— Зачем? — Бережной покачал головой. — Нет, я знаю Дмитрия много лет. Он не такой человек.
— Именно такой. Способный ради достижения своих целей пожертвовать, например, личным счастьем. И детьми — не секрет, что отец из него никакой, и только лишь когда сын подрос, профессор проявил к нему интерес, потому что хотел передать ему дело своей жизни.
Реутов встал, чтобы включить чайник, и это движение, ранее уже повторяющееся, не взволновало вооруженного человека. А Реутов, возвращаясь на место, вдруг сделал резкий выпад и ударил Жданова по голове тяжелым деревянным пестиком, до этого мирно висящим на стене.
— Эдак мы тут Диане всю посуду изведем. — Бережной вздохнул. — Похоже, Дмитрий в беде.
Диана решила отдохнуть. Конечно, она еще обойдет дом, еще спустится на кухню, чтобы довести до блеска то, что там уцелело после нападения. Но сейчас в этом доме она распихала по комнатам две не самые простые парочки, и им предстоит многое друг другу сказать, прежде чем обрести равновесие и начать двигаться дальше, и это оказалось непросто — сделать так, чтобы у них не осталось иного выбора, чем оказаться ночью в одной комнате: Олегу еще нужен врачебный уход, а Машу нельзя оставлять одну из-за ее психологической травмы.
Да, это называется манипуляция, но если дети настолько бестолковы, что ходят кругами, не зная, как им наконец начать говорить о своих чувствах, то Диана знает отличный способ: запереть их в комнатах в семь вечера, а самой сказаться больной. «Да, сидите тихо, не шастайте по дому, я устала, расстроена, и у меня голова раскалывается. Нет, избавьте меня от вашей химии, мне просто нужен покой и отдых, разве я многого прошу? А завтра утром будет мясная запеканка с острым соусом».
И, конечно, теперь в доме благословенная тишина — дети сидят в комнатах и… Неважно, что они там делают, ее это не касается, дети уже взрослые.
Диана вошла в ванную и принялась снимать косметику. Спать, не очистив лицо от макияжа, — прямая дорога в ад, где есть только морщины и никакой надежды. Дверь скрипнула — в ванную заглянула Маша.
— Диана Викторовна, я… мне прокладки нужны, а Гена…
— Не купил, конечно же. — Диана кивнула на шкафчик в углу: — Верхняя полка, там полно всего.
Диане хочется спросить у Маши, как же они с Генкой поладили, но она молчит. По опыту она знает, что когда дети готовы говорить, они сами приходят, а лезть в душу не стоит. Вот и Маша молча открыла шкафчик — в Наташиной пижаме она выглядела юной, беззащитной и печальной — и ангельски красивой, и Диана подумала, что если Генку это зрелище не проняло до самых печенок, то на современных молодых мужчинах смело можно ставить крест.
Зазвонил телефон — в тесном пространстве ванной голос из динамика прозвучал особенно отчетливо.
— Дина, я не могу дозвониться ни Дмитрию, ни Стасу. — Юлия пребывала в крайне дурном расположении духа. — Что происходит?
— Ничего. — Диана даже не пыталась прикрыть рукой динамик. — Видимо, они работают.
— Если увидишь Дмитрия, то передай, чтобы он мне перезвонил.
Диана оглянулась — Маши в ванной не было. Обругав себя бестолочью, Диана вышла в коридор — конечно, девочке пришлось идти вниз, там есть другая ванная комната, построенная вместе с домом, она просторная и сейчас, скорее всего, пустует.
Диана спустилась вниз — на кухне звучали приглушенные голоса, а ванная была пуста.
— Что за черт…
Диана открыла дверь кухни — Маши там тоже не оказалось, но на полу расположилось тело, над которым стоял майор Реутов с тяжелым деревянным пестиком в руке.
— Я вижу, все развлекаются, кроме меня.
Диана отобрала у Реутова пестик и бросила его в мойку.
— Вот его я вашим грабителям не отдам. Утюг забрали, так то хоть просто для интерьера, а пестик мне нужен. — Диана посмотрела на лежащего. — Я так понимаю, мы в дерьме.
— По самый подбородок. — Бережной осторожно шевельнулся и поморщился от боли. — И, по-моему, самое время нам покинуть дом.
Диана понимающе кивнула и отодвинула половичок — под ним, едва заметный среди стыков паркета, виднелся люк.
Маша в ужасе заскочила в комнату, которую занимала вместе с Генкой, ее колотила дрожь.
— Гена!
Она не могла оставаться здесь и Генку оставить не могла. Они убегут прямо сейчас, выскочат из окна, проберутся кустами к лесу, а там дорога…
— Гена!
— Маш, ну ты что? — Задремавший было Гена открыл глаза — Машино лицо в свете ночника было маской ужаса, страх кричал из глаз, страх трепыхался в прижатых к груди кулачках, страх сбил дыхание. — Маш, да что с тобой?
— Эта женщина… — Маша понимала, что выглядит сейчас параноичкой. — Диана… она из них. Из внутреннего круга!
— Маш, ты с ума сошла? — Генка резко сел на кровати. — И думать не смей такого! Я тетю Дину знаю больше десяти лет, и то, что ты говоришь, невозможно. Вот просто невозможно, и все.
— Я тоже когда-то так думала о своем отце — нет, он же меня любит, невозможно же, чтобы он… сознательно все это. Пока не оказалась привязанной к алтарю в зале Вызова — и тогда тоже не верила, и потом долго не могла поверить, что он все это сам, что… Гена, я тебе клянусь всем на свете: она из них, из внутреннего круга!
— Да с чего ты это взяла?!
— Я в ванной была… А она там тоже стояла, снимала макияж. И тут у нее телефон звонит, а у вас ванная маленькая, и все же слышно, а телефон у ней старый, с хорошим динамиком. И ей звонила женщина… Ну, помнишь, я рассказывала, что была во внутреннем круге женщина, которая любила смотреть, как девушек лишают девственности. Я лица ее никогда не видела, а голос запомнила на всю жизнь. Диана с ней разговаривала — как старые знакомые говорят, ты понимаешь?
— Это может означать лишь то, что Диане звонила ее знакомая, об участии которой в той секте она понятия не имеет.
В дверях стоял Олег Горчинский, одетый только в пижамные штаны. Болезнь оставила от него лишь каркас, но, если судить по одетым наизнанку штанам, ему это ничуть не помешало в спальне.
— Вы бы потише, Наташа все слышала.
Наташа поднырнула под руку Олега и сердито уставилась на Машу.
— Не смей обвинять мою мать в таких вещах! — Она злилась, и ее рыжеватые локоны стали похожи на змей Медузы. — Мало ли кто ей звонил. Что она говорила — та, что звонила?
— Сказала… — Маша нервно сглотнула колючий ком в горле. — Сказала, что не может дозвониться до Дмитрия… да, до какого-то Дмитрия. Просила, если Диана его увидит, сказать, чтобы он перезвонил.
Наташа замерла с открытым ртом, а Генка с Олегом переглянулись.
— Вот так и раскрываются все самые хитроумные интриги и заговоры. — Олег скорчил гримасу. — Просто случайно оставшаяся в живых девица, у которой хорошая память на голоса. Наташа, ты ведь уже знаешь, кто звонил?
— Знаю. — Наташа горестно вздохнула. — Ну, Алине плевать, я думаю, а Стас, конечно, долго переживать будет. Это моя тетка двоюродная звонила, профессор-химик, большая величина. Большая, на фиг, куча дерьма, по итогу. А самое главное, я отчего-то даже не удивлена.
— Алина и Стас…
— Мои троюродные, да. — Наташа расправила сбившийся край ковра босой ногой. — А Юлия Озарянская произвела их на свет. Я нарочно не произношу слово «мать» в ее сторону, потому что она не мать. Так, инкубатор, не более того. И если Маша права, то нам нужно немедленно сообщить об этом нашим бравым полицейским.
— Идем одеваться. — Олег наконец заметил несостоятельность своего костюма. — Наташ, где мои джинсы?
— Я в стирку бросила, возьми другие.
Они общались так, словно были уже много лет женаты, и это доставляло им видимое удовольствие. Генка вздохнул, их с Машей разговор простым не назовешь, и до такой вот близости им пока еще как до звезды. Но он намерен пройти этот путь, потому что Маша ради него едва не убила Олега, а это не что попало.
— Как думаешь, а муж этой Юлии… он замешан?
— Маш, я его считаные разы видел — вроде нормальный дядька, но дело в том, что мы сейчас в таком положении, что ничего не можем утверждать наверняка.
Навстречу им по лестнице поднималась Диана.
— Юля, ты сошла с ума.
Дмитрий Озарянский огляделся. Помещение, где он оказался привязанным к стулу, наполнял равномерный гул, доносящийся откуда-то извне. И возникло ощущение, что он глубоко под землей — он и сам не мог объяснить, отчего возникло такое ощущение, но отчего-то он был уверен.
— Юля!
Жена повернулась к нему — ее лицо, которое когда-то поразило его совершенством линий и пропорциями, и сейчас выглядит идеально. Но как давно они не смотрели друг на друга — вот так, глаза в глаза… Давно, очень давно — а иначе бы он заметил то безумие, таящееся на дне этих глаз, он бы понял… Дмитрий мысленно выругался: да ничего бы он не понял, зачем обольщаться? Он сам себя не понимал никогда, где уж ему было понять, что за человек оказался рядом с ним, что собой представляет женщина, подарившая половину своих генов его детям. Не как ученый, а как человек.
Зато теперь он все увидел — и ужаснулся. Как он мог жить с ней в одной квартире, ложиться спать в одну кровать, завтракать с ней по утрам, перебрасываясь вежливыми, ничего не значащими фразами — как он мог не замечать?! Но ведь не замечал, потому что не хотел, и некогда, и вообще незачем. Ведь свою-то жену знаешь отлично, зря, что ли, прожил с ней столько лет?
А теперь Юля стоит перед ним в полутемном каменном мешке, и Дмитрий понимает, что перед ним сама Смерть.
— Но почему?!
Глумливая ухмылка поползла по губам, нарушила совершенство линий этого лица, искусно отреставрированного хирургами, — и проступила настоящая сущность, от созерцания которой Дмитрий содрогнулся.
— Почему? Отличный вопрос. — Юлия кивнула, словно одобряя любознательного студента. — Ну, потому, например, что ты отличный кандидат на роль оборотня с пробиркой. Ты работал над вирусом, ты пишешь научный труд на эту тему, и у тебя есть достаточная квалификация для подобных опытов, равно как и доступ к любым материалам и оборудованию.