– С идору.
– В узловом проявлении? – Ямадзаки.
– Нет. Она проникла сюда, в данные, не знаю уж как. Расположилась в модели его стокгольмской квартиры, говорит, что это я проложил ей путь. Потом я попросил ее вернуть меня сюда…
– Куда? – Арли.
– Туда, где я смогу что-нибудь видеть, – ответил Лейни, глядя на причудливо заросшие ущелья, на побеги и ветвления, сходные с «Риалтри 7.2» в ноутбуке Арли, но живые, без этой абстрактной сухости, сплошь покрытые мхом примечаний. – Ямадзаки был прав. Фэновский материал – это то, чего нам не хватало.
Из прошлого – голос Жерара Делуврие, убеждающий его не концентрировать внимание. То, что вы делаете, противоположно концентрации, но мы научим вас направлять эту не-концентрацию.
Отдаться течению. Влиться в поток подружек, лучших подружек и бывших подружек, отчетов о появлении Реза или Ло с той или иной женщиной в том или ином месте. Каждый отчет расцвечен в меру важности, придаваемой данному конкретному эпизоду данной конкретной наблюдательницей. И вот здесь – самое необычное, своеобразное. То, как вырисовываются эти двое. Нормальные во всех проявлениях люди, и – более того. Масса подробностей, зафиксированных с фанатичной, исчерпывающей точностью, и каждый раз они наклеены на пустой, схематичный каркас известности. Здесь Лейни видел известность, и не как тонкую субстанцию из теоретических построений Кэти, а как некое парадоксальное качество, изначально присущее субстанции мира. Количество информации, собранной здесь поклонницами группы, многажды превышало все, созданное когда-либо самой этой группой.
– А вот мое любимое, – сказала где-то идору, и Лейни увидел, как Рез поднимается на низенькую эстраду переполненного клуба; господствующий цвет – красный, вроде арбузной мякоти, но куда насыщеннее, корейская психоделика. – Это именно то, что мы с ним чувствуем.
Рез взял микрофон и начал говорить о новых образах бытия, о какой-то «алхимической свадьбе».
А где-то вдали – рука Арли на его плече, ее встревоженный голос:
– Лейни? Извини, но ты нам срочно нужен. Здесь мистер Куваяма.
34Казино
На улице, за пыльными жалюзи, хлещет дождь. Это сделала идору. Кья никогда не устраивала здесь дождь, но теперь ей вроде даже нравилось. Такая погода подходила Венеции. Делала ее похожей на Сиэтл.
Идору сказала, что это место, куда она их привела, это казино. Кья знала, что такое казино, видела их по телевизору, но там они были совсем другие: большие, многолюдные и сплошь в неоне. А здесь – несколько маленьких комнат, облупленные стены и старомодная мебель с золочеными ножками в виде львиных лап. Все проработано во фрактальной технике, так что вроде как даже чувствуешь, как тут пахнет – пылью и, пожалуй, парфюмерией. Духами. Кья почти не посещала эти модули, нутро Венеции, потому что в них было вроде как малость жутковато. Вот на улицах – там совсем другое ощущение.
Голова Соны, лежавшая на львинолапом столе, снова щелкнула, как лопнувшим жуком. Она, Сона, ужала свой образ до минимума: синий, пылающий ацтекский череп размером с маленькое яблоко. Потому что Кья попросила ее заткнуться и убрать этот зубчатый тесак. Это привело ее в ярость, а может, даже обидело, но что еще было делать, если Кья хотела послушать, что там скажет идору, а Сона со всеми этими спектаклями, насчет сейчас убью всех и зарежу, не давала никому и слова сказать. И именно что спектакли это все, потому что в сети люди не могут причинить друг другу никакого вреда. Во всяком случае – физического. А с ней, с Соной, всегда эти заморочки: да я такая, да я сякая, да я всех вас сейчас. Келси и другие девочки сперва смеялись, но Сона реагировала настолько яростно – в словесной, естественно, форме, – что теперь они это делают только за ее спиной. Кья никогда не понимала, для какой такой радости Сона устраивает весь этот цирк, можно подумать, что у нее расщепление личности.
Так что теперь Сона ничего не говорила, только время от времени издавала этот жукохлопающий звук, чтобы Кья не забывала, что она все еще здесь и все еще злится.
А вот идору говорила, объясняла Кья старое венецианское значение слова «казино»[78], что это не огромное, вроде гипермаркета, здание, где играют в азартные игры и смотрят всякие шоу, а скорее что-то вроде этих отелей любви. В смысле, что у людей были дома, где они жили, а были еще эти казино, маленькие тайные квартирки, рассеянные по всему городу, куда они приходили, чтобы побыть с другими людьми. Странно только, что они мало заботились о своем уюте, во всяком случае, в этом казино уюта особого не замечалось, хотя идору и понаставила уйму зажженных свечей. Она сказала, что очень любит свечи.
У идору была теперь прическа Мьюзик-мастера, и это делало ее похожей на девушку, которая переоделась мальчиком. И ей, похоже, очень понравился его тренч, потому что она время от времени крутилась на каблуке – его каблуке, – чтобы полы развевались.
– Я увидела так много новых мест, – сказала она и улыбнулась, – так много новых людей и вещей.
– Я тоже, – начала Кья, – но только…
– Он сказал мне, что так и будет, но все равно я себе не представляла, что это такое. – (Круть-верть.) – Посмотрев на все это, я словно выросла… А вот как с тобой, когда ты путешествуешь, ты тоже такое чувствуешь?
Череп вспыхнул ярким голубым светом и издал резкий, малопристойный звук.
– Сона! – прошипела Кья и торопливо повернулась к идору. – Я еще не слишком много путешествовала и не думаю, что мне это так уж нравится, а сюда мы пришли, чтобы посмотреть, что ты такое, потому что мы не знали, а ты появилась в моем софтвере, а может быть, и на Сонином сайте тоже, а это ее встревожило, потому что он у нее секретный.
– Это страна с очень красивым небом?
– Да, – кивнула Кья, – и туда вроде как нельзя проникнуть, если она сама тебя не пригласит.
– А я не знала, – смутилась идору. – Извините. Я думала, что могу идти куда угодно – кроме того места, откуда ты пришла.
– Сиэтл?
– Муравейник снов, окна, громоздящиеся к небу. Я вижу его, но не могу войти. Я знаю, что вы с ней пришли оттуда, но это «там» – его там нет!
– «Застенный город»? – Ну конечно же, ведь сейчас они с Соной пришли именно оттуда. – Мы не там, мы только подключились оттуда. Сона сейчас в Мехико, а я в этом отеле, понятно? И нам бы надо поскорее вернуться, потому что я не знаю, что там сейчас происходит…
Синий череп распух и стал Соной, мрачной и надутой.
– Наконец-то ты сказала хоть что-то осмысленное. И чего вообще разговаривать с этой штукой? Она ведь ничто, чуть усовершенствованная версия этой твоей игрушки, которую она украла и приспособила для своих целей. Теперь, посмотрев на нее, я прихожу к печальному выводу, что Рез и вправду сошел с ума, запутался в какой-то бредятине.
– И ничего он не сошел с ума, – возмутилась идору. – Мы это чувствуем, с ним вдвоем. Он говорил мне, что нас не поймут. Во всяком случае – сперва, что будет неприятие, враждебность. Но мы же не хотим ничего плохого, и он верит, что в конечном итоге от нашего с ним союза будет только польза.
– Слушай, ты, синтетическая шлюха, – ощерилась Сона, – ты что, нас за дурочек держишь? Мы что, не видим, что ты делаешь? Ты не настоящая! Ты даже меньше настоящая, чем эта имитация затонувшего города! Ты пустое место – и ты хочешь высосать из Реза все реальное. – Над ней опять разрасталась грозовая туча, дрожало колючее сияние. – Эта девушка, она пересекла океан, чтобы найти тебя и вывести на чистую воду, а теперь ее жизнь в опасности. А она даже не понимает, что это ты в этом виновата. Вот такая она у нас дура!
Идору перевела взгляд с Соны на Кья:
– Твоя жизнь?
– Может быть. – Кья зябко передернула плечами. – Я ничего точно не знаю. Мне страшно.
И идору исчезла, вытекла из Мьюзик-мастера, как краска, не имеющая названия. Мьюзик-мастер щурился на свет двадцати свечей, на лице его была полная растерянность.
– Извините, пожалуйста, – сказал он, – но о чем мы сейчас говорили?
– Ни о чем, – отмахнулась Кья, а затем очки были сняты с ее головы, вместе с Мьюзик-мастером, венецианским «казино» и Соной, а на пальцах, державших очки, жирно поблескивали золотые кольца, и каждое кольцо соединялось с золотым браслетом золотых часов тоненькой золотой цепочкой. И светлые, почти бесцветные глаза.
Эдди медленно улыбнулся.
Кья хотела закричать, но тут другая, не Эддина, ладонь, большая и белая, с металлическим запахом какого-то одеколона, закрыла ей рот и нос. И еще одна ладонь прижала сверху ее плечо, а Эдди уронил очки на белый, мохнатый ковер и отступил.
Все еще глядя ей в глаза, все еще улыбаясь, он поднес палец к губам, сказал «тсс», а затем отвернулся и шагнул в сторону, и Кья увидела Масахико, черные присоски на его лице и беспрестанно шевелящиеся пальцы.
Эдди бесшумно приблизился к сидевшему на полу мальчику, вынул из кармана какую-то черную штуку, что-то с ней сделал и нагнулся. И тронул этой штукой его шею.
Масахико резко дернулся, выкинул ноги вперед, свалился набок и застыл, вытянувшись в струнку и чуть подрагивая. Его рот раскрылся, одна из присосок упала на пол, вторая, правая, так и осталась на месте.
Эдди повернулся, взглянул на Кья и спросил:
– Где эта штука?
35Испытательный стенд будущности
Шеннон протянул Лейни высокую пенопластовую чашку, на дне которой плескалось с полдюйма черной, как деготь, жидкости. За его спиной, по ту сторону оранжевого барьера, виднелся длинный белый лендровер с «кенгурятником» и зелеными стеклами. Рядом с машиной стоял Куваяма, высокая фигура в темно-сером костюме и тускло поблескивающих очках без оправы; одетый в черное водитель тактично держался чуть сзади.
– Что ему нужно? – спросил Лейни, осторожно пробуя обжигающе горячий кофе. И сплюнул попавшую в рот гущу.