гораздо проще превратить колхозы в поместья, чем связываться с последующей “рационализацией” мелких наделов, недавно возвращенных владельцам. Как заметил статс-секретарь министерства сельского хозяйства Бакке, если бы большевики не организовали коллективные хозяйства, немцам пришлось бы их изобрести. Немецкие пропагандистские плакаты гласили: “Конец колхозам! Свободным крестьянам – своя земля!” – и изображали немецких солдат, которые прикладами сталкивали дующих водку бюрократов с плеч русских крестьян. На самом деле все было иначе. Аграрный декрет Розенберга от 15 февраля 1942 г., возможно, и заложил основы для “общественных хозяйств” на базе отдельных земельных наделов, но полуфеодальные “трудодни” и подобные оброку обязательства по сдаче продукции не слишком отличались от порядков ненавидимой советской системы[932]. В промышленности борьба за собственность носила всегерманский характер: в ней участвовали как всевозможные государственные организации, так и частный сектор, включая фирмы вроде Flick, Krupp и Mannesmann, которые выступали в качестве “приемных родителей” для советских предприятий их сектора.
Любопытно представить, что случилось бы, если бы такая экономическая эксплуатация оказалась хоть отчасти столь же успешной, как немецкая политика в Западной Европе (особенно во Франции). И все же факт остается фактом: успеха она не добилась. Это преимущественно объяснялось тем, что политика на оккупированных территориях все больше определялась самым коварным из нацистских Диадохов – рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, для которого на первом месте стояли расовые, а не экономические вопросы. Вполне возможно, планы Гиммлера на Восточную Европу дают нам наиболее достоверные сведения о том, как бы немцы правили там, если бы выиграли войну.
Гиммлер полагал, что Восток “принадлежит” СС, которые должны были взять под контроль депортацию, репатриацию и ликвидацию целых народов[933]. Возвышение СС началось задолго до операции “Барбаросса”, на территории оккупированной Польши. Еще 24 октября 1939 г., вскоре после получения должности рейхскомиссара по вопросам консолидации германского народа (RKFDV), Гиммлер обратился к руководителям СС в Познани по вопросу германской колонизации Польши[934]. Каждое поселение должно было состоять из передового ядра солдат-фермеров (из рядов СС), окруженного фермами поселенцев из “старого рейха” и внешним кольцом этнических немцев. Поляков предполагалось использовать в качестве сельскохозяйственных рабочих. С характерной педантичностью рейхсфюрер определил, какой должна быть толщина кирпичных стен в деревенских домах, подчеркнул важность оборудования в подвалах ванных комнат и душевых, чтобы “фермер мог смыть пот, вернувшись с полей”, и наложил запрет на “китч и городской хлам” в интерьерах деревенских домов, которые не должны были быть “ни роскошными, ни примитивными”[935].
В мае 1940 г. Гиммлер описал судьбу коренного польского населения в ключевом меморандуме, озаглавленном “Некоторые соображения об отношении к чужеземному населению на Востоке”. Польшу предполагалось разделить на ее реальные – или воображаемые – этнические составные части. Народы, признанные неподходящими для повторной германизации, то есть “извлеченные” из “этой мешанины”, планировалось низвести до статуса рабов, при условии “отказа от большевистского метода физического уничтожения народов как фундаментально негерманского и невозможного”, как зловеще и нравоучительно заметил Гиммлер. Рабы должны были получать азы образования, в частности обучаться “простой арифметике и счету до 500, уметь писать свое имя и понимать, что Бог велит им подчиняться немцам, жить честно, усердно работать и хорошо себя вести. Я не вижу необходимости обучать их чтению”. Эти “ущербные люди” в генерал-губернаторстве сформируют безлидерный рабочий класс, который будет обеспечивать Германию человеческими ресурсами для осуществления крупных проектов, включая разработку месторождений, строительство административных зданий и дорог[936]. Двадцать четвертого июня 1940 г. Гиммлер обратил внимание на проблему польского сельскохозяйственного труда. Поляков предполагалось привлечь к строительству городов и деревень и инфраструктурному развитию, после чего “7/8” из них подлежали депортации в генерал-губернаторство. Они должны были сформировать сезонную резервную трудовую армию, которую задействовали бы на работе в карьерах или при сборе урожая. Никакого братания немцев с поляками не предусматривалось, ведь у них было “не больше общего, чем у нас с неграми”. Поляков, вступавших в сексуальные отношения с немецкими женщинами, предполагалось “отправлять в петлю”, а немецких мужчин и женщин, имеющих связи с поляками, – в концентрационные лагеря[937]. Аппарат планирования RKFDV Гиммлера, в частности профессор Конрад Мейер, амбициозный 39-летний агроном и оберфюрер СС, превратил эти случайные соображения в холодные технократические схемы, такие как принятые в феврале 1940 г. “Основы плана реконструкции восточных территорий”, в соответствии с которыми предполагалась “пошаговая” (безотлагательная) депортация 3,4 миллиона поляков и всех евреев[938]. Мейер был лишь самым заметным участником безрассудной гонки в разной степени чудаковатых академиков, которые стремились поделиться с СС своими экспертными знаниями во всех областях – от этнических отношений и расовой биологии до ботанических видов, подходящих для холодного климата[939]. Очевидно, для Гиммлера беседы с такими людьми были способом расслабиться поздно вечером, когда он отдыхал от исполнения своих сложных дневных обязанностей[940].
Двадцать второго октября 1940 г. в Мадриде Гиммлер объявил, что в Польше переселение проходит “на основе последних достижений науки и принесет революционные результаты”. Существовал “генеральный план” полного переоборудования 200 000 квадратных километров территории, осуществление которого предполагалось начать в первом полугодии 1941 г.[941] На самом деле “генерального плана” на этом этапе, вероятно, не было, но концепция была весьма полезна, чтобы грозить ей, если в задачу входило опередить конкурентов в деле переселения целых народов. А переселялись они быстро. К концу 1940 г. 261 517 поляков было изгнано из Вартегау, 17 413 из Верхней Силезии, 31 000 из Данцига – Западной Пруссии и 15 000 из Цихенау – всего почти 325 000 человек. Дальнейшие массовые депортации в 1941 г. предотвратил лишь транспортный приоритет операции “Барбаросса”. Тем не менее до 1945 г. еще 400 000 поляков было выслано с присоединенных территорий, чтобы освободить место для этнических немецких репатриантов. За демаркационной линией подобным образом поступали русские.
Вторжение в Советский Союз предоставило Гиммлеру гораздо большее потенциальное поле деятельности. В связи с этим он дал профессору Мейеру три недели, чтобы разработать черновик документа, определяющего будущую германскую колонизационную политику на расширенной оккупированной территории. Конкуренция существовала даже внутри СС, поэтому 2 октября 1941 г. в своей речи по поводу вступления в должность рейхспротектора Богемии и Моравии, обращаясь к руководителям оккупационного режима в Праге, свои планы колонизации Востока обрисовал Рейнхард Гейдрих. В их основе лежали две различные этические установки. В то время как немцы должны были относительно порядочно обращаться с родственными народами, включая голландцев, фламандцев и скандинавов, на Востоке германская военная элита предполагала править “рабами” – “если выразиться радикально”, – которые стали бы рабочей силой для крупных проектов. Происходила бы своеобразная человеческая польдеризация. Внешняя стена солдат-фермеров все время сдерживала бы человеческие “азиатские паводки”. За первой линией обороны предполагалось возвести расширяющееся кольцо дополнительных “плотин”, начав с Данцига – Западной Пруссии и Вартегау, что обеспечило бы германскую колонизацию одного “пространства” за другим