Не может разум развязать узлы.
Смотри, судьба силки плела заране,
И оказался шах Мубад в капкане.
Он так пылал, желанием зажженный,
Что нерожденную избрал он в жены.
Не знал и не предвидел он тогда,
Что зарождается его беда.
Не ведал разум, что таится горе
В несправедливом этом договоре.
Еще на свет не родилась жена,
А сделка на нее заключена!
Судьба, плутуя, шла путем превратным,
Нежданное смешав с невероятным.
Промчались год за годом с этих пор.
Шахру забыла старый договор.
Но вновь засохший ствол листвой одет, —
Дочь у старухи родилась на свет:
Беременной Шахру седая стала,
Жемчужина в ракушке заблистала,
И через девять месяцев она
Из раковины вышла, как луна.
То мать и дочь? О, так не говори:
То в солнце превратился блеск зари!
Из чрева матери явилась дочь,
Она, как солнце, озарила ночь.
А на устах у всех одно и то же:
«О боже, до чего они похожи!»
Вкруг ложа в изумленье собрались
И ту счастливицу назвали — Вис.
Шахру-бану, как только родила,
Кормилице дитя передала.
Была та мамка родом из Хузана,
Она там пребывала постоянно.
Одетая в шелка и жемчуга,
Дочь госпожи была ей дорога.
Шафран и мускус, роза и нарцисс,
И мирт, и амбра — все для милой Вис.
Сиял из драгоценностей убор,
Одежда — соболь, горностай, бобер.
Кормилица, в ней счастье обретя,
Воспитывала на парче дитя,
Лелеяла, кормила, одевала,
Как лакомство, ей душу отдавала.
Так вырос тополь, незнаком с печалью.
Ствол серебром оделся, сердце — сталью.
Пред красотой, владычицей сердец,
Застыл бы в замешательстве мудрец.
То с цветником сравнишь ее весенним,
Что восхищает розовым цветеньем:
Фиалки — кудри, тополь — стан высокий,
Глаза — нарциссы и тюльпаны — щеки;
То скажешь ты: созрел плодовый сад,
Где драгоценные плоды висят,
Где кудри словно гроздья винограда,
Гранаты-груди — радость и отрада;
То скажешь: это — царская казна,
В которой роскошь мира собрана.
Ланиты — бархат, локоны — алоэ,
Подобно шелку тело молодое.
Стан — серебро, рубиновые губы,
Сотворены из дивных перлов зубы.
То скажешь: перед нами — райский сад,
Что создал бог для неземных услад.
Уста — как мед, стан — легче тростника,
А щеки — смесь вина и молока.
Пред ней не мог не изумиться разум,
Мир на нее взирал смятенным глазом.
Ланиты были цветником весенним,
Глаза — для мирозданья потрясеньем.
Ее лицо сияло, как денница, —
Что с прелестью ее могло сравниться?
Ее лицо — как Рума небеса,
Подобна негру каждая коса.
Луне подобен образ светлоликий,
А кудри — абиссинскому владыке.
Две спутанных ее косы — как тучи,
А серьги — как Венеры блеск летучий.
Все десять пальцев — из слоновой кости,
На пальцах ногти — как орешков горсти.
Казалось, золото ее волос
Как смесь воды и пламени лилось.
Она была луной, царицей гурий,
Нет, куполом, блистающим в лазури!
Глава онагра и глаза газели, —
Вкруг той луны созвездия блестели!
И кудри и уста сравним с дождем:
В тех — амбру, в этих — сахар обретем.
Ты скажешь: красота ее лица
Сотворена, чтоб истерзать сердца.
Нет, красота ее — как небосвод,
В котором свет бессмертия живет!
ВОСПИТАНИЕ ВИС И РАМИНА В ХУЗАНЕ У КОРМИЛИЦ
Кормилица, не чая в ней души,
Красавицу лелеяла в тиши.
Воспитывался и Рамин в Хузане
Наставницей, исполненной стараний.
В одном саду росли Вис и Рамин,
Как златоцвет и сладостный жасмин.
Единым садом их сердца пленились, —
Так жизни двух детей соединились.
Промчалось десять лет, как мальчугана
Сюда перевезли из Хорасана, —
Кому бы предсказать пришло на ум,
Что небеса готовят этим двум,
Что время совершит, какие сети
Раскинет, чтобы в них попались дети?
Они еще не родились на свет, —
Еще на землю не упал их цвет, —
Судьба на них взглянула острым взглядом
И в книге жизни записала рядом.
Судьбу, сколь ни была б она постылой,
Не одолеть ни хитростью, ни силой.
Кто нашу книгу до конца прочтет,
Тот времени поймет круговорот.
Их упрекать нельзя ни в чем: дорогу
Кто преградит и кто укажет богу?
КОРМИЛИЦА ШЛЕТ ПИСЬМО ШАХРУ, И ТА ПОСЫЛАЕТ ЗА ВИС
Когда подобная кумиру Вис
Затмила стройным станом кипарис,
А руки — хрусталем сверкнули горным,
А косы — сделались арканом черным,
А кудри — мягкой сенью над цветком, —
О ней заговорили все кругом.
Кормилица, являя благочестье,
О ней послала матери известье,
Родительницу стала упрекать:
«Я вижу, ты — не любящая мать.
В своей душе ты дочь не возлюбила,
Ты о ее кормилице забыла.
Мне отдала, как только родила,
А что ты с нею мне передала?
Она полна причуд, она живет,
Как соколенок, пущенный в полет.
Вдруг залетит высоко, — что тогда?
Другого бы не выбрала гнезда!
Я не жалела благовоний, масел,
Атласа, чтобы дочь твою украсил,
Парчи, шелков, — кусков отборных, цельных,
Аптечных снадобий и москательных,
Но бархат ли, чудесный ли атлас, —
Ничто не радует ее сейчас.
Лишь на одежды стоит ей взглянуть,
Она придумывает что-нибудь:
Вот это, желтое, — для потаскухи!
Вот это, белое, — под стать старухе!
Пусть плакальщицы щеголяют в синем!
Двухцветное — к лицу писцам, рабыням!
Едва она проснется — с самой рани
Ей подавай куски китайской ткани,
Когда наступит середина дня,
Шелков, атласов требует с меня,
А вечером — наперсниц, благовоний
Да бархат принеси ей двусторонний!
Ей восемьдесят нужно для услуг, —
Не терпит меньшего числа подруг.
Подашь ей пищу — новая причуда:
Пусть золотом блестят поднос и блюдо!
Взойдет ли день, наступит ли закат, —
Прислужниц ей потребно пятьдесят,
Внимательных, пленительных, не праздных,
В златых венцах и в поясах алмазных.
Подумай ты, письмо мое прочтя,
Как возвратить домой свое дитя.
Все, что могла, я сделала: поверь,
Что с нею мне не справиться теперь.
Кто я такая, чтобы для царей
Воспитывать причудниц-дочерей?
Сто рук слабее головы одной,
А триста звезд слабей, чем свет дневной!»
Прочтя письмо, увидела Шахру,
Что все слова устремлены к добру,
Что радостно такое сообщенье,
Что дочери высоко назначенье.
Послание доставивший гонец
Обрел в награду злато и венец:
Не одному ему, а внукам внуков
Хватило этих драгоценных вьюков!
Затем, блюдя обычай властелинов,
Шахру послала много паланкинов,
Рабов, рабынь и слуг, чей тонкий стан
Напоминал и тополь и платан.
Вис, что росла от матери вдали,
В дом предков из Хузана привезли.
Увидела Шахру, что дочь красива,
Лицом прекрасна, сложена на диво,
И жемчуга дала ей из ларца,
В молениях восславила творца.
Взглянув на дочь, она развеселилась:
Луна, казалось, в доме поселилась!
Украсила Шахру ее ланиты:
Фиалки-кудри золотом увиты,
А мускус в косах — словно запах счастья,