– Какой же ты дурачок у меня, Витя. – Ксения приподнялась на локте и посмотрела на него, улыбаясь. – Мне с тобой хорошо, спокойно. Я знаю, что ты меня не обидишь, не предашь, не подставишь. Ты, если хочешь знать, мое самое большое в жизни приключение. У меня от наших свиданий такой адреналин в крови, что никакого секса не надо.
– А ты уверена, что для тебя это безопасно? – осторожно спросил Дорошин. – Я не хочу быть причиной твоего разлада с мужем, Ксюша. Если он начнет тебе устраивать сцены ревности, то скажи мне сразу, нужно будет как-то быстрее все решать.
– Ой, Дорошин. – Иногда Ксюша любила называть его по фамилии. – Ну какой же ты правильный, просто невозможно! Нет у меня никаких проблем с мужем и быть не может. Ты пойми, он мне полностью доверяет, потому что за четырнадцать лет я его ни разу не обманула. Какая ревность? О чем ты? Он даже слова такого не знает. Алик абсолютно убежден, что он – самый лучший мужик в мире, а потому ему даже теоретически не может прийти в голову, что я ему с кем-то изменяю.
– А что ты ему говоришь, когда уходишь ко мне? – упрямо спросил Дорошин. Он помнил, как дядя говорил ему, что его свидания с Марией Викентьевной были редкими, потому что отрывать время от своей семьи она могла лишь изредка.
– Витя, я ничего ему не говорю. Утром он уезжает по своим делам, и до позднего вечера его нет дома. Я могу быть на работе, где меня, впрочем, тоже особо никто не контролирует. В выходные могу ездить по магазинам, по салонам красоты, могу в Москву даже рвануть на выставку какую-нибудь. К примеру, сегодня я ему так и сказала. Мол, поехала в Третьяковскую галерею, хочу подзарядиться прекрасным.
– Куда? – тупо спросил Дорошин.
– В Москву, – засмеялась Ксюша. – А что такого? На моей машине три часа туда, три обратно, пару часов там. Получается, что я могу провести с тобой практически весь сегодняшний день. Я специально к субботе подгадала, чтобы ты был не занят. Машинку мою за твоим забором увидеть никто не может. Если Алик позвонит, я отвечу. Он на один из объектов в район уехал, дети с няней, так что я свободна как ветер. И никакого риска. И вообще, не разочаровывай меня, я не хочу думать, что мой любимый мужчина – трус.
– Я не трус. – Дорошин пожал плечами. Почему-то мысль, что ему придется сегодня провести с Ксюшей целый день стала ему неприятна. Он-то собирался закончить электропроводку на первом этаже да потом попариться в бане. Получается, что Ксения, не спросив, нарушила его планы. – Я волнуюсь не за себя, я взрослый мужик, который способен постоять за себя. Я боюсь за тебя. Я твоего мужа никогда не видел, но то, что некоторые мужчины от ревности теряют адекватность, знаю очень хорошо.
– Витя, поверь мне, я не ребенок, и я знаю, что делаю, – сказала Ксюша и испытующе посмотрела ему в лицо. – А скажи мне, Дорошин, мне показалось, или ты действительно не рад, что я свалилась тебе на голову, да еще так надолго?
Виктору стало стыдно. Он никак не мог привыкнуть, что Ксюша обладала потрясающей интуицией, как будто мысли читала. Подумаешь, электропроводка… Ремонтом дома он может и в другое время заняться. В конце концов, он радоваться должен, что такая чудесная женщина придумывает что-то, чтобы побыть с ним наедине! А в баню и вместе можно сходить. Он представил, как хлещет розовую от жара Ксюшу веником по упругой попке и тут же почувствовал желание.
– Да как ты можешь так говорить? – возмутился он, стараясь, чтобы голос звучал искренне. – Я же по тебе с ума схожу. Я очень рад, что ты останешься у меня на целый день. Только, чур, уговор. Пойдем вместе в баню.
– А по-моему, до бани ты не дотянешь. – Ксюша шаловливо погладила его по той части тела, на которой сейчас и без того были сосредоточены все мысли полковника Дорошина. Он слабо охнул. – Витенька, мне так радостно от того, что я тебе так нравлюсь. Со мной никогда в жизни такого не было. И ты можешь делать со мной все, что хочешь. И сейчас, и потом, в бане.
Уговаривать Дорошина не пришлось. Через какое-то время он откинулся на спину, снова уместил на своем плече Ксюшину златовласую головку и опять нежно поцеловал ее в висок. Почему-то после занятий любовью с этой женщиной он испытывал легкое чувство стыда. Чтобы заглушить непонятно откуда берущиеся угрызения совести, он попросил:
– Расскажи мне, что нового в галерее?
– Ой, а я буду твой тайный агент? – тут же восхитилась Ксюша, в ее глазах зажегся огонек, и она стала еще прекраснее, если это было возможным. – Здорово, можно чувствовать себя подругой Джеймса Бонда. Это так увлекательно!
– Вообще-то, внедрить в ходе расследования своего человека – это сильный ход, – рассмеялся Дорошин. – А тебя и внедрять не надо. Ты и так там работаешь. Ты же мой человек?
– Твой. Безоговорочно, – подтвердила Ксюша. – Что именно тебе рассказать?
– Да ничего особенного. – Дорошин пожал плечами. – Просто рассказывай про вашу обыденную жизнь. Кто что делает, что говорит. Какие вообще у вас новости?
– Ну, про то, что у нас общее собрание было и на него Игнатовский приходил, ты знаешь. – Игнатовский был как раз тем самым молодым начальником Департамента культуры, которого Дорошин знал и уважал. – Шуму, конечно, было ужас сколько. Я думала, что Морозова снова в больницу загремит с сердечным приступом, но ничего, обошлось. Он сказал, что по итогам служебного расследования будут приняты кадровые решения, так что Морозову снимут, конечно. Она, бедняга, это и сама понимает. Видимо, займет место Грамазина. Вот для Андрюшеньки нашего облом будет! Он же на это место сам метит. Давно уже. Все думал, как Грамазина подсидеть, да ничего не придумал. А тут такая удача. Убийство!
– Андрюшенька – это Калюжный? – лениво уточнил Виктор, подивившись, что убийство человека можно считать удачей.
– Ну да. Ты знаешь, кстати, он вообще очень странно себя ведет.
– Что значит, странно?
– Не знаю, не могу объяснить. Дерганый весь какой-то, нервный. Я сначала думала, что это оттого, что он труп Бориса Петровича нашел. Но это уже две недели назад было, можно было и отойти от шока. Не барышня же!
– Любопытно. – Дорошин и впрямь заинтересовался, перевернулся на бок, оперся на локоть и внимательно посмотрел на Ксюшу. – А в чем заключается его нервозность?
– Он бледный такой, руки трясутся, все время роняет что-нибудь. Я как-то внезапно зашла в кабинет, а он какие-то бумаги разглядывал, так чуть не подпрыгнул и стал их судорожно в папку прятать, хотя у меня нет привычки за людьми подглядывать. А еще я слышала, как он в чайной комнате по телефону с кем-то разговаривал и сказал: «Не подводите меня, от этой сделки зависит вся моя будущая жизнь». И голос такой был придушенный. Полуобморочный какой-то. Я зашла, он тут же сказал, что еще перезвонит, и распрощался. И на меня посмотрел затравленно. Вот.
– Очень любопытно.
– А еще представь: Аленка наша в новой шубе на работу пришла! Мышь мышью, вечно в курточках из секонда ходила, на мои меха глядела с такой завистью, что я думала, что она мне их когда-нибудь бритвой порежет, а вчера пришла в норке до пола. Ничуть не хуже моей. Странно, правда? И где только деньги взяла?
– Действительно странно, – согласился Дорошин, которому крайне не нравилось все услышанное. – А Морозова ваша, что? Очень переживает, что ее с работы снимают?
– Ты знаешь, нет. Даже странно. Говорит, что давно собиралась начать новую жизнь, более спокойную и беззаботную, и что теперь у нее руки развязаны. Может, она и совсем уволится от нас. Тогда Калюжный сможет все-таки место Грамазина занять. Подфартит парнишке. – Ксюша звонко рассмеялась.
– А может, место Бориса Петровича Леночке отдадут, – подначил ее Дорошин.
– Да ты что, бери выше! Эта мадам у нас на такие мелочи не разменивается. Они с Виконтессой в сговор вступили, та ее на место Морозовой рекомендовала. Так что Елена Николаевна у нас будет директором галереи, не меньше.
– Карьерный взлет…
– Что? – не поняла Ксюша.
– Я говорю, что мотивы для преступления бывают разные. Не обязательно деньги или месть. Иногда поводом для убийства вполне может служить желание совершить карьерный взлет. Или поводом для кражи…
– Да ты что, думаешь, Ленка убила? И картины украла тоже Ленка? – Голос Ксюши задрожал от возбуждения. – А что, очень может быть. Она такая… Странная… Молчит всегда, глаза в пол опускает, а как поднимет, так и полоснёт взглядом словно бритвой. Не люблю я ее. У нас ее вообще никто не любит, кроме Виконтессы. Вот та теперь землю и роет, чтобы ее любимице пост директорский достался.
Ксюша вылезла из постели, накинула рубашку Дорошина, висевшую на спинке стула, и сунула ноги в тапочки из красной овчины. Эту ее привычку натягивать его рубашки Дорошин почему-то не терпел, испытывая глухое раздражение то ли от бесцеремонного обращения с его вещами, то ли от того, что было в этом что-то неизбывно пошлое.
Чтобы не раздражаться, он быстро встал, оделся и буркнул, что ему нужно заняться электропроводкой и растопить баню. Покладистая Ксюша тут же заявила, что пока приготовит субботний обед в честь их свидания, а заодно сварит большую кастрюлю супа, чтобы Дорошину было чем питаться всю следующую неделю. Его вновь затопило ставшее уже привычным чувство вины.
Таким же постоянно виноватым он чувствовал себя последние полгода жизни с женой и в глубине души начинал уже волноваться, что причина его состояния кроется не в жене и уж тем более не в Ксюше, а в нем самом.
«Хоть ты к психологу иди, – мрачно подумал он, разбирая ящик с инструментами. – Или в моем случае уже надо к психиатру?»
Впрочем, плохое настроение ушло без следа так же быстро, как и появилось. Пока Ксюша колдовала на кухне, из которой расходились воистину упоительные ароматы, Дорошин быстро сделал по дому всю запланированную на сегодня работу, расчистил дорожки от снега и докрасна натопил баню.
Обед оказался действительно вкусным. Продукты для него Ксения привезла с собой, и их выбор был для Дорошина необычен. Свежая руккола, помидоры черри, тигровые креветки, перепелиные яйца… Типичный набор богатой семьи, привыкшей тратить деньги, не оглядываясь на сумму в чеке. Полковник Дорошин такого позволить себе не мог. Вспыхнувшее опять раздражение исчезло, впрочем, быстро, потому что кулинаркой Ксюша оказалась отменной.