Пылает мой огонь, а снег не тает.
Распалось на две половины тело:
Та — в пламени, а та — обледенела!
Кто верен ласкам и любовным негам,
Того никак не уничтожишь снегом.
Я думал, — от огня меня избавишь,
Не знал, что умереть в снегу заставишь.
Луна моя, чей возраст — две недели!
Два месяца я шел к тебе в метели!
Ведь я твой гость, — забудь язык угроз:
Гостей не выгоняют на мороз!
Ускорить хочешь ты мою кончину?
Пусть я умру, но только не застыну!»
ВИС ОТВЕЧАЕТ РАМИНУ
Сказала Вис — и словно острый меч
Была ее отравленная речь:
«Уйди, Рамин, уйди из Мерва прочь!
Забудь меня, и Мерв, и эту ночь!
Словам не верю сладким, но пустым.
Унес огонь? Так убери и дым!
Не ты ли, низкий, обманул меня, —
К чему же эта лесть и болтовня?
Не ты ли дал мне клятвенное слово?
Солгал ты раз, но не обманешь снова!
Ступай и Гуль свою ласкай, лелей, —
Она тебе, изменнику, милей.
Ты образован, речь твоя звучна, —
Наполовину так я не умна.
Ты знаешь толк в уловках и соблазнах,
Ты часто обольщал красавиц разных.
Я много видела твоих капканов,
Я много слышала твоих обманов.
Зато теперь ценю я по дешевке
Весь твой базар и все твои уловки!
Всегда Мубаду буду я верна,
Как любящая, добрая жена.
Лишь он один мне в мире верен свято,
Хотя пред ним я тяжко виновата:
Ни разу не вздыхал при мне с тоской,
Ни разу не подумал о другой!
Меня он любит с лаской благодарной,
Не так, как ты, неверный и коварный.
Теперь спокоен шах многострадальный.
Он восседает с чашею хрустальной.
Мне подобает восседать с Мубадом,
А не с тобою, вероломным, рядом!
Теперь в опочивальню я пойду,
Чтоб розу шаханшах нашел в саду:
Не обретя меня в своем покое,
Вновь обо мне подумает дурное.
Подумает, что изменяю вновь,
И взыщет подать за мою любовь.
Я не хочу, чтоб он страдал опять,
Я не хочу супруга огорчать.
Довольно мне печалей безутешных,
Довольно жалких слез и мыслей грешных.
Увы, я много претерпела горя,
Я испытала боль, с судьбою споря,
Но что мое мне дало прегрешенье?
Позор, бесславье, всех надежд крушенье!
Мой властелин был недоволен мной, —
Преступною, распутною женой.
Из-за того, что я тебя любила,
Я молодость напрасно загубила,
А мне лишь память о любви осталась,
Ее тоска и горькая усталость.
Уйди от этой ветви навсегда,
Ни листьев не получишь, ни плода!
Здесь — дверь отчаянья: уйди скорей,
Зря по железу молотком не бей!
Минула полночь. Гуще стали тучи,
И гуще — дым, и гуще — снег сыпучий.
Хоть самого себя ты пожалей,
Чтоб хуже не было, уйди скорей!
Уйди — и никогда не знай невзгод.
Пусть роза, Гуль, в твоем саду цветет.
Будь вечно с ней, пусть время вас не старит, —
Пусть пятьдесят детей тебе подарит!»
Вис говорила, гневаясь и плача,
Лицо и чувства истинные пряча.
Замолкнув, удалилась от окна,
Ни друга не впустив, ни скакуна.
С кормилицею вместе удалилась, —
То удалилась от Рамина милость.
Врагам на радость горевал Рамин,
На площади остался он один.
Все смолкло, успокоилось кругом,
И лишь Рамин с покоем незнаком.
То на судьбу свою, то на подругу
Он жалобами оглашал округу.
Он обращался к богу своему:
«Любую кару от тебя приму!
Смотри, остался я, тоской палимый,
Без близких, без друзей и без любимой.
Коза в горах найдет приют, наверно,
В степях найдут приют онагр и серна,
И только мне приюта нет нигде,
О смилуйся, творец, твой раб в беде!
Нет, не уйду я, не достигнув цели:
Я не мужчина, что ли, в самом деле!
А смерть придет, надежды не даруя, —
Пусть у дверей возлюбленной умру я!
Пусть знает каждый, что к любимой страсть
Влюбленному велела мертвым пасть.
Будь эта стужа снежная булатом,
Свирепым львом иль тигром полосатым, —
Своих шагов не унесу отселе,
Нет, не уйду я, не достигнув цели!
О сердце, не были тебе страшны
Ни меч, ни лук, ни барсы, ни слоны,
Чего ж боишься ты ветров и бури, —
Не с ними ль ты пришел к царице гурий?
Не дрогну я перед зимой метельной,
Не убоюсь я боли беспредельной:
Пусть Вис придет, — и мне тогда мороз
Покажется свежей душистых роз!
А если б мог ее поцеловать я,
Возлюбленную заключить в объятья, —
Все страхи от меня бы улетели,
Не думал бы о стуже и метели!»
Так сетовал Рамин в полночный час,
А конь гнедой в снегу меж тем увяз.
Всю ночь дрожал гнедой от лютой стужи,
А всаднику еще под снегом хуже!
Рыдал Рамин, а боль была остра,
На теле — снег, а в сердце — камфара.
Всю ночь рыдали над Рамином тучи,
Кружился ветер ледяной и жгучий.
Доспехи, сапоги и плащ на теле
От стужи, как железо, затвердели.
А Вис всю ночь терзал недуг сокрытый,
Ногтями исцарапала ланиты:
«О, как мороз пронзил меня насквозь!
Иль светопреставленье началось?
О туча, ты рыдаешь над любимым, —
Стыдись, ты дышишь состраданьем мнимым!
Румянец ты в шафран одела колкий,
А ногти друга стали как иголки.
Рыдаешь, будто бы Рамина любишь,
Но ты его слезами только губишь!
О, не дожди хотя б один часок, —
И без того мой жребий так жесток!
О снежный вихрь, бушующий в ночи,
Хотя бы на мгновенье замолчи!
Иль ты в родстве с тем дуновеньем вешним,
Что, как Рамин, местам отраден здешним?
Зачем не пожалеешь ты Рамина?
Ты губишь цвет нарцисса и жасмина!
О, море, чьи сокрыты берега,
Ты все же для Рамина — как слуга!
Хоть жемчуга таит твоя пучина,
Не так ты щедро, как рука Рамина!
Увидев, что прекрасен ратный вождь,
Из зависти ты шлешь и снег и дождь.
Твое оружье — снег и дождь холодный,
Его оружье — меч и стяг походный.
Не сдашься — войско на тебя обрушит
И пылью от копыт тебя иссушит.
Он изменил мне, в край уехав дальний,
И я сейчас одна в опочивальне.
Сейчас моя постель — парча, атлас,
А он под снегом и дождем сейчас.
Как розовый цветник, он свеж и молод,
Но вреден розам снег и зимний холод.»
Так причитая, глянула в оконце, —
Ты скажешь: землю озарило солнце!
Опять гнедого кликнула коня:
«Иди сюда, гнедой, утешь меня!
Не мучайся: ты, как дитя, мне дорог.
Но почему, гнедой, ты не был зорок?
Зачем такого спутника избрал,
Товарищем распутника избрал?
Пришел бы не со спутником дурным, —
Моим ты стал бы гостем дорогим.
Теперь мороз тебя терзает люто,
Но для тебя нет у меня приюта,
Ступай к другой, и у нее ищи ты
И стойла, и питанья, и защиты.
Ступай и ты, Рамин, из Мерва прочь.
Ты боль свою сумеешь превозмочь.
Я так ждала, что твой увижу свет,
Я так ждала, что выполнишь обет!
Когда на пышном ложе спал ты сладко,
Заснуть мне не давала лихорадка.
Лежал, на горностаях развалясь,
А мне как бы достались дождь и грязь.
Ты кончил тем, чем начал ты сначала:
Моя беда твоей бедою стала.
Чувствительный к невзгодам бытия,
Ты все же не чувствительней, чем я.