Не так уж много народа кругом, и ни одного туриста. В дождь так бывает, вспомнилось ей. И вновь нахлынуло то же чувство: да, она любит мост, но больше здесь не своя. Чувство не то чтобы всеобъемлющее, но острое и глубокое, болезненное, как будто внутри засел крючок. Она вздохнула, вспомнив туманные утренние часы, когда спускалась с опорной башни с велосипедом через плечо и потом гнала до «Объединенной», гадая, приберег Банни для нее сразу же заказ, так сказать, счастливый билетик, или даст ей «мертвяк» – так они называли доставку на городские окраины. Иногда ей нравилось получать «мертвяк» – хоть повидаешь те кварталы, куда прежде не заносило. А иногда ей выпадало «чисто», что на их языке означало «заказов на доставку нет», и это тоже бывало здорово – гонишь в «Алкохолокост» или еще какой бар для курьеров и наливаешься эспрессо, пока Банни не вызовет на базу по пейджеру. Да уж, неплохие были деньки, когда она колесила на «Объединенную». И не навернулась по-серьезному ни разу, так чтобы мордой об асфальт, и копы не особо рвались тебя штрафовать, если ты девушка: можешь безнаказанно гонять по тротуарам и всячески выкобениваться. Впрочем, представить себя снова в седле, снова курьером она уже не могла, и вернулось прежнее настроение – она не знала, чем еще ей заняться. Во всяком случае, она не собиралась играть главную роль у Тессы ни в какой версии документалки.
Вспомнилась тощая техничка по имени Тара-Мэй, которую «Копы влипли» прислали, чтобы «набрать метраж» бедолаги Райделла, а тот всего-то и хотел, что сняться в одном из их дурацких эпизодов. Нет, одернула она себя, неправда; чего Райделл действительно хотел, так это быть копом, поэтому и пошел в полицейские еще в Теннесси. Но карьера не задалась, и эпизод с его участием тоже не вышел, не говоря уже о мини-сериале, который хотели запустить. А все из-за того, наверно, что, отсмотрев материал Тары-Мэй, «Копы влипли» решили, будто Райделл выглядит на экране несколько грузноватым. Ну какой же он толстый, сплошные мышцы и ноги длинные, но вот на экране выглядел совсем по-другому. И от этого у него чуток поехала крыша, от этого и еще от вечной трескотни Тары-Мэй, что, мол, Шеветте стоит пойти на курсы речи и актерского мастерства, освоить все эти чертовы боевые искусства и бросить баловаться наркотиками. Шеветта сказала, что не балуется никакими наркотиками, Тара-Мэй заявила, что, если нечего бросать, это затруднит налаживание нужных связей, есть ведь всевозможные группы поддержки, а это лучший способ встретить людей, которые помогут твоей карьере.
Но Шеветте не нужна была карьера, по крайней мере та, на которую намекала Тара-Мэй, а Тара-Мэй оказалась попросту неспособна понять. На самом деле в Голливуде была масса народа вроде Тары-Мэй, если не большинство; у каждого, помимо того чем они в настоящее время зарабатывали на жизнь, было еще какое-то другое, «настоящее» занятие. Водители писали романы, бармены играли в театре; массажистка, к которой ходила Шеветта, «на самом деле» была дублершей какой-то актрисы, о которой Шеветта до этого слыхом не слыхивала, вот только той массажистке так и не позвонили, впрочем, у них был ее номер, но Шеветте стало казаться, что все их номера, все до единого, прибрала к рукам судьба и никто на самом деле не выигрывал, но не хотел даже слышать об этом и продолжал балаболить, если ты покупался на их треп, о своей «настоящей работе».
Теперь она понимала, что это, среди прочего, и встало между ней и Райделлом: он всегда покупался, что бы ему ни заливали. И тоже рассказывал им, как он сильно хочет сняться в эпизоде «Копов влипли» и что, похоже, действительно снимется, поскольку программа оплачивает его жилье. О чем на самом деле никто знать не желал, потому что это было уж слишком по-настоящему, но Райделл так этого и не понял. И тогда они принимались выкачивать из него телефонные номера, имена, рекомендательные письма и заваливать дисками и послужными списками, надеясь на то, что он тупой и будет показывать все это продюсерам. Он и оказался достаточно туп, или, во всяком случае, достаточно простодушен, что в глазах «Копов влипли» тоже сыграло против него.
И в результате она, непонятно как, оказалась с Карсоном. Райделл сидел на кушетке в своей квартире, выключив свет, и потерянно смотрел один за другим старые выпуски «Копов влипли», а она ничем не могла ему помочь. Все было хорошо, пока их объединяло некое дело, но с тем, чтобы просто быть вместе, как-то потом не заладилось, да еще Райделл впал в тоску, когда стало ясно, что с программой облом…
Но вот и бар, небольшая толпа у дверей, звуки музыки, которые она давно слышала, но пропускала мимо ушей, смолкли, когда она подошла.
Бар был битком набит. Она проскользнула между парочкой мексиканцев, похожих на дальнобойщиков, с такими стальными, будто острие долота, штуками, приделанными к носкам черных ковбойских сапог. Протолкавшись внутрь, поверх голов посетителей она увидела Кридмора с микрофоном в руке, глупо улыбавшегося толпе. Это был оскал «плясуна», десять тысяч ватт дурного электричества; судя по деснам – юзер с каким-никаким, но стажем.
Люди хлопали и свистели, требуя продолжения, и Кридмор, по лицу которого градом катился пот, явно не собирался их разочаровать.
– Спасибо вам, сердечное спасибо! – услышала она его усиленный динамиками голос. – Следующая песня, которую я сочинил сам, скоро выйдет на первом сингле нашей группы «Бьюэлл Кридмор и его Братья меньшие», он называется… «Только стоит подумать, что взял судьбу за яйца»!
Может, она и неправильно расслышала, поскольку в этот момент оглушительно грянула вся группа, гитарист извлекал из старой электрогитары, здоровенной и блестящей, стальной серпантин аккордов, так что слов разобрать было невозможно. Но пел Кридмор и вправду здорово.
Люди набились как сельди в бочку, и ей было трудно высматривать Карсона, но, с другой стороны, он бы ее тоже вряд ли разглядел.
Она продолжала проталкиваться изо всех сил, пытаясь найти Тессу.
45Ход конем
Райделл прошел курс внешнего наблюдения еще в академии, и его любимой темой была слежка за подозреваемым. Этим не приходилось заниматься в одиночку – как правило, вдвоем, и чем больше у тебя было напарников, тем лучше. Их учили подменять друг друга: кто-то занимает твое место, ты контролируешь объект, опережая его, готовый в нужную минуту подменить очередного напарника. За спиной у объекта никогда слишком долго не маячило одно и то же лицо. В этом было определенное искусство, и когда ты становился мастером, слежка превращалась в своего рода танец.
Ему так ни разу и не выпал шанс применить филерские навыки на практике, ни во время краткой службы в полиции, ни потом, когда работал на «Интенсекьюр», но он знал, что тренировки не пропали даром, – умел распознавать ощущение, когда за тобой следят, особенно если делают это правильно.
На этой мысли он и поймал себя сейчас, закинув на плечо вещмешок с проектором Рэй Тоэй и намереваясь покинуть жалкое подобие места преступления. Если Лейни хотел, чтобы он привлек чье-то внимание, постояв здесь, – что ж, он постоял здесь. Но, может, сейчас это самое ощущение, что за тобой следят, возникло лишь оттого, что Лейни сказал, мол, кто-то обязательно заметит, если Райделл там появится.
Нервы, наверно. Вполне возможно, только на самом деле он совсем не нервничал, просто устал. Всю ночь гнал на север с Кридмором и единственный раз за день отдохнул чуть-чуть, когда закемарил, слушая Рэй Тоэй. Сейчас он больше всего на свете хотел вернуться в комнатушку, проверить проектор – вернулась ли она? – и завалиться спать.
Но, черт возьми, неприятное ощущение в затылке не проходило. Он глянул назад, но там не было ни души, только место, где засохшую кровь обрызгали «Килзом».
Мимо неспешно шел парень, направляясь в сторону Окленда и «ночлега с завтраком».
Молодой парень с темным ежиком по-военному, черная куртка, на подбородок натянут черный шарф. Кажется, и не видит Райделла, просто идет себе, руки в карманах. Райделл тихонько двинул за ним, держа дистанцию футов в пятнадцать.
Он пытался представить себе это место, как оно выглядело раньше, еще обычным мостом. По дороге, где он шел сейчас, когда-то катили миллионы машин. Тогда здесь был хороший обзор, просто фермы, перила и дорожный настил; теперь это был настоящий туннель, стены собраны из всяких отходов: досок, пластика – всего, что люди смогли отыскать, и скреплены чем попало, лишь бы не развалились, и не разваливаются ведь, несмотря на вечные здешние ветра.
Однажды он был проездом в Луизиане, и что-то в облике этого места напомнило ему тамошние байу[125]: кругом болталась всякая всячина, трубы и кабели и какие-то штуки непонятного назначения, и все это отчасти смахивало на испанский бородатый мох, мягко размывающий контуры. И освещение сейчас было тусклым, словно бы смотришь под водой, – просто флуоресцентные лампы со свалки, подвешенные футов через двадцать, одни вовсе не светят, другие едва мерцают.
Он обошел большую лужу, образовавшуюся там, где какой-то торговец сбросил на землю куски грязного наколотого льда.
Впереди он увидел, как парень в черном шарфе сворачивает в кафе, одну из тех забегаловок, каких здесь пруд пруди, – два маленьких столика и стойка, за которой уместятся четверо, от силы пятеро. Здоровенный блондин, похожий на штангиста, как раз выходил из дверей, когда «шарф» зашел внутрь, и здоровяк всего на миг скосил глаза на Райделла, и этого хватило, чтобы Райделл понял.
Классическая смена филеров. Ему сели на хвост, причем как минимум трое.
Здоровяк направился в сторону райделловского ночлега, Острова Сокровищ и Окленда. Загривок у него был толщиной с Райделлово бедро. Проходя мимо, Райделл быстро заглянул внутрь кафешки, увидел, что «шарф» заказывает кофе. Невинный, как младенец. Райделл не стал оглядываться, потому что знал – сделай он так, и они поймут. Поймут, что он догадался. Поймут, как сам он понял, когда здоровяк выдал себя неосторожным взглядом.