– Хорошо, – согласился Булин. – Извините…
– Вам известно, что сына Брызгалова убили? – спросил Спектор.
– Известно, – опустил голову Булин.
– И, наверное, известно, чьих это рук дело?
– Нет-нет, Александр Прохорович, – Булин приложил к груди ладонь. – Видит бог, этого я не знаю… Честное слово!
– А как вы считаете, ваш племянник причастен к этому покушению? Только честно, без выкрутасов.
– Скорее всего, да.
– Понятно. И что же дальше, Сидор Климович? – спросила Александр Прохорович. – Вам понадобились деньги. Кто вам их предложил и какую сумму?
– Мишка и предложил…
– За что?
– За… за то, чтобы я…
– Чтобы вы убили Брызгалову?
– Сделал ей укол такой, чтобы… чтобы…
– Чтобы никто не догадался, – подсказал Спектор и добавил: – Что её убили.
– Можно так сказать, – согласился Булин.
– Сколько он вам заплатил?
– Дал аванс, десять тысяч долларов, и пообещал ещё десять.
– А зачем вам понадобились эти деньги? – спросил Спектор.
– Жену хотел вернуть, – промямлил Булин. – Понимаете, она всё время называла меня неудачником, докторишкой и так далее. Мечтала о собственном автомобиле. А я не мог себе позволить… ну, в общем, хотел доказать ей, что тоже на что-то способен… Я её так люблю, поймите меня, Александр Прохорович… я так страдал…
– Как такое можно понять, Сидор Климович? – сурово спросил Спектор. – Вы хотели построить своё счастье на чужой беде? Разве можно это понять? Тем более ваша профессия…
– Да, – согласился Булин, – к сожалению, вы правы. Я подлец и негодяй…
– Скажите, а какую опасность представляла Елизавета Фотеевна для вашего племянника? Наверняка же, он как-то обосновал свою просьбу?
– Сказал, что Брызгалова может очень серьёзно подставить и его, и меня.
– Каким образом? – удивился Спектор.
– Мол, если её начнут допрашивать, она может проболтаться, что я держал её в больнице незаконно.
– И чем же вам это грозило? – ухмыльнулся Спектор. – Выговором, увольнением с работы?
– Не только, – ответил Булин.
– Чем ещё?
– Миша предупредил меня, если я откажусь, то Брызгалову всё равно уберут, а потом и меня. Получилось так, что у меня другого выхода и не было. Я просто испугался.
– Почему же вы сразу не обратились к нам? Ведь наши сотрудники неоднократно приходили к вам в больницу.
– Не знаю. Сам не понимаю, как во всё это вляпался. Деньги мне были нужны, вот и… Иными словами, сволочь я законченная. Но, Александр Прохорович, я действительно в последний момент хотел отказаться от уби… от инъекции. Вот перед богом клянусь, – Булин перекрестился, – я передумал. Я хотел позвонить вашей сотруднице… Шаховой.
– А почему не позвонили?
– Не успел… Она сама приехала. Я так поразился… А вы что, арестовали Мишу? Это он вам всё рассказал?
– Пока нет, – ответил Спектор.
– А как же вы догадались, что я… что…
– Работа у нас такая, Сидор Климович – догадываться и вовремя принимать меры. Кстати, где может находиться ваш племянник?
– Вот это одному богу известно. Он никогда со мной на эту тему не говорил.
– Он не бывает по месту прописки?
– Нет, это квартира моего брата, но брат уже давно живёт за границей. Мы с ним не виделись уже лет пять. Квартиру он сдаёт, а Мишка так и остался там прописанным. Но он никогда в квартире не бывает.
– Чем занимается ваш племянник? –спросил Спектор.
– Тоже не знаю, – пожал плечами доктор. – Несколько раз в тюрьме сидел, но, как он говорил, по ложному обвинению. Вообще-то, мы с ним очень редко виделись. Я о его личной жизни, можно сказать, ничего не знаю.
– И как же вы согласились на такую авантюру?
– Не знаю, – тяжело вздохнул Булин. – Бес попутал.
– Вот люди, – хмыкнул Спектор, – все свои грехи, преступления чуть что, на беса списывают. Бедный бес, всех собак на него навешивают.
Снова раздался телефонный звонок. И снова это была Рюмина. Выслушав её, Александр Прохорович немедленно распорядился вернуть допрашиваемого в камеру, а сам направился в кабинет Макарова.
– Товарищ полковник, – доложил он, – мне нужны несколько крепких ребят. Срочно едем на объект, где был похищен Брызгалов. По-моему, ребята разгадали тайну его исчезновения…
40
Брызгалов не знал, что его сын погиб. Вот уже пятые сутки он сидел в каком-то тёмном подвальном помещении. На руках и ногах были надеты наручники, рядом с ним стояло невыносимо зловонное ведро. Еду ему каждое утро приносил кто-то в чёрном, невысокого роста, это были полбулки хлеба и бутылка отвратительной тёплой минералки. Иногда какие-то объедки – колбаса, котлета, картошка и прочее. Спал Фёдор Степанович здесь же, на голом полу. Каждый день после завтрака приходил пожилой сутулый мужчина и хриплым голосом спрашивал:
– Ну что, вспомнил, куда деньги спрятал?
– Да нет у меня никаких денег, я уже сто раз говорил, – жалобно отвечал Брызгалов. – Если вам об этом сказала моя жена, она просто не знала, что я пошутил. Я, если хотите, разыграл её. Хотел посмотреть на её реакцию.
– Слышали мы уже эти басни, – скрипел незнакомый голос. – Ты что, нас за дураков держишь? Надеюсь, ты понимаешь, что наше терпение не безгранично. Если до завтрашнего утра не скажешь, нам ничего не останется, как ликвидировать тебя…
– Ребята, – взмолился Брызгалов, – вот вам крест…
– Не перебивай, – мужчина больно пнул пленника ногой. – Я не всё ещё сказал. Так вот запомни, Ты не просто умрёшь, мы будем резать тебя на кусочки. Понял? Я спрашиваю: ты понял меня?
– Понял, – захныкал Брызгалов. – Только я честно говорю…
– Меня не интересует, что ты говоришь, – перебил мужчина. – Ты запомни, что я тебе сказал. А я слов на ветер не бросаю. Завтра увидимся. Пока.
Посетитель резко развернулся и растворился за массивной дверью, из-за которой доносились обрывки фраз то ли радио, то ли телеведущего: «…по итогам второй волны перепроверки допинг-проб спортсменов, участвовавших в летних Олимпийских играх 2008 и 2012 годов в Пекине и Лондоне, выявлены сорок пять новых случаев применения запрещенных веществ. Об этом сообщается в заявлении Международного олимпийского комитета…
…Считаю целесообразным обратиться с предложением к Олимпийскому комитету России – создать независимую, хочу подчеркнуть, именно независимую общественную комиссию, куда могли бы войти кроме российских специалистов и зарубежные эксперты в области медицины, юриспруденции, авторитетные общественные и спортивные деятели и специалисты», – сказал Путин на заседании правительства России»
Как только дверь затворялась (или задвигалась) полностью, все звуки исчезали, из чего Брызгалов сделал вывод, что он содержится в каком-то бункере.
«Вот так и обо мне передадут по новостям, а через месяц, если не раньше, все забудут, – думал Фёдор Степанович. – Чует моё сердце, убьют меня эти негодяи. Убьют, как пить дать, убьют. Не выбраться мне отсюда живым. Да, Лизка, не ожидал я от тебя такого подвоха. Прожили без малого тридцать лет, и вот результат. Как же так? Лиза-Лизонька, зачем ты так? А может это и не Лизка? – вдруг усомнился Брызгалов. – Ведь мог и сынок всю эту кашу заварить. Хотя… он-то откуда знал о деньгах? А может, и знал. Могла мать поделиться, а тот дурак подговорил каких-то бандитов. Если так, то как же ты будешь жить после этого, сынок? Совесть замучает. Впрочем, какая там совесть! Вот уж поистине: ни стыда, ни совести. Как так случилось? Воспитывал, воспитывал, чуть ли не в рот всё клал. А оно видишь, как обернулось. Деньги, карьера, положение, особняк, квартира – зачем теперь всё это? Чтобы вот так сдохнуть где-то у чёрта на куличках? Хорошо, если найдут, да похоронят, как человека, а то закопают, как собаку, где-нибудь в лесу, и поминай, как звали. Хотя какая теперь разница? Похороны нужны живым, а не мёртвым. Всё та же показуха. Кладбище попрестижнее, памятник посолиднее, гости на поминках покруче… А зачем всё это мертвецу? Вот хлопнут меня эти недоноски, и что? Ну, какая разница мне потом, где меня похоронят, какой памятник установят. Кто и какие речи будет произносить у моего изголовья. Или вообще, ничего этого не будет. Господи, помоги мне! – неожиданно взмолился Брызгалов и сам себя остановил: – А, братец, о боге вспомнил? Фёдор Степанович, ты же всю жизнь был атеистом. Ну и что? Ведь бог говорит, что можно и перед смертью покаяться. Только искренне. Правильно – искренне. А ты сейчас искренне-то бога вспомнил? Или шкуру свою спасаешь? В том-то и дело, что просто не хочется подыхать. Себя-то не обманешь… Да и бога, если он есть, тоже вряд ли обмануть можно. А вот как проверить, есть ли он или нет? Вот и проверишь, завтра-послезавтра пристрелят тебя бандиты, убедишься. Не могу понять, куда наши доблестные правоохранительные органы смотрят? Я что, какой-то гастарбайтер азиатский? Почему меня до сих пор не обнаружили? Кто смог так лихо меня похитить? Ведь я и не понял ничего, как всё случилось! Очнулся – сижу в каком-то вонючем подвале. А ведь народу было сколько? Неужели никто не кинулся? Ну, как такое может быть? Убьют, точно убьют…», – на этой мысли Фёдор Степанович забылся…
41
Похитители, организаторы и кураторы, собрались неподалёку от подвала, в котором сидел пленник. Старый, с кривым носом и блеклыми глазами уголовник Мина (по фамилии Минин) долго и пристально смотрел на своих сообщников, затем спросил:
– Ну, так что, братишки, бюрократ крепким оказался? Хрен вам, а не денежек? – он скрутил кукиш и, подняв его высоко над головой, покрутил в воздухе.
– Завтра посмотрим, насколько он крепок, – ухмыльнулся сидящий слева от главаря сутулый старичок. – Когда я ему палец секатором отхвачу, вот тогда и поговорим о его крепости.
– Точно, – неестественно загоготал молодой парень в майке с наколкой на плече «Не забуду мать родную!», – все они крепкие, пока резать их не начнёшь…
– А тебе бы, Калач, всё резать, – угрюмо произнёс Минин. – Ты вот попробуй, убеди фраерка. Это будет дельно… А резать и дурак сможет.