— Я уже выполнил работу, сэр, и имею право на вознаграждение.
Зебатинский не возразил. Он готов заплатить. Если уж зашел так далеко, глупо поворачивать назад из-за денег.
Он отсчитал пять десятидолларовых купюр и протянул их через конторку.
— Ну?!
Нумеролог медленно пересчитал купюры и засунул в кассу выдвижного ящика конторки.
— Ваше дело, — сказал он, — было очень интересным. Я бы посоветовал вам поменять фамилию на Себатинский.
— Себа… Как вы произнесли?
— С-е-б-а-т-и-н-с-к-и-й.
Зебатинский посмотрел на него негодующе.
— Вы предлагаете изменить первую букву? Поменять З на С? И это все?
— Этого изменения пока что достаточно.
— Но как оно может повлиять на будущее?
— Как всякое изменение, — мягко ответил нумеролог. — Конечно, если вы не хотите изменений, оставьте все, как есть. Но и в судьбе вашей вряд ли наступят перемены.
Зебатинский спросил.
— Что я должен сделать? Просто объявить всем, чтобы произносили мою фамилию с буквы «С»?
— Действуйте на основании закона. Юрист подскажет вам, как лучше осуществить эту процедуру.
— Когда же это произойдет? Я имею в виду перемены в моей жизни.
— Может быть, завтра, а может быть, никогда.
— Но вы видели будущее. Вы утверждали, что видите его.
— Не как в прозрачном шаре. Нет, нет, доктор Зебатинский. Все, что мне выдал компьютер, — это цепь закодированных цифр. Я могу перечислить возможности, но я не схватываю изображения.
Зебатинский повернулся и торопливо вышел из помещения. Пятьдесят долларов, чтобы изменить одну букву. Пятьдесят долларов за Себатинского! Боже, что за имя! Хуже, чем Зебатинский…
Прошел еще месяц, прежде чем ему удалось убедить себя обратиться к юристу. «В конце концов, — сказал он себе, — я могу в любой момент вернуть себе настоящее имя. Надо использовать шанс. Черт возьми, ведь не существует закона, который бы препятствовал этому».
Генри Бранд страницу за страницей просматривал досье натренированным глазом человека, который проработал в органах безопасности четырнадцать лет. Ему не нужно было читать каждое слово. Все, представляющее особый интерес, бросалось ему в глаза.
Он сказал:
— Человек представляется мне опрятным.
Генри Бранд тоже был опрятным: белоснежная сорочка, свежевыбритое лицо.
— Но почему Себатинский? — спросил лейтенант Алберт Квинси, принесший ему досье.
— А почему бы и нет? — пожал плечами Генри Бранд.
— Потому что в этом нет смысла. Зебатинский — иностранная фамилия, и я поменял бы ее, будь она моей, на какую-нибудь англосаксонскую. Поступи Зебатинский так, никто бы не удивился. А менять З на С по меньшей мере глупо. Надо выявить, что побудило его к перемене фамилии.
— Ему не задавали такого вопроса?
— Задавали. В обычной беседе, конечно. И он не придумал ничего лучшего, как сказать, что ему надоело быть последним в алфавите.
— Может быть и так, лейтенант.
— Может быть, но почему не изменить фамилию на Сандс или Смит, если уж так понравилась буква С. Или, если он устал от Зэт, почему не пойти по этому пути до конца и не поменять ее на А? Почему не взять фамилию, ну, скажем, Аарон?
— Не вполне англосаксонское, — пробурчал Бранд. И добавил: — Но в этом нет ничего, что можно было бы инкриминировать ему.
— Да, конечно, — вздохнул Квинси. — Он выглядел явно несчастным.
— Признайтесь, лейтенант, — сказал Бранд, — вас, должно быть, что-то беспокоит. Какая-то теория, какой-то «пунктик». Что?
Квинси нахмурился. Его светлые брови сомкнулись, а губы сжались.
— Этот человек русский…
— Он не русский, — возразил Бранд. — Он — американец в третьем поколении.
— Я имею в виду фамилию.
Лицо Бранда утратило обманчивую мягкость.
— Нет, лейтенант, вы ошибаетесь. Это польская фамилия.
Квинси нетерпеливо выбросил вперед руку с растопыренными пальцами.
— Это одно и то же.
Бранд, девичья фамилия матери которого была Вишевска, огрызнулся:
— Не говорите этого поляку, лейтенант. — Затем произнес более задумчиво: — Так же, как и русскому, я полагаю.
— То, что я пытаюсь выразить, сэр, — сказал лейтенант, покраснев, — заключено в простой истине: и поляки, и русские по ту сторону Занавеса.
— Это общеизвестно.
— Зебатинский или Себатинский может иметь там родственников.
— Он — третье поколение. Я предполагаю, что у него могли быть там троюродные братья или сестры. Но что из этого?
— Само по себе это не имеет никакого значения. Многие могут иметь там дальних родственников. Но Зебатинский изменил фамилию.
— Продолжайте.
— Он пытается отвлечь внимание. Возможно, троюродный родственник с той стороны становится слишком знаменитым, и наш Зебатинский боится, что это родство испортит его шансы на успех.
— Изменение фамилии не принесет никакой пользы. Он тем не менее останется родственником.
— Конечно, но у него исчезнет ощущение, что это родство бросается нам в глаза.
— А вы слышали что-нибудь о каком-то Зебатинском по ту сторону?
— Нет, сэр.
— В таком случае он не может быть слишком знаменитым. Как же наш Зебатинский узнал о нем?
— Через родственников. К тому же он ядерный физик.
Бранд снова методично посмотрел досье.
— Это ужасно шатко, лейтенант. И настолько беспочвенно, что совершенно неуловимо.
— Но я не вижу другого объяснения перемене буквы в фамилии Зебатинского.
— Я тоже.
— В таком случае я полагаю, сэр, мы должны расследовать дело, проследить за всеми людьми, именуемыми «Зебатинский» по ту сторону, и посмотреть, сможем ли мы обнаружить связь. — Голос лейтенанта немного усилился, ему в голову пришла новая мысль: «Он мог изменить свою фамилию, желая отвлечь внимание от родственников, защитить их таким образом».
— А делает он как раз обратное.
— Видимо, не осознает этого, но стремление охранить их могло быть мотивом его поведения.
Бранд вздохнул.
— Хорошо, мы закинем удочку на Зебатинского. Но если ничего не обнаружится, прекратим дело. Оставьте папку у меня.
Когда информация наконец поступила к Бранду, он имел полные сведения о Зебатинском и его однофамильцах. «Что за чертовщина!» — удивился он, пробежав список. Семнадцать биографий семнадцати русских и польских граждан представила разведка.
Начинался список с американцев. Маршалл Зебатинский (отпечатки пальцев) родился в Буффало, Нью-Йорк (дата, медицинские данные). Его отец так же родился в Буффало, мать в Освего, Нью-Йорк. Дедушка и бабушка его отца оба родились в Белостоке, Польша (дата въезда в Соединенные Штаты, даты гражданства, фотографии).
Все семнадцать русских и польских граждан, носивших фамилию Зебатинский, были потомками людей, которые сотни лет назад жили в Белостоке или его окрестностях. Предположительно они могли быть родственниками, но это не было точно установлено в каждом отдельном случае. (Демографическая статистика в период после I мировой войны велась в Восточной Европе плохо, если вообще существовала).
Бранд просмотрел досье на Зебатинских, мужчин и женщин (забавляясь, как основательно разведка выполнила эту работу; возможно, только русская была такой же дотошной) и выбрал одно. Отложил папку в сторону. Снял телефонную трубку и набрал номер доктора Поля Кристофа из Комитета Атомной Энергии.
Доктор Кристоф выслушал Бранда с каменным выражением лица. Время от времени он поднимал мизинец, чтобы слегка прикоснуться к носу, имеющему форму луковицы, и смахнуть несуществующую соринку. У него были редеющие серо-стальные и коротко подстриженные волосы. С таким же успехом он мог быть и лысым.
— Нет, я никогда не слышал ни о каком русском Зебатинском, — сказал Кристоф. — Как не слышал и ни о каком американском…
Бранд почесал пробор в волосах над виском и медленно произнес:
— Ну, я не думаю, что здесь что-то кроется, но мне бы не хотелось прекратить расследование слишком поспешно. Тот факт, что один из русских, Михаил Андреевич Зебатинский, является ядерным физиком, уже настораживает. Вы уверены, что никогда не слышали о нем?
— Михаил Андреевич Зебатинский? Нет, не слышал. Но это еще ничего не доказывает.
— В том то и дело. Понимаете, один Зебатинский тут, другой там, оба специалисты в ядерной физике, и тот, что здесь, неожиданно меняет свою фамилию на Себатинский. И не просто меняет, требует исправления во всех документах буквы «З» на букву «С». Повторяет одно и то же: «Произносите мою фамилию с буквы «С». И другая примечательная вещь: русский Зебатинский исчез из поля зрения как раз около года назад.
Доктор Кристоф сказал бесстрастно:
— Умер…
— Может быть. Но вряд ли русские дадут умереть ядерному физику. Тут, видимо, другая причина, и не мне открывать ее вам.
— Срочные исследования, сверхсекретные, — догадался Кристоф.
— Вот именно.
— Дайте мне это досье.
Доктор Кристоф потянулся за листом бумаги и прочел его дважды. Потом сказал:
— Я проверю все по Ядерному бюллетеню.
Материалы Ядерного бюллетеня помещались у той же стены, что и научные исследования доктора Кристофа. Аккуратные маленькие ящики были заполнены прямоугольниками микрофильмов.
Служащий КАЭ (Комитета Атомной Энергии) с помощью проектора просматривал каталоги, а Бранд наблюдал, с каким терпением он это делал.
Кристоф пробормотал:
— Михаил Зебатинский, автор или соавтор полдюжины трудов, опубликованных в советских журналах в течение последних шести лет. Ну, а мы получим материалы и, может быть, сможем что-то из них извлечь.
Селектор отобрал нужные прямоугольники. Кристоф расположил их по порядку, просмотрел через проектор, и выражение напряженного внимания появилось на его лице.
— Это странно, — сказал он.
— Что странно? — спросил Бранд.