— Что там, Динь? — раздался голос из-за окна.
Свет скользнул к окну, снова зазвенел колокольчик. Рама поднялась ещё немного, и за край подоконника ухватилась длинная тонкая рука, а через мгновение в комнату легко запрыгнул тот, кого мы ждали.
Невысокого роста, худой и гибкий, он покрутился на пятке между кроватями Джейн и Майкла, хлопнул в ладоши и рассмеялся.
— Эй, проспите все приключения!..
С этими словами он сложил ладони перед лицом и дунул в них. В воздухе повисло искрящееся серебристое облако.
— Гастингс, vite! — шепнул Пуаро. — Окно!
Я сдвинул ширму, рванулся вперёд, стараясь не дышать, рывком опустил раму и повернулся, готовясь отразить нападение.
На каминной полке горела лампа — видимо, её зажгла Мэри Поппинс. Пуаро только что со стуком задвинул ящик комода, из которого слышались звон и шорох. Между кроватями детей, сжимая в кулаке длинный нож, стоял ночной гость.
Только тут я понял, в какие лохмотья он одет: казалось, его тело прикрыто опавшими листьями и паутиной, оборванные рукава не доходили до локтей, из коротких штанин с бахромой и дырами торчали голые лодыжки. На сальные волосы была нахлобучена старая порыжевшая шляпа, давно потерявшая форму. Из шляпы торчало сломанное фазанье перо.
— Monsieur Питер, — произнёс Пуаро. — Меня зовут Эркюль Пуаро, и я должен вас спросить, где дети.
Питер в ответ оскалился и махнул ножом.
— Пираты! — с ненавистью процедил он.
В темноте его можно было принять за подростка, но теперь, даже при приглушённом свете лампы, стало очевидно, что перед нами вполне взрослый мужчина. Однако в его лице было что-то неправильное — оно выглядело лицом ребёнка, но высохшим и каким-то обветшавшим, словно принадлежало не живому человеку, а старой игрушке.
— Где дети, monsieur Питер? — повторил Пуаро.
— Там, где вы их никогда не найдёте, — огрызнулся Питер и сделал выпад ножом в сторону Пуаро.
Отступив назад, Пуаро достал из кармана полицейский свисток и готов был поднести его к губам, когда раздался голос Мэри Поппинс.
— Питер, — сказала она, — Питер, мальчик мой, что ты творишь?
В её голосе звучала нежность и бесконечная грусть. Питер вздрогнул и крепче сжал нож.
Мэри Поппинс шагнула в его сторону.
— Mademoiselle Мари, осторожнее! — воскликнул Пуаро.
— Мистер Пуаро, я знаю, как обращаться с детьми, будь они сколько угодно злыми и напуганными, — ответила Мэри Поппинс.
Она подошла к Питеру, державшему нож в вытянутой руке, так близко, что острие ножа почти коснулось её розовой блузки. Я затаил дыхание и услышал, что звон в ящике комода стих.
— Питер, — тем же ласковым голосом, от которого у меня едва не выступили на глазах слёзы, повторила Мэри Поппинс, — ты ведь не хочешь никому причинить боль.
— Только пиратам.
— Здесь нет пиратов. Нет и никогда не было.
— Все взрослые — пираты, — убеждённо произнёс Питер. — И каждый раз, как делаешь вдох, кто-то из них умирает.
— Зачем тебе нужно, чтобы кто-то умирал? Разве ты не знаешь, как это страшно? Разве ты сам не боишься умереть, Питер?
— Я не умру. Я не стану взрослым и не умру.
— Мальчик мой, ты давно стал взрослым. Ты помнишь, сколько лет мы с тобой не виделись?
На мгновение мне показалось, что Питер сейчас ударит Мэри Поппинс ножом, и я готов был броситься на него, но Мэри Поппинс вдруг сделала ещё шаг вперёд и взяла Питера за руку. Нож со стуком упал на пол.
— Сколько дней рожденья ты не отметил, Питер? — спросила Мэри Поппинс.
— Я… Я не помню.
— Смотри, что мы тебе приготовили. Я и миссис Брилл, трудились полдня.
С этими словами Мэри Поппинс обняла Питера и вывела его из детской. Мы с Пуаро последовали за ними. Я не заметил этого раньше, но на площадке обнаружился круглый столик, а на нём — прекрасный пирог с сахарной глазурью.
— У меня есть свечи, много свечей, — сказала Мэри Поппинс, по-прежнему обнимая Питера. — Сегодня твой праздник, мой мальчик.
Питер всхлипнул и прижался к Мэри. Она погладила его по голове.
— Мама пекла бы нам пироги и подтыкала одеяло, — сквозь слёзы сказал Питер. — Джейн должна была стать нашей мамой.
— Бедный мой Питер, она не может стать твоей мамой, как не могла быть ей её мама, когда была маленькой.
— Но нам нужна мама. Мне, и всем им.
— Скажи мистеру Пуаро, где они все, прошу тебя, Питер.
— В саду, — сквозь слёзы прошептал Питер. — Там, где озеро.
— В Кенсингтонском саду! — прошептал Пуаро. — Ah, mais certainement!
— Феи хотели, чтобы они остались в саду, — продолжал Питер. — Я ставил над ними белые камни, чтобы не забыть, где они лежат. Столько и ещё вот столько.
Я похолодел, увидев, как он растопырил пальцы на обеих руках, потом сжал кулаки и снова раскрыл пальцы, все на левой и два на правой. Семнадцать.
Инспектор Джэпп, уже какое-то время наблюдавший за происходящим с порога комнаты напротив, откашлялся.
— Мисс Мэри, вы сможете отвести… молодого человека вниз?
— Конечно, инспектор, — ответила Мэри Поппинс. — Сразу, как он задует свечи и получит свой кусок пирога.
***
Когда полицейские увезли Питера, а Бэнксы вернулись домой, мы откланялись. Джон Мэнсфилд вышел из дома с нами.
— Совершенно невероятная история, — сказал он, остановившись на крыльце и глядя в небо.
— О да, monsieur Мэнсфилд, — согласился Пуаро. — Но в ней не хватает кое-каких деталей. И я буду очень признателен, если вы ими поделитесь.
Джон Мэнсфилд посмотрел на Пуаро, поправил очки и покачал головой.
— Признаться, я не верил в то, что о вас говорят. Но теперь вижу, от Эркюля Пуаро ничего не утаишь.
Пуаро церемонно поклонился.
— Это было нетрудно, monsieur Мэнсфилд. Вы явно знаете больше, чем говорите — даже сестре. Особенно сестре, которую оберегаете от чего-то, чего она сама не помнит. Вам что-то известно о её похищении?
— Не о похищении. О том, как Уин вернулась домой.
Джон Мэнсфилд усмехнулся.
— Дело в том, что я вбил себе в голову, что Уин, — это потом мы стали звать её Уин, тогда она была Венди, — возвратится так же, как ушла: через открытое на ночь окно детской. Поэтому тайком от мамы каждую ночь вставал и поднимал раму. И вот, однажды утром меня разбудил странный звук: словно что-то ударилось о подоконник. Я приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, что за его угол зацеплена петля, от которой наружу тянется верёвка. Через несколько секунд в окно влез человек, потом перегнулся и поднял в комнату мою сестру. Она спала, лежа в верёвочной сетке. Человек осторожно положил Уин на кровать, укрыл одеялом, бережно поцеловал в лоб и спустился по верёвке обратно на улицу. Когда он дёрнул снизу, узел сам собой развязался, и верёвка упала к его ногам.
— Вы его хорошо рассмотрели?
— Я запомнил его на всю жизнь, мистер Пуаро. Высокий, очень бледный, с длинными чёрными волосами и голубыми, как незабудки, глазами.
— В красном кафтане, расшитом золотом? — спросил Пуаро.
Джон Мэнсфилд кивнул.
— Подождите! — воскликнул я. — Но ведь это же капитан Джес Мартлет!
— Мой друг Гастингс — ваш преданный поклонник, — пояснил Пуаро.
— Он прав, — отозвался Джон Мэнсфилд. — Именно тогда я впервые увидел капитана Мартлета по прозвищу Стальной Крюк. Наверное, все мои книги родом из того утра.
— Как и ваше nom de plume?
Джон Мэнсфилд снова кивнул и рассмеялся.
— Согласитесь, писать книги о пиратах под фамилией Дарлинг было бы глупо. Но как вы догадались?
— Инициалы на напёрстке, — пояснил Пуаро. — М. Р.Д. Вашу мать звали Мэри Роуз, напёрсток ей подарили к свадьбе, то есть, на Д. начинается фамилия вашего отца и ваша. И потом, Эдвард Мансвельт, предводитель Берегового Братства.
— Всё верно, — кивнул Джон Мэнсфилд.
У калитки мы простились.
Пуаро ещё раз оглянулся на дом номер семнадцать по Черри-Три Лейн и вдруг, улыбнувшись, почтительно поклонился.
Я обернулся.
У окна детской, слабо подсвеченного ночником, стояла Мэри Поппинс. Высокая, прямая, с гордо поднятой темноволосой головой и морской звездой, блестевшей под горлом. Увидев поклон Пуаро, Мэри Поппинс подняла руку и махнула нам на прощанье. Мне показалось, что её длинные суховатые пальцы коснулись моего лба, и почему-то я ощутил безмерную печаль.
В молчании мы с Пуаро дошли до угла Черри-Три Лейн.
— Знаете, mon ami, — тихо произнёс Пуаро, — я бы очень хотел, чтобы monsieur Берт написал для меня портрет mademoiselle Мари. Мне кажется, он сумеет передать, насколько она удивительна, эта… эта…
Пуаро запнулся.
— Эта женщина? — подсказал я.
— Дама, Гастингс. Наша дама, — с улыбкой ответил Пуаро.